Ослепительный нож

Полуян Вадим Петрович

–  К отцу?
– спросила Евфимия. Дева сказала:

–  Не помышляла вернуться. А вот есть нужда свидеться.

Замолчали перед разлукой.

–  Вот что, девонька, - поднялась Всеволожа.
– Со мной в телеге съездишь в Можайск. Окончу тамошние дела, свезу тебя до Москвы. Пешехожением не пущу, как и ты меня в терем сестринский.

–  Не побрезгуешь?
– насторожилась Фотинья. Евфимия обронила:

–  Отучена.

3

Иван

Андреич Можайский стоял перед Всеволожей, усаженной на лавку в его покое. Оба собирались с духом ради речей, достойных разума. Без прекословии ввёл Яропка к князю добровольно объявившуюся пособницу водыря Кувыри. Ожидал скорой расправы над беглянкой. Но к удивлению, был тут же господином выставлен. Дверь затворилась. За нею тотчас раздались два крика, мужеский и женский. Вновь недоумевал Яропка: удельный князь и бездомка боярышня кричат друг на друга, как равные!

Евфимия, видя, что её доводы крепче, что за криком князь прячет слабость, утихла первая:

–  Не надобно брани. Помнишь, детьми ругались, порой дрались, из-за цацек? А толку? Изломаем, чем дорожили. Давай начнём заново. Успокоимся.

–  Давай, - согласился князь.
– А то - «неверник правды», «злыдарь»… Так не уразумеем друг друга.

–  Попробуем уразуметь, - стала рассуждать Всеволожа.
– Ты основываешь свой суд на послуховании Софрона Иева, дворского Юрия Дмитрича, случайно видевшего, будто Мамоны душили князя?

–  Я?
– возопил Можайский.
– Шемяка, вот кто основывает! Как мне государю не верить?

–  Василиус был государем, верил ему, - напомнила Всеволожа и присовокупила: - Не предавайся наущателям!

–  Хм, рассудила!
– молвил Иван.
– Тебе в безвластии просто. Властелин же обязан заключать чувства в тугие пелены. Я Мамонов любил, как своих бояр, я вынужден их предать смерти, как волхвователей.

–  Ах, волхвователи? Ведьмак и ведьма!
– сорвалась Всеволожа и обуз далась: - Андрей Дмитрия - книжник и число люб! Его уму доступно, что неподвластно прочим. Акилина Гавриловна познания черпает из старинных хартий. Грамота - не колдовство!

Можайский запохаживал по тканому ковру.

–  Учёная колдунья хуже прирождённой! Боярышня поднялась, подступила к князю:

–  Иван! В каких писаниях сказано, что голода бывают от волхвования или волхвами хлеб умножается? Веришь этому? Не преследуй волхвов! Умоляй их, дары подноси: пусть устроят и мир, и дождь, и тепло, и плодоношение. Вот три года неурожай на Руси и в латинских землях. Это волхвы наделали? Скорблю о твоём безумии! Мой батюшка поведывал, как, испугавшись язвы, во Пскове сожгли двенадесять ведьм. Язва унялась? Ты тоже впал в темноту языческую. Умоляю: остановись! Отступись дел поганских! Не впадай в грех, угождая временщику! Покайся в истреблении «ведьм», отпусти Мамонов. Не суди их судом Шемякиным.

–  Шемяка сегодня - сила!
– пробормотал Можайский.

–  Сила - уму могила!
– приговорила Евфимия.

–  Послухование Софрона Иева не сбросишь со счетов, - задумался князь.
– Что же, его водой испытывать по дедовскому обычаю? Станет тонуть - солгал, поплывёт - за ним истина.

Боярышня не сдержала усмешки:

–  Дьявол

ему утонуть не даст, тебя обрекая на душегубство. Вода - естество бездушное. Богу верь! Он обличит клевету Софрона. Вспомни, как Фотий митрополит был оклеветан перед Витовтом. Он и церковь Киевскую пограбил, главу и славу всея Руси! Он и узорочье церковное увозил в Москву! Клеветы нужны были, дабы Русь южную даже в вере отторгнуть от Руси северной, разрушить главное наше единство. А клеветник оказался свой. Какой-то Савва Аврамиев. Жил неподалёку от митрополичьего дома. И вот - пожар! Помнишь - мы были малыми детьми, - горел митрополичий двор? Огнь от Фотиевой палаты отторгся облаком, достиг клеветника, испепелил живого…

Можайский, остановись перед Всеволожей, сказал:

–  Истерзала меня! Слушай признанье: Шемяка зол, что простил Василиуса. Против себя пошёл; отдал ненавистному Вологду. Как родитель его - Коломну. Ему бы теперь сорвать зло. На ком? С тобою не преуспел, сбежала. Вспомнил Мамонов. Ради почину велел истребить лесных ведьм. Бояр же - предать суду по исправе. Прислал послуха для свидетельства, послухатая для смертного приговора. Все Юрьичи верили, что Мамоны - виновники гибели их отца. Ты была невестою Красного, разубедила его? Мне ль нынче разуверить Шемяку? С ним повязал судьбу. С ним готов сам на смерть. Изменить? А куда?.. К кому?.. К Ваське под топор? В Литву на изгнание?

Боярышня убеждалась: её заступа напрасна. Обронила с презреньем:

–  Сколь же ты жалок!

И тут он словно с цепи сорвался.

–  Порутчица! За Мамонов порутчица! Не бескорыстно ли поручаешься?

Евфимия напророчествовала:

–  Чтоб ты помер изгнанником!

–  А за это… - забушевал Можайский, - Яропка!.. Взять за караул! На цепь в колодки, в ножные железа!

Всеволожа стояла у старой оконницы со сломанным запором. Легко открыла. Впустила горький дух палых яблок. Узрела под оконцем куток для огородных орудий, покрытый добротным тёсом. Невдали - ветхий заплот, где ночные псы проломали лазеи. Сгинуть бы в одну из лазей, подалее от лихого терема!

Яропка надел на руки смыки, повёл во двор.

–  Анашка!
– сгаркнул он пристава.
– Проводи в колодницу!

–  В какую?
– Бердышник таращил зенки.

–  Проснись!
– повелел Яропка.
– В ближнюю. Где башня высока, караулиста.

Пошли затыненной улицей. Опускались сумерки.

Досадовала Евфимия: не так вела речь с Иваном. Поддалась чувствам. Теперь кто спасёт Мамонов? В голове злое, как лисий лай, напутствие Ивана Можайского: «Пошлю тебя в дар Шемяке, то-то обрадуется!»

В Можайске две путницы остановились у торговки Олёницы. Фотинья познакомилась с ней, наезжая с послугами для аммы Гневы. Олёнице она верила. Не верила надежде Евфимии выручить Мамонов. Сама не годна в помощницы. Её тотчас опознают. Двенадцатая несожжённая ведьма! За предательство не просила пощады. Прикинулась девахой-деревенщиной, указала путь. Сама до врат смерти осталась с сёстрами. Сражалась бок о бок с ними. Не разделила пещь огненную. Смогла перегрызть смыки на руках, освободить ноги. Отползла в чащу. Боярышня мысленно осудила Фотинью: спешит под крыло отца! Расставаясь, договорились, что дева дождётся возвращения Всеволожи.