Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Фюрекс Эмманюэль

«Официальные» портреты изготовлялись либо по заказам на местном уровне (чаще всего местными же художниками), либо на уровне национальном – живописцами из Бюро изящных искусств 69 , чьи творения затем отправлялись в префектуры и супрефектуры, генеральные советы, мэрии, гражданские суды, музеи и т. д. По количеству портретов государя Вторая империя оставила далеко позади предшествующие режимы (таблица 1): имперская власть легитимирует себя посредством роскоши 70 , отсюда производство парадных портретов, поставленное на поток.

69

При конституционных монархиях оно подчинялось Министерству внутренних дел, а при Второй империи – Министерству императорского двора.

70

Mauduit X. Le minist`ere du faste. La Maison de l’Empereur Napol'eon III. Paris: Fayard, 2016.

Таблица 1. Число заказов на «официальные» портреты государей для гражданских учреждений (источник: AN, sous-s'erie F21, база данных Arcade)

Повсеместное иконическое присутствие государя, характерное для XIX века, не тождественно механизмам пресуществления монарха, отличавшим Старый порядок 71 .

Речь больше не идет о том, чтобы, сообщив зримый облик величию государя, обеспечить телесное единение подданных и короля. Изображение государя больше не стремится демонстрировать ни «фантастический образ абсолютного господства» 72 , ни «холодное бесстрастие „короля-машины“» 73 . Теперь задача гораздо скромнее: позволить власти, легитимность которой находится под вопросом, «отметиться» в пространстве. Повсеместное присутствие образа государя призвано заставить подданных забыть о непрочности и преходящем характере власти. Изображение короля или императора, которое при всякой смене режима убирают с глаз долой или, реже, уничтожают, делает зримой власть хрупкую, но теоретически неотчуждаемую, и это ощущение призван укрепить официальный герб режима или его эмблемы: лилии, петухи или орлы. Кроме того, повсеместное присутствие портрета короля (или императора) делает зримым усиление полномочий административного государства. Важно, что гражданин в XIX веке физически сталкивается с изображением государя и ловит его взгляд во время своих контактов с государством – когда он учится, голосует, участвует в судебных процессах, платит налоги, тянет жребий, чтобы узнать, призовут ли его армию, а если его призвали, проходит проверку пригодности к военной службе (которая нередко осуществляется в зале заседаний мэрии 74 ), дежурит в национальной гвардии и т. д. «Исполнение законов» и «поддержание общественного порядка» совершаются в присутствии государева портрета и под его надзором 75 .

71

Marin L. Le portrait du roi. Paris: 'Editions de Minuit, 1981.

72

Ibid. P. 12. См. также: Sabatier G. Le portrait de C'esar.

73

Lignereux Y. Le visage du roi, de Francois I^er `a Louis XIV // Revue d’histoire moderne et contemporaine. 2010. № 4. P. 30–50. См. также: Apostolid`es J.– M. Le Roi-Machine. Spectacle et politique au temps de Louis XIV. Paris: 'Editions de Minuit, 1981.

74

На карикатуре Домье, которая так и называется «Проверка пригодности к военной службе» (Caricature. 3^e s'erie. № 34. 1842. 21 ao^ut), полуголым призывникам измеряют рост под портретом Луи-Филиппа.

75

«Портрет Луи-Филиппа I, короля французов. Собственность коммуны» (AD Nord. M137/1).

Итак, хотя постреволюционная власть, проникнутая идеей демократии, становится «пустым местом» 76 , государство в отношениях с гражданами по-прежнему нуждается в воплощении. Мишель Фуко полагал, что вместе с Революцией исчезает «теологическое и политическое чудо, олицетворение королевства, материальный храм власти, драгоценная кровь, очаг, источающий сияние могущества, – тело короля. Его место занимает толпа политических фигур» 77 . Это исчезновение (относительное) теолого-политического аспекта не означает, что политические фигуры приравниваются к монарху; речь идет о том, что изображение государя становится мирским воплощением государства. Воплощение перестало быть таинством (впрочем, тут с разными монархами дело обстоит по-разному), однако сам принцип никуда не делся. Именно это делает возможным политическое иконоборчество, хотя мотивы его усложняются: те, кто покушается на изображение государя, могут целить в административное государство или в легитимность режима, в средоточие власти или в ее сакральность.

76

См. знаменитый анализ Клода Лефора: Lefort C. La question de la d'emocratie // Lefort C. Essai sur le politique. XIX^e–XX^e si`ecle. Paris: Seuil, 2001. P. 28.

77

Foucault M. Les t^etes de la politique // Wiaz. En attendant le grand soir. Paris: Deno"el, 1976. P. 7–12.

Кроме того, благодаря воспроизводимости изображений во всех возможных формах (скульптура, живопись, литография, фотография) значительно увеличивается доступность портретов государя для обозрения как в публичном, так и в частном пространстве. Как известно, XIX век стал эпохой технической воспроизводимости изображений, а это привело не только к увеличению их числа, но и к их распространению на множестве новых носителей более или менее секулярного характера (литографии, фотографии, иллюстрированная пресса и книги с иллюстрациями), а также, благодаря декалькомании, на самых разных «иконофорах» – предметах, украшенных картинками, как то: печатные ткани, тарелки с сюжетными сценами, табакерки, безделушки и т. д.

Вдобавок процветает старая, но достигшая невиданного прежде размаха практика копирования «официальных» портретов. Она развивается независимо от механического воспроизведения, но порождается сходным желанием привести изображения государя, распространяемые в публичном пространстве, к единообразию. С целого ряда живописных портретов государей, сменявших один другого на французском престоле, было изготовлено огромное число копий для гражданских и военных заведений. Начиная с 1830-х годов степень официальности портрета начинает, таким образом, измеряться числом его копий 78 . Практика изготовления копий дает работу целой когорте художников, мало встроенных в государственную систему, например женщинам 79 . Это порождает скептицизм по отношению к королевскому изображению как эстетическому объекту в глазах искушенных ценителей 80 . Впрочем, маловероятно, чтобы обычный зритель, менее чувствительный к эстетическим тонкостям, разделял подобные суждения.

78

Поэтому, например, газета «Артист» пишет в 1839 году по поводу портретов Луи-Филиппа работы Жерара и Винтерхальтера: «Под официальным портретом разумеется тот, с которого изготовляют копии по 800 франков за штуку» (L’Artiste. Journal de la litt'erature et des beaux-arts. 1839. T. 2. P. 65).

79

См.: Duro P. The Demoiselles `a copier in the Second Empire // Woman’s Art Journal. 1987. Vol. 7. № 1. P. 1–7. Оплата зависела от размеров картины; при Второй империи за поясной портрет платили 600 франков, за ростовой – 1200.

80

«Что же касается официальных портретов короля и королевы и других власть имущих нашего времени, мы, разумеется, причисляем их все без исключения к тому, что называется хламом; это дело мэрий и префектур, для которых все подобные творения и изготовляются» (L’Artiste. Journal de la litt'erature et des beaux-arts. 1835. 1^e s'erie. T. 9. P. 108).

Государственный заказ преследует и другую, не менее важную цель: повсеместное насаждение нормативного, стереотипного образа государя. Для изготовления живописных (и зачастую неточных) копий и гравюр выбирались только некоторые

парадные портреты, выполненные известными художниками, как правило выставляющимися в Салоне. Для современников эти портреты сделались политическими «иконами», в том смысле, что именно они сформировали влиятельный, пусть даже не разделяемый повсеместно, образный фонд эпохи. К числу таких «икон» принадлежат, в частности, написанный Франсуа Жераром около 1814 года портрет Людовика XVIII на троне 81 , исполненный Винтерхальтером в 1839 году портрет Луи-Филиппа в мундире национальной гвардии рядом с Хартией и регалиями (знаками королевской власти), а позже знаменитейший портрет Наполеона III в мундире, горностаевой мантии и с регалиями, принадлежащий тому же Винтерхальтеру (1855). Все эти портреты, впрочем, транслируют весьма традиционный, чтобы не сказать анахронический образ власти, выдвигающий на первый план ее атрибуты. Этот намеренный анахронизм легко объясняет ироническое и неуважительное отношение к таким портретам, а порой и переходы к иконоборческим действиям.

81

А вовсе не портрет работы того же художника, выполненный несколькими годами позже и изображающий «современного» государя в его рабочем кабинете в Тюильри.

Что же касается бюстов, их тиражировали в виде гипсовых слепков с мраморных оригиналов. Кроме того, в 1837 году был запатентован новый способ механического копирования скульптур в уменьшенном масштабе, так называемый способ Колл'a. Эта механизация вкупе с распространением рекламных каталогов открыла для скульптуры эру торгового, серийного, промышленного производства, главным деятелем которого был литейщик Барбедьен, работавший с бронзой 82 . Дублирование изображений достигает невиданных размеров при Второй империи; этому способствовали как индустриализация самого процесса, так и ярко выраженное желание распространить как можно больше портретов государя. Заказы на копирование бюстов принца-президента, а затем императора и императрицы, изготовленных в высшей степени официальным скульптором графом де Ньёверкерке, и тем более на копии с вышеупомянутого полотна Винтерхальтера поступали бесперебойно 83 .

82

Rionnet F. Les bronzes Barbedienne. L’oeuvre d’une dynastie de fondeurs. Paris: Arthena, 2017.

83

Известно 1560 копий портрета, написанного Винтерхальтером, ростовых или поясных; портрет императрицы Евгении, работы того же Винтерхальтера, был скопирован больше 1250 раз (согласно базе данных Национального архива Arcade).

С живописных портретов в очень большом количестве делались гравюры, а некоторые из этих гравюр потом распространялись в виде фотографий 84 – впрочем, гораздо чаще, напротив, гравюры изготовлялись по фотографиям. Таким образом, портрет государя переходит с одного носителя на другой, и его повсеместное насаждение воспринимается как условие, без которого власть не может получить всеобщую поддержку. Рекомендуя правительству в 1858 году распространять в сельских коммунах гравированные портреты Наполеона III и Евгении, префект департамента Иль и Вилен не случайно берет на себя смелость утверждать: «Полагаю, что распространение литографированных портретов Их Императорских Величеств в большом числе мелких коммун будет крайне полезно <…> уверен, что с точки зрения политической может оно принести значительные выгоды» 85 .

84

См.: Des photographes pour l’empereur. P. 36.

85

Письмо префекта департамента Иль и Вилен от 25 ноября 1858 года; цит. по: Bouju P. Architecture et lieux de pouvoir. P. 223.

Переносы изображения с одного носителя на другой существовали, разумеется, и до изобретения фотографии, причем, взрывая изнутри иерархию жанров и носителей, они одновременно изменяли статус как изображения, так и того предмета, на который его переносили. Так, в 1814 году рабочие марсельской мыловаренной фабрики на полном серьезе поднесли графу д’Артуа кусок мыла с портретом его брата, короля Людовика XVIII, и с поразительной надписью, в которой политические мотивы (искупление прошлых грехов) смешались с гигиеническими: «Смывает все пятна»! 86 Производство мыла с изображениями монархов или политиков продолжалось в течение всего XIX века 87 . Сходным образом, когда простые граждане преподносят подарки государям (практика, имевшая широкое хождение в романтическую эпоху), они также пренебрегают нормами вкуса, выдвигая на первое место особенности референта и субъективную эмоцию. Странные сентиментальные драгоценности, украшенные прядями волос или каплями крови, соседствуют с самодеятельными вещицами, на которые нанесены изображения, знаки или слова поддержки 88 .

86

Revue de Marseille et de Provence. 1866. T. 12. P. 425.

87

Назовем, например, мыло с изображением Республики или Адольфа Тьера («Мыло согласия, в честь г-на Тьера») в 1870-е годы.

88

См. серии О3 и О4 в Национальном архиве.

Так обстояло дело до изобретения фотографии, когда же она вошла в обиход, это бесспорно увеличило доступность политических изображений вообще и изображений государя в частности. Главное новшество состояло в том, что фотографии служили для тиражирования портретов не только императора, но также императрицы и наследного принца. Луи-Наполеон Бонапарт очень рано ощутил политические перспективы этой техники. В 1852 году он заказал Гюставу Ле Гре первый официальный фотопортрет, а затем целый ряд фотографических альбомов, демонстрировавших императора за работой (например, в Шалонском лагере) или в семейном кругу (в Компьене, Фонтенбло или Сен-Клу) 89 . Другой известный фотограф этой эпохи, Шарль Негр, сделал фоторепортаж из Имперского приюта в Венсенне. Кроме того, император милостиво согласился на тиражирование своего изображения в промышленных масштабах на фотокарточках – дешевых фотографиях в формате визитных карточек. Серийный нарциссизм, порождение новой эпохи, не обошел стороной и императора 90 . Он не побоялся предстать в каталогах фотоателье в одном ряду с «новейшими знаменитостями»: литераторами, актерами и дамами полусвета – представителями нового Пантеона торговой культуры 91 … Он позировал, чаще всего в партикулярном платье, в фешенебельной студии Дисдери на бульваре Итальянцев или в ателье братьев Майер, и фотокарточки, запечатлевшие его лицо, печатались тиражом в сотни тысяч экземпляров 92 . Другие фотографы печатали контрафактные портреты императора, а мастера литографского дела воспроизводили их в виде литографий.

89

Des photographes pour l’empereur.

90

Dong O. Un miroir pour Narcisse? L’individu dans l’av`enement du portrait photographique en France, de 1839 aux ann'ees 1860. M'emoire de master 2 sous la direction d’E. Fureix. Universit'e Paris-Est Cr'eteil, 2015.

91

Lilti A. Figures publiques. P. 344–348; Лилти А. Публичные фигуры. С. 400–405.

92

McCauley E. A. Industrial Madness. Commercial Photography in Paris, 1848–1871. New Haven; London: Yale University Press. P. 301–304.