Осколки великой мечты
Шрифт:
Наконец к вечеру воскресенья Олегу Петровичу предъявили обвинение: статья сто пятьдесят девятая, часть третья: мошенничество, совершенное организованной группой, в крупном размере. Мера пресечения – взятие под стражу.
Во внутренний двор офиса загнали «воронок». Соломатина в наручниках загрузили туда. Под объективами телекамер, под вспышки блицев «воронок» выехал из ворот и умчался…
И вот Соломатин в Бутырках… Он знал понаслышке о порядках в российских следственных изоляторах и сразу понял, что те деньги, что отбашлял адвокат тюремщикам, свою роль сыграли.
Он сторожко вошел в камеру. Всего-то трое нар; на них – вот чудо! – не пятнадцать,
Дверь за ним с грохотом захлопнулась. Двое обитателей камеры не обратили на новичка ни малейшего внимания.
Один спит, прикрыв глаза рукой; другой сидит по-турецки на нарах и болезненно раскачивается: то ли наркоман в ломке, то ли зубы болят. Оба в фирменных спортивных костюмах; тот, что помоложе (наркоман?), в «Найке»; другой, постарше (спящий), – в «Адидасе».
Интеллигентные на вид люди. Бить, прописывать или опускать Соломатина, судя по всему, не собираются. Впрочем, им даже вдвоем с ним не справиться: даром ли он в комсомольской своей юности был мастером спорта по самбо; зря, что ли, сейчас по воскресеньем играет в футбол с мужиками из столичного правительства… Мышцы еще крепки, и удар справа – будь здоров.
Никаких провокаций не последовало; никто из тюремных обитателей его, кажется, не заметил. Одним движением Соломатин забросил свое грузное, но мощное тело на верхние нары; завтра, максимум послезавтра, он будет вспоминать о СИЗО как о досадном – но, однако же, отчасти забавном приключении.
И его деловой репутации сей факт не повредит – скорее наоборот: можешь ли ты нынче числить себя в России бизнесменом, когда тюремной баланды ни разу не нюхал?
Соломатин достал из кармана брюк маленький сотовый телефончик «Сони»: обеспечение мобильной связью входило в стоимость проживания. Шнурки, галстук, перстень и зажигалку у него отобрали; трубу – нет. Молчание своих высокопоставленных друзей он объяснял досадным недоразумением, диким стечением обстоятельств – оно в итоге и привело его на нары.
Но когда-то хоть кто-то должен откликнуться!.. Соломатин набрал семь цифр. На этот раз трубку взяли.
– Соломатин? – раздался в мембране голос высокого чиновника: что-то сразу не понравилось Олегу Петровичу в его интонации, звучало в ней нечто глумливое. – Ты разве не в тюрьме, Соломатин?
– Именно в тюрьме, – ответил он с непроизвольным, почти стыдливым смешком.
– Да?! – делано изумился голос. – Как хорошо! Там тебе и место! Ты, знаешь, что сейчас сделай? Ты, Соломатин, пойди и стань у параши. А брючата-то свои приспусти, да нагнись. И пусть соседи твои туда, в очко тебе, да вдуют! По очереди! Каждый!.. Будь здоров, Соломатин!..
Бросили трубку.
Олег Петрович оторопел: в таком тоне с ним мало кто за всю его почти шестидесятилетнюю жизнь разговаривал. Если не считать первого секретаря обкома – но когда это было! Когда он, Олег, еще в инструкторах ходил!..
Но сейчас – ему-то шестьдесят!.. А тот – щенок!.. Всем обязанный ему, Соломатину!..
Олег Петрович даже не нашелся в первый момент что ответить. Он онемел. А когда пришел в себя, то почувствовал такой взрыв ярости, что, казалось, его башка через
5
Повторный набор.
– Ты, тварь поганая, – начал Соломатин, – ты забыл, кто тебя туда, где сидишь, привел?.. – Не слушая ничего, прорычал: – Ты, сука, забыл, у кого ты яйца лизал?!. У кого бабки тянул – забыл?! Напомнить?! Напомнить, да?! Я тебе так напомню – ты рядом со мной не сядешь! Ты ляжешь! Уж тут-то я тебя и отымею! И в рот, и в зад, и во все прочие места! Говнюк! Давай быстро делай, что мне надо!.. А завтра, сучонок, жду тебя у Бутырок!.. Будешь встречать меня – на коленях!..
Соломатин со злостью нажал кнопку «отбой». Пар ярости вышел; горький привкус остался: может, прогнило что-то в его королевстве? Верные люди гавкают на руку дающую. Сроду такого за его партнерами не водилось – борзота!..
Завизжали петли окошечка.
Вертухай рявкнул из-за дверей:
– Соломатин!
– Я, – нехотя откликнулся тот.
– Подойти сюда!
Соломатин слез с нар, подошел к двери.
– Лицом к стене!
Повернулся.
– Тебе передача, Соломатин!
В окошке показался малый сверток, размером чуть более пачки сигарет.
– От кого?
Вертухай проигнорировал вопрос. Тихо проговорил:
– Можешь взять.
Соломатин взял завернутый в газету сверток. Окошко с клацаньем закрылось.
Человек, которому только что звонил Олег Петрович, пребывал в не слишком радостном состоянии духа. Он подошел к окну. Под ним расстилалась полутемная московская улица. Огни авто летели мимо угадывающегося в темноте памятника Героям Плевны вниз, к площади Ногина. Впервые за девять лет вид из окна высокого кабинета не радовал.
Сегодня, пожалуй, был один из самых поганых дней в его жизни. И уж точно – самый гадкий в карьере. Такие дни, такие встряски даром не проходят. «Во всяком случае – для тех, кто их для меня устроил», – подумал чиновник. Он отошел к столу и задумчиво набрал номер городского телефона. Звонком больше, звонком меньше… Все равно в этом здании слушают всех. Каждое его слово неустанно пишется. Вопрос только в том, кому на стол ложатся результаты прослушки… И насколько высоко они потом с этого стола продвигаются дальше, наверх… «На меня, – подумал чиновник, – из-за мерзавца Соломатина и без того уже вывалилось столько компромата, что может придавить насмерть. А может – по странным законам нашего королевства кривых зеркал, – все сойдет на тормозах… Осядет в невидимых папочках, чтобы в нужный момент там взяли и востребовали… Или, если повезет, – не востребовали…»
– Привет, Ахмет, – тихо сказал он в трубку, когда соединение установилось.
– Ах, Виктор Викторович!.. – по-восточному радушно откликнулся абонент. – Здравствуй, дорогой, как я рад слышать твой голос!.. Как твое драгоценное здоровье?..
– Неплохо, – скупо отвечал чиновник.
– Как жена? Как дети?
– Все хорошо.
– Я рад, что ты помнишь меня, и всегда готов служить тебе, многоуважаемый Виктор Викторович!..
С восточной любезностью было покончено, можно приступать к делу.