Осколки
Шрифт:
Сунув ноги в тапочки, я спустилась вниз. Без кота дома стало совсем тихо, может Зету в дом на ночь загонять? Так она этого не любит, теплая будка в вольере ей больше нравится.
Я постояла на кухне, раздумывая, потом открыла шкафчик и достала с верхней полки турку. Ей давно никто не пользовался, а мне вдруг сегодня стукнуло в голову. Понадобились несколько минут для себя. Подумать.
О чем-то кроме рутины, больниц, поиска выхода. О чем-то хорошем, ведь есть же надежда на то, что все кончится хорошо.
Например,
— Как так получилось, что я вижу твоими глазами, Сереж? — мне никто не ответит, но я всё равно говорю, — Одна душа на двоих, да? Если тебе там действительно так одиноко, я разобьюсь, но я тебя оттуда вытащу, слышишь? Я пока не знаю как, но я это сделаю. Ты только не уходи совсем, пожалуйста. Мне тогда совсем незачем будет жить.
Пена в турке поднялась слишком быстро, я едва успела снять ее с огня.
— Я не буду больше, — пообещала я, в пустоту, — просто очень плохо без тебя. Слишком долго тебя нет.
Тут я не лукавила. Я действительно очень устала. Ни трепыхаться, ни бороться, нет. Устала без него. Устала от бесконечной не проходящей боли и пустоты.
* * *
Голос ему совершенно не подходил. По телефону я решила, что Степан Федорович маленький пузатый дядечка, который зачесывает волосы так, чтобы не видно было лысины. Поэтому, когда ко мне подошел ладный мужчина, как говорила моя бабушка "с заграничным лоском" я не сразу поняла, что это и есть Степан Федорович.
Ему было где-то под пятьдесят, но никакой лысины и живота. Густые, пусть и с сединой, волосы, черное кашемировое пальто без единой пылинки и абсолютная непробиваемость. До самой клиники я не могла понять, чего мне ждать от этого человека и захочет ли он нам помочь.
В клинике Степан Фёдорович сразу ушел к лечащему, а потом и к главному врачам. Мне оставалось только мерить шагами кабинет, в котором меня оставили ждать. Час, которые они совещались, был невыносимо долгим. Когда Степан Федорович наконец появился я была взвинчена до предела.
— Просто скажите, что всё не безнадёжно, — попросила я.
— Не безнадёжно. Но шансы… шансы небольшие, — честно признался врач.
— Но есть?
— Есть. Рискнёте?
— Да, — я не думала, — я за эти месяцы обошла всех, кто мог помочь. Вы второй, кто что-то мне пообещал.
— Доверяете второму встречному? Кстати, кто первый?
— Белозёров. Да, доверяю. Но это точно лучше, чем бездействие. Время уходит, Степан Федорович.
— Да, со временем действительно тяжело. Хорошо, список документов есть у вас?
— Лечащий врач обещал подготовить в течение часа.
— Отлично, тогда я завтра улечу, подготовлю всё и мы с вами созвонимся, согласуем дату. Пройдетесь со мной? Тут до гостиницы недалеко.
Мы вышли на улицу.
— Как все изменилось за десять лет, — Степан Федорович огляделся.
— Вы здешний?
— Да. Уехал по приглашению. В Швейцарии специалисты ценятся куда больше. Саша, расскажите мне, при каких обстоятельствах совершенно здоровый — не считая дальнозоркости и шейного остеохондроза, человек, мог оставить такие интересные документы? Он ведь не бандит — музыкант.
— Вам так важно знать? — по привычке ощетинилась я.
— Нет, совершенно праздный интерес и вы имеете полное право не отвечать.
— Да нет… я попросила у вас помощи и вы не отказали, будет честно утолить ваше любопытство, — я сделала паузу, прикидывая, с чего начать и как бы обойтись без подробностей. Да, у Сергея с этим всегда было лучше.
— Однако… — протянул врач, когда я закончила, — Два месяца всего, а вы так за него бьётесь.
— А разве есть какие-то общепринятые сроки, раньше которых биться нельзя?
— Что вы такая колючая, Саша? Ну циник я, работа такая. Знаете, сколько я видел ушедших жен, бросивших девушек? Вы такое любопытное исключение, что я не стесняюсь лезть к вам со своей прямолинейностью.
— Вы не первый это говорите. Я не считаю, что-то, что я делаю, это подвиг.
— Это не подвиг, — согласился Степан Федорович.
— Хотя бы вы согласны.
— Я циник. И врач. Хотя это почти синонимы. Но я хочу, чтобы вы понимали все возможные исходы.
— Это вы про то, что Сергей может очнуться другим человеком? Меня пугали этим уже.
— Инвалидном, Саша. Очнутся он может инвалидом, давайте называть вещи своими именами. Вы готовы к такому исходу?
— Вы так говорите, будто у меня есть выбор.
— Есть. Сколько вам? Чуть за двадцать?
— Двадцать четыре.
— Двадцать четыре… и вы положите жизнь на служение инвалиду? Хорошо если он будет в своем уме.
— Чего вы от меня хотите? — я устала от этого разговора, и он становился мне неприятен.
— Чтобы вы понимали на что соглашаетесь. И понимали все последствия. Подозреваю, что вы верите только в стопроцентно хороший конец, но практика показывает, что он случается далеко не всегда.
— Вы всерьёз думаете, что я об этом не знаю? Что я не рассматривала варианты? Только я не могу по-другому.
— Любовь, стало быть? — мне послышалась ирония в голосе врача.
— Думайте что хотите.
— Не обижайтесь, Саша.
— Не обижаюсь. Я понимаю, что вы циник и врач, и это почти одно и то же.
— А вы языкастая. Буду думать, что говорить, — мужчина впервые улыбнулся.
Мы почти пришли, до гостиницы от клиники было минут пятнадцать неспешным шагом.
— Саша, такой момент. У вас виза есть?