Ослепительный нож
Шрифт:
– Не обольщайся, - молвила Всеволожа.
– Боюсь давать волю чувствам. Жизнь многожды повергала из радости в горе.
– Горестно видеть московский пепел, - охладился великий князь.
– Пустыри вместо улиц. Не имею дворца. Оставил матушку на Ваганкове, в её доме. С ней Марья и дети. Сам поживу пока в тереме Юрия Патрикеича, единственном уцелевшем в Кремле.
– Ещё Шемякин двор уцелел, - усмехнулась Евфимия.
– Ох, не напоминай о Шемяке!
– отвернулся Василиус.
Боярышня встала.
– Пришло мне время прощаться с гостеприимным боярином и твоей сестрой.
Василиус взял её за руку и
– Выслушай до конца. Завтра возьму детей и поеду к Троице. По обычаю отцов и дедов вознесу благодарственные молитвы за спасение от поганых. Марьица остаётся, сызнова тяжела. Матушке не можется. Возьму кой-кого из ближних. Очень бы желательно, чтобы ты спустя день-другой оказалась там же, на богомолье. Нашли бы время и место для дружественной беседы. Есть о чём. Известно мне подлинно о твоём позове в царский диван. Ты ни о чём таком не обмолвилась со мною в Курмыше. Теперь поведаешь всё потонку. Да и помолиться следует самой. Чудом ведь спаслась!
– Отпусти в Нивны, - вновь поднялась Евфимия.
– Не неволь. Отдохну, съезжу к Троице. По твоём оттуда отбытии.
Великий князь тоже встал.
– На колени ли государю пред тобой пасть? Не милости прошу, а покорности. Бог ведает, в святом месте не последней ли будет наша с тобою встреча. Слово даю: отпущу с богомолья хоть в Тверь, хоть в Нивны твои лихие. Детьми дружили. Ничем дружбу нашу не посквернил. Была б ты мужеска пола, осталась бы с детства в моих друзьях. Советовались бы и сражались бок о бок. Мать была мне советчицей, десятилетнему сироте. Привык! Ныне отвыкаю. А что иные? В друзьях обнаруживаю врагов. Не оставь хоть ты меня, Евушка, ни в радости, ни в злосчастии. Казни за все вины перед тобою и твоим батюшкой. Только не оставляй…
Всеволожа подошла к свету, ткнула лоб в оконницу.
– Еду вслед за тобой. Помолимся и расстанемся. Василиус поцеловал её в щёку.
– Прими братнее лобызанье от непутёвого своего государя…
По его уходе Раина не замедлила появлением.
– Я завтра - на богомолье. Ты - в Нивны, - встретила её Всеволожа твёрдым решением.
– Василиус сел на коня и отбыл с Плещеевым, говорят, на Ваганково, - сообщила Раина.
Евфимия не ответила.
– А я пока не возвращусь в Нивны, - объявила лесная дева.
– Отправлюсь с тобой.
Всеволожа нахмурилась:
– Это почему?
– Сколько раз сказывать? «Привидение» было!
– осердилась Раина.
– Привиделось, будто выпрыгнул мечник из сенного воза и напал на нас внезапь.
– О, главоболие моё!
– воздела руки Евфимия.
– Доколь терпеть твои «привидения»?
Дева надулась и покинула ложню.
Боярышня прилегла на одр, пытаясь собраться с мыслями. Стало быть, пир, намеченный воеводой в честь государева возвращения, покуда не состоялся. Василиус приезжал с нею свидеться, уговорился о месте своего пребывания в доме Юрия Патрикеича и отъехал. Ей предстоит у Троицы быть на глазах бояр, осуждающих, злокозненных и завистливых. Венценосному себялюбцу не постичь её туги. Его прихотью вырвана она из домашнего тепла. Теперь сердцу хочется отогреться. Государыня-мать, несмотря на хворь, разыщет все тонкости её встреч с Василиусом, да ещё с добавкою вымыслов. Ох, долг исполнен, скорей бы отбыть повинность! А тут некстати Раина со вздорными «привидениями»… Какие мечники? От кого нападение? Разве что снова прегнуснодейность
В дверь стукнули. Челядинка просунула нос:
– Боярышня, тебя неотступно спрашивает какой-то дворянин прозвищем Бунко.
– Бунко?
– вскочила Евфимия.
– Проводи, немедля.
Оправила волосы, платье, прибрала одр. Вошёл Карион. Поклонился поясно. Радость сверкала в очах Евфимии. Хоть на шею кинься старому другу! Тоже поясно поклонилась.
– Рад видеть тебя во здравии, Евфимия Ивановна!
– Поздорову ли прибыл?
– спросила боярышня.
– Где Бонедя?
– Благодарствую на добром слове, - сызнова поклонился Бунко.
– Прибыл не издалека, сблизка. Мы с Бонедей живём у купца Тюгрюмова. Помнишь, провожал тебя, когда бежала от батюшки? Его дом пощадил пожар. А тебя приспел труд найти вот по какому делу: неладное затевается в нашем великом княжестве! Вызнал доподлинно: Дмитрий Юрьич отай ссылается с Иваном Андреичем.
– Шемяка с Можайским?
– насторожилась Евфимия.
Бунко мрачно кивнул.
– Внушает, будто освобождённый выкупыш задолжал казанцам двести тысяч рублёв.
– Двести тысяч?
– изумилась боярышня.
– Будто раздаёт наши земли прибывшим с ним казанским мурзам, - продолжал Бунко.
– Улу-Махмету клятвенно обещал Москву, сам будет властвовать в Твери. Борис Тверской, страшась лишиться княжения, взял сторону Шемяки.
– Надобно разуверить!
– воспламенилась Евфимия.
– Поздно!
– охладил Бунко.
– К заговору пристали бояре умершего Константина Дмитрича. Нашлись изменники и в Москве. Главный - Иван Старков, внук татарского царевича Серкиза, выехавшего из Орды при Донском, сын боярина Фёдора Старко-Серкизова, великокняжеский наместник в Коломне. Шемяка, сосланный туда вязнем, был под его приглядом. Там оба стакнулись. Теперь Старков привлёк кое-каких дворян, купцов, даже иноков. Хотят нечаянно овладеть Москвой, схватить великого князя. Ждут случая.
– Немедля скачи в Ваганково, - распорядилась Евфимия.
– Василиус едет к Троице. Предупреди! Сразу, немедля же, извести меня. Буду ждать, не сомкнув очей.
Едва Бунко удалился, боярышня бросилась к Юрию Патрикеичу. Его покои были пусты. Прибежала к Марье Васильевне. Подружия воеводы только что помолилась на ночь, вышла из Крестовой.
– Нешто не ведаешь? Нынешней ночью мой благоверный отправился сопровождать государя к Троице.
– Почему ночью?
– удивилась боярышня.
– Что за поспех?
– Мыслю, им пожелалось утром попасть к обедне. Ступай, роднуша, угомонись, сосни…
Всеволоже всю ночь было не до сна. Ждала Кариона. Он не явился. Чуть свет послала Раину верхом в Ваганково истиха разузнать о Василиусе. Дева вернулась с известием, что в ночь государь отбыл к Троице с ближними и детьми. Великая княгиня-мать разнедужилась. Великая княгиня Марья в своём покое. Москву ведать оставлен Иван Старков.
– Твои «привидения» - на пороге!
– ополошилась боярышня.
Вошёл дворский Кузьма: