Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Фюрекс Эмманюэль

«Соцдемы» часто носят тимьян вместе с красными лентами или кусочками ткани; тимьяном украшают «красные кофейни», в частности во время избирательной кампании 1849 года. Пара тимьян/красный цвет может при этом приобретать и более грозные коннотации. 1 мая 1849 года во время «красной» фарандолы в Шабасе республиканцы, носящие эти эмблемы, восклицают: «Да здравствуют красные и смерть белым! Мы их поджарим с тимьяном!» 307 Намек понятен: провансальскую кровяную колбасу готовят с веточками тимьяна; тимьян воспринимается как пряность, которая в качестве эмблемы народного карательного правосудия будет сопровождать политическое кровопускание. Во время Второй империи «красный» тимьян уходит в тень, чтобы вновь возникнуть в средиземноморском публичном пространстве в начале Третьей республики 308 .

307

Serre R. 1851. Dix mille Dr^omois se soul`event. P. 58.

308

Voyage aux pays rouges par un conservateur, r'edacteur au Francais. Paris: Plon, 1873. P. 48.

Животные демонстративные и искупительные

С животными из плоти и крови, превращающимися в символы, дело обстоит не совсем так, как с растениями. Домашнее животное не только воплощает в себе политические симпатии и антипатии хозяина, но и служит тотемным воплощением его врага. Этот процесс, плохо документированный применительно к XIX веку, вписывается в историю более длительную, одним из эпизодов которой стало в XVIII веке «великое кошачье побоище», сделавшееся знаменитым благодаря Роберту Дарнтону и предложенной им социальной интерпретации происшествия. Избиение котов, принадлежащих хозяину парижской книгопечатни на улице Сен-Северен, которого ненавидели его подмастерья, американский историк интерпретировал как социальный протест с сексуальными коннотациями: «перебивая хребет „серенькой“ [любимой кошке хозяйки], они, с одной стороны, обзывали супругу хозяина ведьмой, а с другой – превращали хозяина в дурака-рогоносца» 309 .

Но политизация животных в XIX веке вписывается и в противоположный процесс; мы имеем в виду становление и укрепление «зоофильских» тенденций, постепенную антропоморфизацию домашних животных: разрыв между человеком и животным, наделенным чувствительностью, сужается, что, впрочем, вызывает сильный протест 310 .

309

Darnton R. Le grand massacre des chats; рус. пер. Т. Доброницкой: Дарнтон Р. Великое кошачье побоище. С. 120.

310

См.: Baldin D. «De l’horreur du sang `a l’insoutenable souffrance animale». 'Elaboration sociale des r'egimes de sensibilit'e `a la mise `a mort des animaux (XIX<sup>e</sup>–XX<sup>e</sup> si`ecles) // Vingti`eme si`ecle. Revue d’histoire. 2014. № 123/3. Р. 52–68. См. также: Revue d’histoire du XIX^e si`ecle / F. Jarrige, Q. Deluermoz dir. 2017. № 1 (номер, посвященный месту животных в XIX веке).

При Второй республике в департаменте Восточные Пиренеи некоторые социал-демократы с совершенно сознательным политическим намерением украшают рога своих быков красными лентами; в коммуне Арль-сюр-Теш активист по фамилии Батль пользуется праздником местного святого покровителя, чтобы выпустить на улицу быка с красными лентами и тем бросить вызов землякам: Батль «объявил во всеуслышание, что бык будет принадлежать тому, кто сумеет его покорить» 311 . Сходным образом в 1850 году группа социалистов-республиканцев нарочно прогуливает между двумя деревнями близ пика Канигу, в том же департаменте Восточные Пиренеи, козленка в красном колпаке 312 . В обоих случаях животное наравне с гражданами снабжается политической эмблемой, в результате чего размывается граница между человеческим и нечеловеческим. В обществах – и сельском, и городском, – где животное присутствует всегда и повсюду, оно используется не только как метафора, но и как продолжение взглядов своего хозяина. В знак сопротивления Реставрации лошадей украшают трехцветными лентами 313 , а голубям прицепляют трехцветные кокарды 314 . А в 1851 году у одного мятежника из департамента Нижние Альпы 315 , известного под именем Тонен, сидела на голове большая красная птица, сделавшаяся своего рода локальной эмблемой восстания в Ди'не 316 .

311

McPhee P. Les semailles de la R'epublique. P. 376.

312

Ibid. P. 316.

313

AN BB18 956, dossier 1503.

314

В 1816 году в Сент-Амане (департамент Нор) к торговцу, имевшему репутацию роялиста, прилетел один из таких голубей с трехцветной кокардой, к которой была прикреплена записка: «Райяр, адский роялист. Негодяй. Предупреждаю, если твои голуби опять будут прилетать ко мне, я сверну им голову и зажарю их себе на обед. Пусть только попробуют прилететь опять, больше ты их никогда не увидишь. А эту прекрасную трехцветную кокарду будешь носить помимо воли. Да здравствует император» (AN BB18 960).

315

С 1970 года этот департамент носит название Альпы Верхнего Прованса. – Примеч. пер.

316

Jaubert E. Souvenirs de d'ecembre 1851 // Bulletin de la Soci'et'e scientifique et litt'eraire des Basses-Alpes. 1905. T. XII. № 96. Р. 9–22.

Впрочем, гораздо чаще животное, превращающееся в символ, все-таки носит на себе какое-то клеймо или служит предметом насмешек в ходе карнавальных и иконоборческих процессий. Не случайно Роберт Дарнтон говорит по этому поводу об отрицательной «ритуальной ценности». «Некоторые животные, – пишет Дарнтон, – очень подходят для обзывания, как другие, по знаменитой формулировке Леви-Стросса, „подходят для думанья“» 317 . Прогулки с животными в сатирических и политических целях служат выражением «народного экспрессионизма» (Морис Агюлон), но не только; они продолжают традицию искупительного использования животных 318 , зафиксированную во время Французской революции и сохранившуюся до середины XIX века. Чаще, чем кошки, испокон веков ассоциировавшиеся с оккультными силами и по этой причине использовавшиеся в мстительных «кошачьих концертах», эту искупительную роль исполняют собаки и ослы, реже лошади и, наконец, свиньи, продолжающие волновать народное воображение 319 . Подобные сцены, особенно частые в эпоху Реставрации, происходили и в городах, и в деревнях. В марте 1815 года при известии о «прилете Орла» (возвращении императора) один ветеран наполеоновских кампаний принимается расхаживать по улицам Тулузы в обществе собаки с крестом Святого Людовика на хвосте 320 ; несколькими неделями позже сцена повторяется в Драгиньяне, только теперь на хвосте красуются лилия и белая кокарда 321 ; а в Мюлузе заводчики в знак раскаяния привязывают «к гривам и хвостам лошадей кресты Святого Людовика, которыми наградили их самих» 322 . В начале Второй реставрации в Париже в квартале Сен-Марсо из одного кабака в другой водят свинью с лилией на хвосте, а в это время фрондеры-бонапартисты иронически пьют за здоровье «толстого папаши» 323 . Похожие сцены разыгрываются в коммуне Антрег (департамент Аверон): ее жители привязывают белые кокарды к хвостам собак и лошадей 324 ; несколько месяцев спустя в одной из деревень департамента Рона «шалопаи» смеха ради прикрепляют белую кокарду к хвосту собаки, и она, к негодованию окружающих, бегает в таком виде по улицам 325 . Напротив, в Сен-Жилле (департамент Гар) служанка-роялистка, вдова Гине, разгуливает по городу с белой кокардой на голове, а своему псу, которого именует «бонапартистом», нацепляет кокарду красную и тем самым разыгрывает поединок с собственным домашним животным. Комментирует она это следующим образом: «Я-то роялистка и ношу белую, а вот пес мой, чертов бонапартист, разбойник, красную напялил; но как придем домой, я ему голову отрублю, вот бы и всех бонапартистов туда же» 326 . В октябре 1830 года в том же департаменте Гар, в деревне Сен-Кантен-ла-Потери легитимисты, желая высмеять революционные цвета, которые новая власть сделала государственными, прогуливают по улицам осла с трехцветными кокардами в ушах и носу 327 . При Второй республике «красные» из края Апт в департаменте Воклюз, судя по некоторым рассказам, нарядили осла принцем-президентом 328 . Иначе говоря, некоторые домашние животные или рабочий скот превращаются в негативные политические эмблемы – предмет насмешек. Во второй половине XIX века подобное использование животных постепенно сходит на нет.

317

Darnton R. Le grand massacre des chats. P. 127; Дарнтон Р. Великое кошачье побоище. С. 109.

318

Walton Ch. La libert'e d’expression en R'evolution. Les moeurs, l’honneur, la calomnie. Rennes: Presses universitaires de Rennes, 2014.

319

Людовика XVIII часто называли свиньей, любителем картошки и т. д.

320

Hazareesingh S. La l'egende de Napol'eon. P. 163.

321

Хозяином этой собаки называют (впрочем, не приводя доказательств) пастуха-бонапартиста (AN BB 21 237).

322

Цит. по: Leuilliot P. La Premi`ere Restauration. P. 197.

323

Как уже было сказано, Людовика XVIII часто уподобляли свинье. Об этом эпизоде см.: Supplementary Despatches, Correspondence and Memoranda of Field Marshal Arthur, Duke of Wellington. Vol. XI (July 1815 – July 1817). London, 1864. P. 45–46.

324

15 июля 1815 года (AN BB21 216).

325

AD Rh^one. 4M238.

326

Свидетельское показание Бартелеми Деферра от 19 мая 1815 года (AN BB3 154; цит. по: Triomphe P. La symbolique `a fleur de peau).

327

AN BB18 1315.

328

Цит. по: Gardi R. R'econqu'erir la R'epublique. P. 148.

Что же касается тотемического животного, его могут приносить в жертву и подвергать насилию, метя при этом в обозначаемого им политического противника. В этом случае целью иконоборцев становится порой само тело животных-символов. Коллективные представления, особенно среди простонародья, легко мирились с такими жестами, особенно до 1850 года, когда был принят закон Граммона, запрещавший публичное жестокое обращение с домашними животными 329 . Бои животных (петухов, собак, медведей и проч.) были в ту пору самым обычным делом не только в деревнях, но и в восточных пригородах Парижа (возле заставы Травли). В первой половине XIX века одной из любимейших забав сельской молодежи было отрубание головы домашним птицам или забивание их камнями 330 . В коммуне Ла-Валет (департамент

Вар) в 1832 году карлисты публично высекли, а затем повесили петуха – по всей вероятности, намекая на официальную символику режима Луи-Филиппа. Морис Агюлон однажды уже привлек внимание к этому случаю, в котором увидел политизацию фольклора: «петуха используют без предварительных объяснений, поскольку так принято, но при этом помнят о тех политических ассоциациях, какие он порождает в данный момент, и с радостью их обыгрывают» 331 . Позднее, в июле 1851 года, белого петуха – в этом случае цвет важнее породы животного – носят по деревне Бельгард-ан-Диуа (департамент Дром), осыпают оскорблениями, а потом публично сворачивают ему шею, «чтобы показать, как бы надо обойтись с белыми» 332 . Во всех описанных эпизодах эмблематическое животное превращается в искупительный манекен, «козла отпущения», за которым стоит другой объект; примерно так же во время карнавала устраивают суд над Карамантраном – манекеном, изображающим Великий пост, – а затем сжигают его или вешают.

329

См. классическую статью: Agulhon M. Le sang des b^etes: le probl`eme de la protection des animaux en France au XIX<sup>e</sup> si`ecle // Agulhon M. Histoire vagabonde. P. 243–282.

330

Ploux F. La violence des jeunes dans les campagnes du Sud-Ouest au XIX^e si`ecle: ethos agonistique et masculinit'e // Revue d’histoire de l’enfance irr'eguli`ere. 2007. № 9. Р. 86.

331

Agulhon M. La R'epublique au village. Les populations du Var de la R'evolution `a la Seconde R'epublique. Paris: Plon, 1970. P. 268.

332

Цит. по: Serre R. 1851. Dix mille Dr^omois se soul`event. P. 94.

Предметы-фетиши

В XIX веке, так же как и во время Революции, политические конфликты отражаются на всем, включая самые повседневные предметы. Бритвы, ножи, настольные игры, игральные карты, полотенца, фигурные трубки, табакерки, медальоны, женские украшения, брошки и брелоки, веера, рукоятки тростей, стаканы, расписные тарелки 333 , вазы, стеклышки волшебных фонарей, формы для вафель, этикетки для ликеров и духов, мыло, конфеты, пряники и гостии – все это украшается картинками, эмблемами, надписями и портретами с более или менее явным политическим смыслом. Все эти предметы во многих отношениях гибридны: это и вещи, и изображения; их можно употреблять и в повседневной жизни, и в политических целях; они приносят пользу и демонстрируют убеждения; они предназначены для частного пространства, но могут быть явлены и в пространстве публичном; они участвуют и в торговых обменах, и в обменах дарами.

333

Un media de fa"ience. L’assiette histori'ee imprim'ee / M. Bouyssy, J.-P. Chaline. Paris: Publications de la Sorbonne, 2013. P. 41–58.

В эпоху Реставрации поклонники Наполеона создали настоящий «культ возмутительных предметов», хранящих память об императоре; культ этот был распространен повсеместно, как в городах, так и в деревнях, и его разделяли представители всех классов общества 334 . Количество предметов такого типа, находившихся в обращении, достигало, по всей вероятности, нескольких миллионов. Факт этот широко известен, но слишком часто в нем видят всего лишь симптом популярности «наполеоновской легенды». Гораздо менее изучены безделушки самого разного рода, от носовых платков до мыла, украшенные изображением Генриха V, которые во множестве циркулировали в легитимистских кругах с 1830-х годов до начала Третьей республики. Не остались в стороне и либералы с «памятными вещицами» в честь депутатов Манюэля и Фуа 335 и «табакерками Туке», выпущенными в огромном количестве для защиты Конституционной хартии 336 . Даже республиканцы прибегали для пропаганды своих идей не только к политическим катехизисам, но и к предметам-фетишам, опоре сенсуалистской педагогики. Портреты депутатов-монтаньяров украшают различные предметы, в частности шейные платки 337 , а «красные» курильщики из департамента Жер в 1850 году выставляют напоказ «зажигательные [sic!] трубки, увенчанные головами Ледрю-Роллена, Барбеса и Распая» 338 . Ассоциация под названием «Демократическая и социальная пропаганда» в 1849 году объявляет своей целью распространение «предметов искусства демократической и социальной направленности»: «портретов, бюстов, статуэток, медалей и медальонов аллегорического свойства» ради образования и эмансипации масс 339 . Иначе говоря, циркуляция предметов составляет автономное, четко определенное пространство, дополнительное по отношению к сфере публичных дискуссий.

334

См.: Hazareesingh S. La l'egende de Napol'eon. P. 97.

335

См.: Caron J.– Cl. Les deux vies du g'en'eral Foy (1775–1852), guerrier et l'egislateur. Ceyz'erieu: Champ Vallon, 2014. P. 345.

336

Табакерки, выпускавшиеся близким к либералам книгопродавцем-печатником Туке, отставным офицером наполеоновской армии.

337

См.: Les r'evolutions de 1848. L’Europe des images. T. 2. Une R'epublique nouvelle. Paris: Assembl'ee nationale, 1998. P. 103.

338

См.: Dagnan J. Le Gers sous la Seconde R'epublique. P. 520.

Упомянутые политики – видные деятели Второй республики. – Примеч. пер.

339

Mortillet G. de. Politique et socialisme `a la port'ee de tous, 'el'ements de droit politique et d’'economie sociale. Paris: `A la propagande d'emocratique et sociale, 1849.

Для историка все эти разнородные предметы представляют опасную ловушку. Они бесспорно потрясают воображение своей принадлежностью к более или менее экзотическому китчу. В 1827 году кондитер в Меце выставляет на ярмарке издевательские пряничные фигурки Карла Х в иезуитском головном уборе 340 ; в 1829 году во время карнавала взорам жителей Понтуаза предстает куда более изощренная композиция: орел, на нем бюст Бонапарта, а сверху два ангела, венчающие его французской короной 341 … Поражают предметы-фетиши и сложностью шифровки: многие из них имеют двойной и тройной смысл, и если на первый взгляд они кажутся совершенно невинными, то при внимательном рассмотрении выдают свою возмутительную природу; например, во многих департаментах широкое распространение получил листок с нарисованными на нем лилиями: стоило его развернуть, и из-под лилий показывался победительный орел и Наполеон, прогоняющий короля-Бурбона 342 ; в том же духе выполнены бронзовые статуэтки Людовика XVIII, внутри которых прячутся крохотные бюсты Наполеона 343 . В тот момент, когда возвращение Наполеона (или его сына) на французский престол еще кажется возможным, двойное изображение напоминает об обратимости эпох и властей. Многие из предметов-фетишей завораживают также своей якобы «народной» эстетикой, которая вселяет иллюзию, будто, изучив их, историк наконец получит доступ к «народной политике», замешанной на мирском идолопоклонстве и полной фантазмов. Наконец, эти предметы поражают и привлекают своей мнимой прозрачностью: кажется, будто их наличие у того или иного человека недвусмысленно указывает на его политические верования и политическую ангажированность. Все эти фетишистские иллюзии необходимо отбросить.

340

AN F7 6705.

341

AN F7 6706.

342

AN F7 6707.

343

См.: Houssaye H. 1815: La Premi`ere Restauration. P. 57.

Историк, как правило, получает доступ ко всем «политическим» безделушкам такого рода только благодаря посредничеству полицейских. Полицейские же рапорты уделяют преимущественное внимание производству и распространению подобных предметов или их доступности, но не позволяют вынести окончательные суждения об их значении (зачастую двойственном) или об их употреблении (также весьма двусмысленном). Архивы эти, особенно в эпоху Реставрации, действуют как увеличительное зеркало, отражающее процветающую торговлю возмутительными предметами, но также и порождаемые ею страхи. Изготовлением подобных предметов занимаются либо заключенные, которые мастерят их из соломы 344 , либо ремесленники, которые тайком делают их на фабриках 345 , но порой производство достигает промышленного масштаба: такова, например, серия из сорока восьми тысяч так называемых «наполеоновских» ножей, пущенная в продажу, по всей вероятности, фабрикантом из города Тьер в 1826–1830 годах 346 .

344

Известны несколько соломенных табакерок с изображением Наполеона, которые ради заработка изготовил заключенный в лионской тюрьме Святого Иосифа (AN F7 6705). Об этом типе продукции и о путях ее сбыта см. несколько замечаний в: Vimont J.– Cl. Objets-souvenirs, objets d’histoire // Soci'et'es et repr'esentations. 2010/2. № 30. Р. 211–228.

345

Например, в мастерской стеклодува на парижской улице Колокольного Звона в 1819 году (AN F7 6704).

346

AN F7 6706.

Что сообщают нам полицейские рапорты о способах присваивать и осмыслять эти предметы, манипулировать ими, выставлять их напоказ или скрывать? Проникнутые глухой тревогой, рапорты преувеличивают прозрачность и перформативность описываемых знаков. Разве этикетка ликера под названием «Эликсир Святой Елены» с изображением Наполеона может не разжечь страсти и не вдохновить на бунт? Именно об этом и пишет начальник полиции департамента Рона через несколько дней после убийства герцога Беррийского: «Ничто, кажется, не способно так быстро возбудить умы, и без того горячие от природы и уже распаленные вином и крепкими напитками, как вид подобных этикеток» 347 .

347

Письмо начальника полиции департамента Рона префекту этого департамента от 12 марта 1820 года (AD Rh^one. 4M245).