Осколок жизни
Шрифт:
– Тихо, Йохан! – рыкнул Альбрехт, понимая, что в такой ситуации лучше всего помогут громкий голос и уверенные манеры. – Не ори!
– О, капитан! Слава Творцу! – хозяин таверны «Бодрый паладин» всплеснул руками. – Как ты вовремя!
– Это уж точно, – хмыкнул Шор. – Прекращай стонать и рассказывай – кто и кого убил, куда побежал.
– Ну, оборванец… гостя, а потом умчался вон туда, – и пребывавший в откровенном помрачении чувств толстяк Йохан ткнул пальцем в сторону храма Прозревшего Яна.
Альбрехт разглядел следы, прикинул, что они останутся различимыми
– Хорошо, – сказал он. – Веди меня внутрь. Гляну на тело. И чего это во время праздника людям по святилищам не сидится?
Раздраженно дернув головой, он вслед за Йоханом взошел на крыльцо «Бодрого паладина».
Внутри было тепло и тихо. Потрескивал огонь в большом очаге, с кухни долетали вкусные запахи жареного лука, острых колбас и жира. А на лавке у стены, откинувшись на спину и глядя в потолок удивленными глазами, лежал труп. На столе перед ним валялась кружка, блестела лужица пролитого пива.
– Он сидел… тот подошел и сделал что-то, а этот упал… – икая и шмыгая носом, принялся бормотать Йохан.
– Конечно, – Альбрехт снял перчатки, подошел к мертвецу и начал его осматривать.
Одет убитый был в серый камзол, протершийся и кое-где залатанный. Лицо его выглядело изможденным, под глазами – мешки, из коротких седых волос розовела лысина. Рядом с убитым на лавке лежал короткий меч в кожаных ножнах, на поясе висел кошель из замши, пустой и сморщенный.
И, что странно, на теле не было никаких повреждений.
– Хм… – Альбрехт пощупал запястье трупа, биения крови в руке не обнаружил. – Я его не знаю. Похож на обедневшего дворянина откуда-нибудь с запада, из Нодера или Фаллонии. Так, теперь рассказывай…
Из спутанной и торопливой речи хозяина «Бодрого паладина» стало ясно, что седой приехал, когда начало темнеть. Его лошадь поставили в конюшню, а постоялец въехал в маленькую комнату, что на втором этаже. Занес вещи, сам сошел в общий зал, чтобы поужинать.
– А второй, тот, который убийца, зашел только что… грязный, какой-то черный весь, ободранный, одет странно… Я хотел его выгнать, клянусь Творцом, ведь нечего бродягам приличное заведение пачкать. Но не успел. Он сразу к этому господину шмыгнул, – здесь голос Йохана дрогнул. – И руку так… протянул, словно за милостыней…. А господин захрипел и повалился…
– Вот как? Ты не заметил оружия?
– Э… вроде бы нет… – хозяин «Бодрого паладина» выпучил глаза. – Нет… ничего не заметил.
– Очень странно, – Альбрехт нахмурился, еще раз осмотрел лицо, шею и руки погибшего – вдруг где остался след от отравленной иглы? Но ничего не обнаружил, на коже трупа не было ни малейшей царапины. – Я не понимаю, отчего он умер… Такое впечатление, что твой гость просто прекратил дышать.
– Магия? – Йохан и сам, судя по побагровевшей физиономии, дышать перестал. – Надо позвать господина Юлиуса…
Ринбург, как и любой другой вольный имперский город, имел право нанимать мага. А поскольку денежки у магистрата водились, он этим правом пользовался. Юлиус Штайн, колдун довольно молодой, но умелый и
– Можно и позвать. Да только он вернется не раньше чем через три дня. Уехал к родне на праздники, – Альбрехт, как хороший капитан стражи, знал обо всем, что происходит у него в городе. – Поэтому придется обойтись так. Прикажи тело унести в комнату и позови лекаря. Лучше всего – старого Герхарда с Гнилой улицы. Пусть осмотрит труп. Вдруг я не заметил чего-нибудь? Во-вторых, прикажи слугам не болтать, хотя бы до завтрашнего утра. Понял?
– Да, клянусь Творцом! – хозяин «Бодрого паладина» кивнул.
– Я пойду по следу. Попробую выяснить, что это за бродяга, – Шор поднял руку к груди и нащупал под камзолом и рубахой твердый кругляш амулета. – Так, а это что у тебя такое?
В покрывающей пол золотистой, свежей соломе белел обрывок грязной ткани. А рядом лежал комочек черной, сырой земли.
– Не знаю.
– Хм, посмотрим, – Альбрехт нагнулся, подобрал то и другое.
Лоскут выглядел таким ветхим, словно его соткали лет сто назад, и пах гнилью. Земля, наоборот, казалась свежей, ничуть не промерзшей, точно ее выкопали не посреди холодной зимы, а весной.
– Только час назад пол подмели, Творцом клянусь, – сказал Йохан. – Солому свежую вот постелили…
– Ладно, я понял, – прервал его Альбрехт. – Сделай то, о чем я просил. Сам зайду позже.
– Э, капитан, а может быть… – хозяин «Бодрого паладина» помялся, – дать вам кого-то из парней поздоровее? Да с дубиной. Кто знает, куда этот тип побежал? Он ведь убийца. Или ты своих позови…
– Не бойся за меня, – Шор хмыкнул и огладил усы. – В этом городе нет такой опасности, с которой я не справлюсь в одиночку.
И он положил руку на эфес катценбальгера.
– Как знаешь, – в голосе Йохана не было убежденности. – Да сбережет тебя Хранитель и все Прозревшие его…
– Надеюсь, что им не придется вмешиваться.
Альбрехт натянул перчатки, запахнул плащ на груди и вышел из таверны. Закрыл дверь, повернулся. В лицо швырнуло целую горсть снежинок, глаза запорошило, а кожу неприятно защекотало.
– Вот зараза, укуси ее демон, – прорычал капитан, прикрывая глаза рукой.
Снег усилился, повалил стеной. И на мостовой, где недавно темнели отпечатки, не осталось ничего. Похоже, что сегодня не удастся обойтись без амулета, что делает взгляд более зорким и обостряет внимание.
Изготовил медный кругляш на цепочке Юлиус Штайн, причем сделал это за счет городской казны. Поэтому Альбрехту приходилось носить его. Но пользовался им капитан очень редко и неохотно. Он полагал, что настоящий мужчина должен решать проблемы без помощи колдовства. Но упертым дурнем Шор не был и хорошо понимал, когда имеет смысл отступить от собственных принципов.
Засунул руку под плащ и сквозь камзол снова взялся за амулет. По предплечью побежала едва заметная щекотка, глаза кольнуло. Нафаршированный снежинками мрак стал будто прозрачнее, а на мостовой обозначились места, где сохранились еле заметные вмятины.