Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Фюрекс Эмманюэль

Между тем потребители и производители используют эти знаки разными, зачастую противоречащими один другому способами, и это доказывает, что на самом деле прозрачность их отнюдь не так велика. «Социальная жизнь вещей» соткана из подобных двусмысленностей 348 . Производители, равно как и разносчики – продавцы эстампов, табака, галантерейных товаров или модных новинок, – утверждают не без оснований, что они стремятся прежде всего отвечать на запросы анонимной публики с разными вкусами. Производители вовсе не обязательно руководствуются политическими убеждениями, их гораздо больше интересует прибыль. Некоторые даже ссылаются на свою верноподданность и законопослушность. Другие оправдывают себя эклектичностью своих запасов, в которых смешаны предметы самой несхожей направленности. В этом случае политический символ тонет в хаосе смыслов и разнородных следов прошлого. Владелец парижского «музея изящных искусств» в Вивьеновом пассаже объясняет в 1825 году присутствие в своей лавке бюстов Бонапарта тем, что они «пребывают здесь среди более восьми сотен людей, прославленных своими талантами, добродетелями или преступлениями» 349 . В 1869 году в каталоге фигурных трубок торгового дома Гамбье в Жив'e (департамент Арденны) императорское семейство соседствует с «узником», чьи черты напоминают мятежного Огюста Бланки 350 . В эпоху «изобретения знаменитостей» 351 визуальный пантеон обретает самые разнообразные формы, так что возмутительное изображение теряется среди множества других знаков.

348

См. пионерское исследование: The Social Life of Things. Commodities in Cultural Perspectives / A. Appadurai ed. London: Routledge, 1986.

349

Письмо Руи префекту полиции от 13 ноября 1825 года (AN F7 6706).

350

См.: http://www.gambierpipes.com/fr/catalogi-franse-versie.

351

Lilti A. Figures publiques; Лилти

А. Публичные фигуры.

Что же касается потребителей, они в первую очередь используют эти предметы по прямому назначению, строго дозируя степень их символического истолкования в зависимости от того, кто на них смотрит. Деполитизацию ближайшего прошлого, особенно после 1830 года, осуществляют, в частности, «коллекционеры» (слово возникает именно в эту эпоху). Прошлое, разъятое на кусочки и превращенное в часть культурного наследия, ускользает от политических истолкований. Манюэль Шарпи, исследовавший обстановку парижских буржуазных квартир во второй половине XIX века, приводит удивительный факт: в 1860 году Ашиль Грегуар, торговец с улицы Сен-Лазар, хранит в столовой статуэтку Людовика XVIII, в прихожей бюст Наполеона I, а в кабинете портрет республиканца Армана Карреля 352 . Трудно найти лучшую иллюстрацию для политического эклектизма коллекционера, чье собрание почти превращается в музей. Впрочем, другие коллекционеры руководствуются принципом избирательного сродства. Ими движет прежде всего желание отыскать политического покровителя для истории своей семьи. Поэтому барон де Бургуэн, шталмейстер Наполеона III, собирает в своем особняке коллекцию, полностью посвященную императорской фамилии 353 .

352

Charpy M. Le th'e^atre des objets. Espaces priv'es, culture mat'erielle et identit'e bourgeoise. Paris, 1830–1914. Th`ese d’histoire sous la direction de J.-L. Pinol. Universit'e de Tours, 2010. T. 2. P. 1245.

353

Charpy M. Le th'e^atre des objets. T. 1. P. 433.

Обстановка жилищ людей более низких сословий известна нам гораздо хуже. Кое-какие сведения имеются только о квартирах участников восстаний или заговорщиков, у которых проводился обыск. Такие обыски в большом количестве проходили после апрельского восстания 1834 года; из их протоколов следует, что в обысканных квартирах политические предметы встречаются очень редко; преобладает печатная продукция: литографированные портреты Робеспьера, Марата, Сен-Жюста, купленные у торговцев эстампами; рисунок, изображающий аллегорию Свободы 354 ; ленты и куски красной ткани, которые могут послужить сигналом сбора. Обстановка в жилищах некоторых парижских мятежников в июне 1848 или в декабре 1851 года мало отличается от описанной картины: гипсовая «богиня свободы» у рабочего делегата Жака Бо, участника июньского восстания 1848 года, – восьмидесятисантиметровая статуэтка с ружьем в руках и булыжниками у ног (смысл более чем прозрачен), а также медальоны с изображением Робеспьера и Сен-Жюста 355 ; у бельвильского садовника Тартенвиля – «портреты Робеспьера, Марата и всех людей 93-го года на стенах» 356 (обе квартиры обысканы в 1851 году). Впрочем, встречаются и вещи более современные: коллекция портретов «соцдемов» или монтаньяров 1849 года, свидетельствующая об обновлении политической визуальной культуры 357 .

354

Протокол обыска у Кайе, члена Общества прав человека, проживающего в доме 30 по улице Жоффруа Анжуйца (Cour des pairs. Affaire du mois d’avril 1834. P. 229).

355

Рапорт об обыске от 9 декабря 1851 года; цит. по: Hincker L. Citoyens-combattants `a Paris. P. 167.

356

См. базу данных о людях, которые подверглись преследованиям после государственного переворота 1851 года, составленную Жаном-Клодом Фарси .

357

См.: Fruci G.– L. Le parlement illustr'e. (Auto)portrait de groupe, fait divers et «grandes individualit'es» (1860–1915) // M'elanges de l’'Ecole francaise de Rome – Italie et M'editerran'ee modernes et contemporaines [En ligne]. 2018. T. 130/1.

В апреле 1834 года в скромной комнате повстанца Альфонса Фурнье, повара из Сен-Клу, обнаруживают наряду с республиканскими брошюрами «фригийский колпак красного цвета, украшенный серебряными галунами и лентами», длинный кусок красной саржи и странный предмет-реликвию. Это «четки, нанизанные на ленту и завернутые в кусок красного сукна, а поверх колпак свободы из белой бумаги с надписью „Не расстанусь с ним до самой смерти“» 358 . Вещи из наследства повстанца-республиканца, члена Общества прав человека, приоткрывают нам другой мир политических предметов, независимый от торговли, – мир скромных вещиц, изготовленных своими руками и превращенных в предмет поклонения (заметим, что речь идет о четках). Мир, очень мало изученный историками. Мир, довольно близкий к тайным обществам романтической эпохи с их ритуалами: в 1830-е годы при вступлении в реформированные общества карбонариев использовались синие, черные и красные ленты, прикрепленные к острому деревянному бруску 359 , а главное – кинжалы, неразрывно связанные с ритуальной клятвой 360 . В тайных обществах сакральность обеспечивается наличием опознавательных знаков, верность которым члены общества хранят до самой смерти.

358

Cour des pairs. Affaire du mois d’avril 1834. P. 163.

359

Перемешанные цвета Французской революции и итальянских карбонариев.

360

Tardy J.– N. L’^Age des ombres. P. 400.

Преданные сторонники Наполеона в эпоху Реставрации пользовались аналогичными предметами, священными для всех единомышленников: так, в сентябре 1815 года в нантском кафе бонапартисты каждый вечер «передавали из рук в руки табакерку с портретом Наполеона» и «набожно целовали это изображение» 361 . В глазах властей эта явная и, по всей вероятности, провокационная демонстрация чувств превращает группу оппозиционеров в религиозную секту. В самом ли деле в данном случае имеет место идолопоклонство или это только видимость, последствия несомненны: возмутительные предметы в публичном пространстве чреваты политическими опасностями и потому становятся потенциальными мишенями официального иконоборчества.

361

Донесение мэра Нанта префекту департамента Нижняя Луара от 2 сентября 1815 года (AD Loire-Inf'erieure. 1M85).

Когда предметы-фетиши начинают навлекать на себя атаки иконоборцев? До тех пор, пока они не пересекают священных границ частного пространства, им, как правило, ничего не грозит; исключение, как мы увидим, составляет только период 1815–1816 годов с его антинаполеоновскими чистками. И блюстителей закона, и хранителей социальных обычаев интересует не столько содержание, транслируемое возмутительным предметом, сколько степень его доступности для широкой публики. Поэтому обнаружение в ходе обыска такого предмета у частного лица само по себе не может вызвать судебное разбирательство, если, конечно, предмет этот не был виден с улицы, например выставлен в окне. Зато если становится известно, что возмутительные безделушки поступили в продажу или выставлены на всеобщее обозрение, власти судебные или даже административные нередко предписывают уничтожить и сами предметы, и формы, служащие для их изготовления 362 . Так, судебный пристав уничтожает наполеоновские эмблемы, найденные у сапожника из Барра (департамент Нижний Рейн) 363 ; наполеоновские орлы и статуэтки, обнаруженные у литейщиков, подвергаются той же участи 364 . Эти жесты обрисовывают нам другое официальное иконоборчество, скрытое и оставляющее мало следов. Некоторые из заподозренных торговцев сами на всякий случай предлагают уничтожить недозволенные предметы, чтобы избегнуть судебного разбирательства; так, например, поступает торговка модными товарами из Арраса в 1829 году 365 или продавец галантерейных товаров в Нанте в 1833-м 366 . Последний, выказывая прекрасное знакомство со статьями закона, изъявляет готовность «изничтожить их [носовые платки с изображением Генриха V], какой бы урон это мне ни принесло, потому что я вовсе не хочу, чтобы меня посчитали виновником какого-либо правонарушения». Сходным образом молодой музыкант соглашается разбить трубку, украшенную изображением Наполеона,

несмотря на отсутствие судебного решения 367 . Порой иконоборчество носит превентивный и оборонительный характер: коммерсанты или простые пользователи идут на хитрость и деполитизируют свой собственный жест.

362

Drujon F. Catalogue des ouvrages, 'ecrits et dessins de toute nature poursuivis, supprim'es ou condamn'es depuis le 21 octobre 1814 jusqu’au 31 juillet 1877. Paris: F. Rouveyre, 1879. P. XXXVI.

363

Leuilliot P. L’Alsace au d'ebut du XIX^e si`ecle. P. 151.

364

Донесение жандармов из Арденн от 17 сентября 1822 года (AN F7 6704).

365

AN F7 6705.

366

AD Loire-Atlantique. 7U110.

367

Донесение префекта департамента Нижний Рейн министру внутренних дел от 25 мая 1823 года (AN F7 6705).

4. Интерпретация знаков: уличающие взгляды

История взгляда и его роли в политике XIX века до сих пор не написана 368 . Исследователи проявляли интерес, в продолжение идей Мишеля Фуко о паноптизме (всеподнадзорности), только к тем способам надзора, которые избирает власть для контроля над обществом 369 . Напротив, взгляды граждан на знаки и изображения политической власти практически не изучены. Антропология чувственного восприятия мало чем может нам помочь в этом отношении, поскольку она занималась преимущественно научным знанием и оптическими приборами, от которых зависели «скопические режимы» (режимы взгляда) в XIX веке 370 . Между тем определенные сведения об «искусстве наблюдателя» (наблюдателя политического) можно извлечь также из полицейских и судебных архивов; полезны и некоторые эго-документы, авторы которых особенно внимательны к политическим знакам и тому, что за ними скрывается. Расшифровывать знаки, разгадывать все то, чего они не выражают открыто, – этим делом профессионально занимаются полицейские, префекты или судьи, но порой такая же задача встает перед простыми гражданами. В этом отношении история иконоборчества неотделима от истории взгляда: знаки преследуемые и уничтожаемые – это те самые знаки, которые «оскорбляют» взор (выражение это повторяется очень настойчиво, так же как во время Революции), угрожают общественному спокойствию, укрывают подпольные организации, провоцируют уличные сборища, встают на пути творящейся истории… Роднит всех «оскорбленных» то, что они истолковывают политические знаки как индексы, или улики 371 : это знаки не просто иконические или знаки-символы 372 , они отсылают не просто к некоему референту (такому, как король, суверенный народ, великий человек и т. д.), но к другим более или менее потаенным реальностям, как то: близящаяся революция, завуалированное мнение, проект заговора, инакомыслие и проч. В этой книге мы можем представить лишь некоторые наброски истории уличающих взглядов в XIX веке. Эти взгляды подобны «уликовой парадигме», о которой писал Карло Гинзбург применительно к гуманитарным наукам конца XIX века 373 ; они концентрируются на деталях, которые слывут незначащими либо из-за своей малости, либо из-за своей банальности, но тем не менее служат симптомами скрытой реальности.

368

Зато применительно к XVIII веку и Французской революции на эту тему существует немало работ. См.: Griener P., Guichard Ch., Taws R. Cultures visuelles et r'evolutions: enjeux et nouvelles probl'ematiques. Entretien avec Pascal Dupuy et Guillaume Mazeau // Annales historiques de la R'evolutions francaise. 2013. № 372. P. 143–160; Griener P. La R'epublique de l’oeil. L’exp'erience de l’art au si`ecle des Lumi`eres. Paris: Odile Jacob, 2010; Bellion W. Citizen Spectator: Art, Illusion and Visual Perception in Early National America. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 2011. См. также все готовящиеся к печати работы Гийома Мазо (Guillaume Mazeau).

369

Foucault M. Surveiller et punir. Naissance de la prison. Paris: Gallimard, 1975 (рус. пер.: Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / Пер. с фр. В. Наумова. М.: Ad marginem, 2018); Arti`eres Ph. La police de l’'ecriture.

370

Crary J. L’art de l’observateur. Vision et modernit'e au XIX^e si`ecle. Paris: Jacqueline Chambon, 1994.

371

В более широком смысле, чем тот, какой предлагал в конце XIX века семиолог Чарлз Пирс, называвший индексами ощутимые следы обозначаемых явлений, такие как флюгер для ветра или дым для огня.

372

Согласно классификации Пирса.

373

Ginzbourg C. Traces. Racines d’un paradigme incidiaire // Ginzbourg C. Mythes, embl`emes et traces: morphologie et histoire. Paris: Flammarion, 1989. P. 139–180; рус. пер.: Гинзбург К. Приметы. Уликовая парадигма и ее корни // Гинзбург К. Мифы – эмблемы – приметы. Морфология и история / Пер. с ит. и послесл. С. Л. Козлова. М.: Новое издательство, 2003. С. 189–241.

Интерпретация творящейся истории

Если бумаги, хранящиеся в административных архивах первой половины XIX века, уделяют такое большое внимание политическим знакам, объясняется это всеобщей уверенностью в том, что народ воспринимает историю с помощью видимых знаков. «Народ смотрит прежде всего на внешние знаки», как изящно выразился один мэр эпохи Реставрации по поводу возмутительной эмблемы у въезда в его город 374 . Сходным образом во время Ста дней префект полиции, заметив, что владельцы табачных лавок еще не вернули на свои вывески имперских орлов, замечает: «Нет сомнения, что на это обращают внимание люди из народа, которые судят только по простым приметам» 375 . Народ – это прежде всего тело, его политические действия основываются не на разуме, а на показаниях органов чувств, из которых глаза, пожалуй, самые благородные. Эти стереотипы, повторяющиеся в речах властей и лежащие в их основе, создают устойчивое представление о некоей «народной натуре», о которой писали уже в XVIII веке 376 . Однако, хотя дискурс остается внешне неизменным, после Революции взгляд начинает предъявлять новые требования: непостоянство политической ситуации, бесконечные сломы и взрывы проявляются прежде всего в перемене знаков и цветов. Вдобавок, что бы ни утверждала политическая онтология, исходящая из жесткого «разделения чувственного» между теми, кто владеет логосом, и теми, кто им не владеет, визуальная чувствительность присуща отнюдь не только народным классам 377 .

374

Письмо мэра города Конде префекту департамента Нор от 2 августа 1822 года (AD Nord. M1 35/59).

375

Донесение префекта полиции Парижа министру внутренних дел от 30 мая 1815 года (AN F7 3785).

376

Cohen D. La nature du peuple. Les formes de l’imaginaire social (XVIII^e–XIX^e si`ecles). Seyssel: Champ Vallon, 2010.

377

Ranci`ere J. Le Partage du sensible. Esth'etique et politique. Paris: La Fabrique 'Editions, 2000.

В первой половине XIX века о любой смене политического режима люди в провинции узнают прежде всего по визуальным знакам. Все рассказы провинциальных жителей о событиях 1814, 1815 или 1830 года непременно включают в себя упоминание о приезде почтовой кареты, украшенной флагом нового цвета. В обстановке информационного вакуума, когда телеграфические депеши не доходят до простых граждан, когда выпуск газет приостанавливается (в 1830 году) или они выходят ограниченным тиражом, а курьеры прибывают с опозданием, исчезновение королевского или императорского герба, появление или уничтожение флага трехцветного или белого служат для граждан источником твердого знания, сменяющего сведения фрагментарные или противоречивые. Современники в один голос рассказывают о том, как визуальные знаки извещали их о реальных событиях. Если информация, передаваемая из уст в уста, сомнительна, цвет государственного флага, напротив, транслирует информацию совершенно точную. Так, супрефект Авена (департамент Нор) пишет по поводу революции 1830 года:

Отсутствие газет за 29, 30 и 31 июля посеяло повсюду тревогу и волнения. От приезжих было известно, что в столице произошли серьезные события, но новости, излагаемые и передаваемые устно, рассказанные, поясненные и истолкованные по-разному, лишь сильнее разжигали умы. Вечером 1 августа в Авен прибыл дилижанс из Сен-Кантена, украшенный трехцветным флагом, и стал источником несомненных сведений, которые позже подтвердила телеграфическая депеша.

Официальная афиша, вывешенная на улице, не более чем последний этап передачи информации, этап, который вдобавок предполагает наличие публики, умеющей читать. Напротив, цвета – это первый сигнал политического слома для коллективного сознания.