Ослепительный нож
Шрифт:
Фотинья отказалась идти на Торг. Побелела в необъяснимом упорстве. Олёница и Евфимию отговаривала:
– Не устоишь там, лебёдушка. Даже от вести лишилась ног!
Фотинья не смела остановить, а глядела с надеждой.
– Пойду, - покрылась Евфимия чёрной понкою.
– Есть понадобье.
На Торгу перед заповедным пространством с двумя столбами, за цепью бердышников, полукольцом собирались мёстичи - жители Можайска, а также окрестные поселяне. Княжеский рундук, сработанный мостниками на славу, ещё был пуст. Кат в чёрном кобеняке с пришитым к вороту колпаком, с длинными рукавами, распоряжался подручными, что окладывали столбы дровяными клетями. За спиною Евфимии с холопской безропотностью
– Головная казнь - кара, наказанье от Господа!
Забубнили набаты, оборвав многоглагольность толпы. На рундук взошёл князь. Он явился не в лучшем платье: в бархатной тёмной ферязи, длинной, прямой, без воротника. Людство оспешливо раздалось, открывая путь двум телегам, привёзшим двух вязней: боярина и боярыню. Евфимия цаплей тянула шею, тщась увидеть родные лица. Верхушки шапок мешали.
Дьяк Фёдор Кулудар выступил с харатейным листом назвать вины приговорённых. Разобрать бы слова, а она протискивалась, норовя стать ближе. Хорошо видела, как Мамонов взвели на клети, привязали к столбам. Купчина в первом ряду тонко оповестил:
– Простились, аки голубь с голубкой. Евфимия пробилась к нему.
С неожиданной силою на весь Торг прозвучал голос аммы Гневы:
– Позовите священника!
Торговка в рыбном фартуке утёрла слезу:
– За это бы их простить!
Священник, совершив требу, покинул обречённых одного за другим. Кат подал знак к прощанию.
Первым подошёл дворский из Нивн, опустил перед боярыней и боярином по охапке цветов. Всеволожа - за ним. Столб Андрея Дмитрича оказался ближе. Опустила завещанный узелок на дровяную клеть перед ним. Показалось, Мамон кивнул. Иль помержилось? Тем временем кто-никто вереницей подходили к столбам, подносили цветы и платчики, образки и тельники… Людство издавало стон. Князь дал знак Яропке. Тот мячом - с рундука. Бердышники разогнали прощающихся. Евфимия едва подошла с узелком к дровам аммы Гневы, её так сшибли - отлетела на сажень… Не упала. Крепко сжала содержимое в кулаке. Пыталась умолить приставов: прислужница, мол, казнимой боярыни. Оттеснили за оцепление: - Пшла, нечистая!
Заветное место являло порог между первым миром - вещественным и непосредственно третьим - огненным. Всеволожа винилась глазами перед Андреем Дмитричем: его «милушка» не исполнила завещания! Он же страдальчески устремлял взоры на Акилину Гавриловну…
Кат поднёс два горящих пеньковых витня к его и её подножиям.
Вспыхнул хворост в дровяных клетках. Взвились кудри дыма перед лицом огня. Клетки занялись, затрещали…
Следующее мгновение очевидцы вспоминали, как конец света. Вырос огненный столп от земли до неба. Не столп - красный смерч! Всё крутилось… Падали замертво приставы и бердышники. Рухнул кат в пылающем кобеняке. Как слизанный, опустел рундук. Всеволожа заметила: Яропка и Кулудар подсаживали князя в седло. Толпа с воем побежала, ломая лавицы с дорогим товаром. Торг оголился. Боярышня стояла одна. Платье пахло сосной. Серосмольный сумрак вился над площадью.
Место смерти Мамона - чудесная пустота: ни сожжённого тела, ни чёрного столба, ни пепла внизу. Большой земляной пятак на стёртой траве, и только.
На месте же аммы Гневы - и сожжённое тело, и чёрный столб, и погарь в подножии.
Боярышня закрыла лицо. Тёплые руки взяли её за плечи:
– Пойдём, лебёдушка! На телегу да - к дому, там и опомнишься.
Уводимая от огненной тайны, она услышала издали обезумливающий вопль:
– Отказни-и-и-или!
5
Заночевали в деревне Брошевая,
– Ба-арышня, купи квасу.
В квасном ряду лица смурные. Почитай, Белокаменная вся омрачена, как Фотинья. А вот двое знакомцев, пьющие квас. Длиннобородый, густые волосы крыльями по вискам, грудь голая, десница в кулаке - это Иван Уда, умелец-скобарь. Могучий, в поярковом тёртом колпаке, взор горяч - это Хитря, кожевник. Внедавни оба подымали Москву против пожара, разора. Теперь пьют квас. Скобарь занят замками, кожевник - кожами. Боярышню не узнали. Так ли переменилась?
– Эх, было времечко!
– Хитря опорожнил ковшик.
– Ела кума семечко. А ныне и толкут, да не дают.
– Временщик силён, а не долговечен, - пробасил Уда.
– Справность шапку ломит, сволочь властвует, - примолвил Хитря.
– Доля во времени живёт, бездолье в безвремянье, - вздохнул Уда.
Кожевник наполнил ковшик.
– Когда ж злодей полетит кувырдышки? Уда успокоил:
– Придёт время, будет пора. Богоданный вернётся, даст кувырка, сверзится мучитель задком под горку…
Фотинья утолила жажду. Въехал Савраска в Кремль средь возов с боярскою кладью. Миновали хоромы Головиных, дворы дьяка Семена Башенина, великокняжьих портных Ушака и Ноздри, придворных Бабина, Сесенова, Савостьянова. Живут ли в своих домах? Куда побежали? А Василий Сабуров, Шемякин боярин, здравствует в кремлёвских пенатах!.. У Всеволожи занялся дух: ворота из ожиганного кирпича! Родимый дом, родное крыльцо! Фотинья всходит хозяйкой, Евфимия гостьей.
– Кого Бог дал лицезреть!
– выскочил Иван Котов.
С дочкой - объятия, с гостьей - здравствования… И вот обе в заботливых руках челядинок. В баенке, где парилась с Анисьей, Устей, Акилиной Гавриловной. Евфимия едва смыла пыль дорожную. Поспешила уйти. Фотинья домывалась одна.
В столовой палате, где Всеволожа слушала последние наказы отца, теперь на его месте восседал Иван Котов.
– Выполнил-таки Можайский прихоть государеву, показнил Мамонов!
– скрежетал он.
– Видит Бог, я всё сделал, чтоб упредить несчастных. Кувыря опоздал волей рока.
– Кувыря старика убил, - вымолвила Фотинья.
– Что?
– подскочил Котов.
– Как знаешь?
– Слушала предсмертный бред, - отвечала дочь.
– Ах, бред!
– успокоился боярин.
– Предсмертный… Ах, Кузьма-бедолаха!
Принесли стерлядь с огурцами, пирожки на конопляном масле. Фотинья не ела. Евфимия в угоду хозяину надкусила пирожок с рыбой.
– Поня-а-а-атно!
– растянул губы Котов.
– Одна боярышня скорбит по сёстрам, другая по опекунам. А беды могло не быть. Андреич зря старается перед Юрьичем. Власть Шемяки дышит на ладан. Василиус обручил малюток: своего сына с дочкой князя Тверского. Приобрёл верного союзника! Спешат на помощь князья Боровский, Ряполовские, Стрига-Оболенский, воевода Басенок. Мой пролагатай поведал, вышла у них в пути закавыка: встретили татар! Едва не поратились. Лучники уж пустили стрелы. Татары закричали: «Кто вы?» Наши ответили: «Москвичи. Ищем своего государя Василья Васильича. Сказывают, он свободен. А вы кто?» Татары обрадовали: «Мы из страны Черкасской с царевичами Касимом, Ягупом. Друзья Василия! Знаем: сделал с ним худо брат недостойный. Помним любовь его, хлеб. Желаем отблагодарить в тяжкий час». Тут обнялись князья и царевичи. Пошли русские с татарами вместе. Гуляет слух по Кремлю: Шемяка послал к Можайскому. Зовёт к Волоку, встречь врагу.