Осколки тебя

Малком Энн

Сент не отошел от двери. Не пригласил меня войти.

— Ты же знаешь, я не верю в искупление.

— Значит, только наказание? — спросила я, раздражаясь. — Ты правда настолько саркастичен? Думаешь, что заслуживаешь считать себя благородным и жить в этой грязи, потому что ты такой большой и сильный и несешь ответственность за все плохое, что когда-либо случалось со мной?

Его лицо посуровело. Он ничего не сказал. Просто посмотрел на мою руку. Шрамы от моих операций были едва заметны, по-настоящему разглядеть их можно было только при правильном освещении. Однако Сент их видел. Он ведь был экспертом по подсчету шрамов.

Я проследила за его взглядом.

—

Да, возможно, это побочный продукт твоего прошлого. Возможно. Но это я сделала выбор остаться. Жадность сделал выбор взять в руки молоток. В это было вовлечено больше людей, чем только ты. — Я подняла руку. — Она не заживет должным образом. Никогда не будет такой как прежде. Я буду страдать с каждой написанной книгой. И каждая книга, которую напишу, станет только лучше от этого. Боль будет выгравирована в каждом гребаном слове. Так что, если хочешь взять на себя ответственность за что-либо, то это будет ответственность за мой успех. Предзаказы на мою новую книгу уже превышают показатели всех остальных моих книг. Или ты хочешь что-то получить от этого? Можешь перетянуть на себя всю славу. Или…

Я замялась.

— Можешь взять меня. Я не отдаю себя просто так, чтобы тебе было понятно. Есть цена. Со мной нелегко жить. И я не прощу тебе ухода. Я буду трудной. Требовательной. Жадной, сексуальной.

Сент крепче вцепился в дверь и придвинулся ко мне ближе.

— Ты вернулась не только потому, что я нужен тебе, чтобы продолжать писать? — спросил он резко.

— Возможно лишь отчасти, — признала я. — Мне нужна была муза. И, несмотря на клише, я не хотела влюбляться и находить какой-то идеальный образец, который пробудил бы мой творческий потенциал. Я так не работаю. Поэтому, когда встретила твою идеальную, ни в чем не уступающую тебе, убогость, я ухватилась за нее. За тебя. Но я сделала это ради себя. По эгоистичным причинам. Я хотела высосать тебя досуха, а потом выбросить. Но знаешь, что я обнаружила? Невозможно высосать из тебя твоих демонов. Твоей тьмы. Она бесконечна. И я обожглась. На своих эгоистичных намерениях, на своей прожорливой гениальности. Они отвлекли меня от того, что ты давно перестал быть моей музой и стал зависимостью.

Я вздохнула.

— Но это лишь часть причины. Ничто на свете не заставило бы меня прийти сюда, если бы я не любила тебя по-настоящему. Не заботилась бы о тебе. А я ведь не умею заботиться и обязательно буду делать это неправильно. Я буду эгоисткой. Если ты не поедешь со мной, я все равно продолжу творить. Мои книги все равно попадут в списки бестселлеров. Я выживу, может быть, даже преуспею. Так что я здесь не потому, что не могу жить без тебя. Я здесь, потому что не хочу, чтобы ты жил без меня. Я здесь, потому что эгоистка. Я хочу тебя и не хочу, чтобы ты достался другой. И потому что, несмотря ни на что, Террор — твой дом. Ты слишком драматизируешь, покидая его. Если ничего не выйдет, между нашими домами будет много деревьев, достаточно места.

— На всей этой гребаной планете нет столько места, чтобы нам хватило.

Я встретила его пристальный взгляд.

— Итак, как насчет того, чтобы закончить разговор ни о чем? Я все равно солгала. Я не позволю тебе что-либо поставить между нами.

Его глаза снова вспыхнули. Затем Сент втащил меня в комнату. Дверь за нами захлопнулась, и он прижал меня к стене. Рядом со мной упали часы. Я надеялась, что они разбились вдребезги.

— Разве ты не хочешь знать, есть ли во мне что-то достойное? — спросил он голосом, полным жестокости. — Разве не хочешь знать, есть ли у меня

какие-нибудь искупительные качества?

— Нет, — ответила я без колебаний, хотя Сент, по сути, умолял меня дать другой ответ.

За мной не водилось привычки оказывать эмоциональную благотворительность.

— Мне не нужно знать, что в тебе есть доброта. Добро есть в каждом. Даже в монстрах. Оно не уникальное. Не что-то особенное. Не интересное. Я хочу, чтобы ты был плохим. Порочным. Самим собой. Чтобы в тебе оставалось то, что отличает тебя от остального мира. И чтобы ты отдал это все мне. Потому что ты любишь меня.

Взгляд Сента остекленел.

— Я отдам, — прорычал он. — Я вырву свое бьющееся сердце, если попросишь.

— Тогда почему бы тебе не трахнуть меня? — прошептала я. — А потом отвезти меня домой.

Сент сделал и то, и другое.

ЭПИЛОГ

Я оказалась права.

Почти во всех отношениях.

Простить Сента оказалось нелегко. Я наказывала его за то, что он ушел, хотя, скорее всего, на его месте поступила бы так же. Я была законченной эгоисткой и со мной было трудно жить. Но Сент так и не ушел.

Мы не сыграли свадьбу. Не завели детей. Мы жили по соглашению, о котором не нужно было говорить, да никто из нас и не хотел этого. Но я переехала в его дом. Сделала его нашим. И это значило больше, чем все остальное.

Я сохранила дом Эмили, потому что не могла позволить, чтобы в нем поселился кто-то чужой, превратив его во что-то другое. Я приходила туда писать, когда идеи не приходили в голову. Когда хотела побыть одной. Когда нужно было впитать в себя больше смертей, чем предлагал мне Сент.

Марго навещала нас три раза в неделю. Эрни приходил играть со мной в покер каждый вторник. А вот Сент с нами не играл. Мы так решили, что очень его забавляло. И, к большому сожалению, его губы слегка дрогнули в улыбке, когда я сказала ему о запрете игры в покер.

Кэти переехала в Террор, удивив меня и саму себя. Она решила работать в ближайшей больнице, в сорока минутах езды. В больнице были шокированы тем, что она пришла работать у них, так как они не могли себе позволить платить ей зарплату. Но у Кэти итак было много денег, и в большем она не особо нуждалась. Она не объяснила, что подтолкнуло ее переехать к нам в городок, а я не пыталась это выведать. Подруга выглядела счастливой. Настолько, насколько может быть счастливой такая женщина, как Кэти. Поначалу она поселилась в самом городке и снимала жилье, пока строился ее дом на набережной. Ей не нравилось жить там, где ее что-то не устраивало, поэтому мне было искренне жаль нанятого ею подрядчика. Кэти мучила его до тех пор, пока не убедилась, что плитка в ее доме уложена абсолютно идеально.

Рокко тоже остался. Я пока не поняла, радовался Сент или был взбешен таким поворотом событий. Он бывал у нас каждый второй вечер, ел нашу еду и разговаривал больше, чем мы с Сэнтом вместе взятые. Он привнес в наш дом легкость, которую не могли привнести мы сами. Это озадачивало и бесконечно интриговало, что такой убийца, как Рокко, мог быть таким непринужденным. Таким жизнерадостным.

Я видела последствия того, что произошло. Не трупы, нет. Но когда Рокко с Сентом ворвались в гараж, он был весь в крови. Как будто купался в ней. Его волосы были слипшимися от плоти и костей, как у гребаного викинга после битвы. Рокко улыбнулся мне, сверкнув белыми зубами, когда увидел, что я стояла с пистолетом, а у моих ног лежал мужчина с окровавленной промежностью.