Ослик Иисуса Христа
Шрифт:
Ему всё казалось, что он давно женат, у него семья и ребёнок. Он переживал до сих пор неведомую ему ответственность и как мог старался соответствовать этому новшеству. Ослик отложил дела и б'oльшую часть времени проводил с Наташей и Софи. Даже не столько с Софи (он знал, что с Софи у него полно времени в будущем), сколько с Наташей. Генри познакомил её со своими друзьями, показал Ширнесский университет и провёл с десяток экскурсий по Лондону.
Софи с любопытством поглядывала на них и время от времени умилялась. По сути, для Собаки это был первый опыт приличной семьи. Её прежние родители (условные – Астахов и Яровая) не шли ни в какое сравнение с нынешними. Генри и Лобачёва явно превосходили их и человечностью и умом. Ослик же, наблюдая за Собакой, то и дело размышлял
Папу он почти не помнил. Последний раз они виделись в далёком детстве. Поговаривали, что папа умер. Умер якобы по глупости, но деталей никто не знал. Наверное, знала мама, но если и знала, то не сказала.
Что же до мамы – она неплохой человек. Тем не менее, как и большинство её ровесников («пионеры, дети героев») мама пала жертвой всё той же госпропаганды. Время от времени они общались, но истинного понимания между ними не было. Уже далеко немолодая женщина, Осликова мама так и не прониклась западной демократией. Свободу она путала со вседозволенностью, права человека – с обязанностями, а само требование этих прав считала капризом недоумков. Она предпочитала отношения «по понятиям», избегала сложных вопросов и на всё имела простые ответы.
Честно сказать, Ослик всю жизнь стыдился маминых взглядов и единственное, о чём он мечтал – оградить её от позора (но возможно ли это?). От позора её же заблуждений (всё лучшее – советское, Путин – её «сынок», Запад – враг и так далее). Тяжёлый случай.
Так что с родителями у Генри не очень.
И всё же он нашёл выход. Со временем Ослик выбрал себе других родителей (воображаемых, конечно). В некотором роде альтернативу. Другую маму и другого папу. Мамой у него стала Валерия Новодворская, а папой – Виктор Шендерович. Пусть он немного и побаивался их (по интеллекту и силе характера они явно превосходили Ослика), но лучше так. «Страх ведь тоже – как посмотреть, – рассуждал он. – Бывает страшно от бессилия, а бывает от своей же глупости (дело поправимое)».
Ослик также надеялся, что и Софи правильно оценивает положение: она свободна и в любой момент может вернуться назад. Если вернётся – так тому и быть. В этом случае пенять будет не на кого (её родители – лучшие в мире родители, и дело с концом).
С другой стороны, ощущение семьи (столь новое для него) сильно отвлекало от привычных занятий. Ослик не мог сосредоточиться ни на лекциях, ни на научной работе, не говоря уже об увлечении искусством. Генри понимал, что продлись так и дальше – он не напишет ни строчки, утратит интерес к живописи и не выручит ни фунта за андроид. Фактически, под угрозой стояло его будущее – Ослик рисковал потерять вдохновение и уже никогда не закончить своих опытов. А так хотелось бы. Нет, правда, уж очень ему хотелось довести до ума не столько даже андроид (пингвины, крокодилы, страх – основа эволюции, повторение – мать учения), сколько себя.
К тому же, как учёный он просто обязан доказать (или опровергнуть) свои безумные предположения. Ведь одно дело мысленный опыт (Кеплер-22), а другое – реальный эксперимент.
Как Ослик и предполагал, Клод Вулдридж, пообщавшись с Лобачёвой, немедленно согласился взять её на работу. Он открывал новый магазин в Сохо и в связи с Наташей у него тут же возникли новые идеи и планы: творчество современных диссидентов, небольшое издательство и продвижение протестных авторов, пишущих по-русски. Дальше Клод Вулдридж мог бы заняться музыкой и пластическими искусствами. Да мало ли чем он мог бы заняться, имея в штате русскоязычного специалиста, на себе пережившего цензуру, допросы и страхи (честного ослика). Добавим к этому Наташин английский (она в совершенстве владела языком), образование филолога и её многочисленные эссе в «Вечернем Харькове» и «Ганьбе» – оппозиционном издании украинских интеллектуалов.
С Софи тоже кое-что прояснялось. Она намеревалась учиться, запала на музыку (прослушав Генрину коллекцию дисков и вообще альтернативную сцену, походив в том числе по лондонским клубам) и – что самое важное для Ослика – пообещала не
Ослик предоставил Софи отдельную комнату в своём доме, купил ей барабаны, синтезатор и учебники для поступления в колледж. Он зарегистрировал её в социальной службе, открыл банковский счёт и обязался пополнять его до приобретения Софи разумной самостоятельности. В целом, обязательства соответствовали принципам ООН и соглашениям о правах человека, принятым в Евросоюзе.
Права человека? В отличие от Евросоюза на Кеплере-22 плевать хотели на эти права. Тамошние ослики сами разбирались и с правами, и с обязанностями. Те же, кто не соответствовал представлению властей о «законопослушности», жестоко наказывались. Нет нужды уточнять положение: «братаны» на этой экзопланете заведомо считались добропорядочными гражданами и имели безусловный приоритет над остальными.
К счастью, приоритеты Кеплера теперь не очень-то касались наших друзей. Разве что теоретически и, скорей, как мысленный опыт. Ещё бы и Лобачёва осталась, но нет. Спустя неделю она твёрдо решила вернуться в Харьков, несмотря на соблазны и реальную перспективу жизни за рубежом. Где-то в душе она по-прежнему рассчитывала на здравый смысл.
– Не могут же они взять и ни за что посадить меня? – предположила она как-то.
И тут Ослика осенило: именно в этой точке (точке принятия решения) его андроид показывал наихудшую статистику. Андроид регулярно зависал, и процент зависаний становился чуть ли не головной болью. Особенно волновались бельгийцы, что и понятно – чем дальше продвигался проект, тем в большей степени заказчик зависел от Генри. Теперь же ситуация с Лобачёвой (она боялась, но верила в здравый смысл) навела Ослика на мысль. Возможно, здесь и крылась его ошибка как разработчика: накапливаемый у андроида страх не превосходил заложенных в нём нравственных убеждений. Иначе говоря, сколько бы андроид ни пугался, он принимал ошибочные решения. Адекватному поведению мешали «нравственные» ограничения целевой функции (вот андроид и зависал).
«Тут надо подумать», – взял на заметку Ослик, и подумал. Полночи просидев за алгоритмами, он, кажется, обнаружил, в чём дело. Не вдаваясь в подробности, суть ошибки заключалась в следующем: до сих пор его андроид использовал исключительно мысленный опыт, а должен был бы использовать реальный. О чём, собственно, и писал Эмиль Сиоран в «Горьких силлогизмах»: «Любой глубокий опыт формулируется в терминах, относящихся к физиологии».
Да, так и есть. И куда он только смотрел? Можно ли вообще чем-нибудь проникнуться чисто теоретически? Ослик сомневался. Именно поэтому в следующие год-два он принципиально изменит систему ограничений для своей разработки, переместив акценты с теоретического опыта на фактический. Будет ли это прорывом? Вряд ли. Многие и до него работали в этом направлении, но существенных результатов так и не достигли. Тут можно сказать лишь следующее: Ослик впервые ввёл в практику искусственного интеллекта так называемые «Базовые соглашения об опыте».
В соответствии с «Соглашениями» любой гаджет отныне будет рассматриваться как самостоятельно эволюционирующая машина. Машина с собственным «эго» и обладающая не только интеллектом, но и физиологией (со своей болью, страданием, удовольствием и счастьем).
На первый взгляд, ничего особенного – фантасты и раньше писали об этом, а кинематографисты снимали один за другим популярные триллеры с киборгами, органоидами и прочими аватарами. Но одно дело фильм, другое – реальность, и появление «эго-устройств» не осталось незамеченным. По сути, они пришли на смену роботам. Несмотря на всё более «дружественный интерфейс» роботы до сих пор были сугубо функциональными, «интеллект» лишь имитировали, и давно уже всем надоели. Люди устали от них. Ограничив к тому времени живое общение донельзя, человек, казалось, соскучился по себе подобному, и «эго-устройства» пришлись как раз к месту.