Ослиная Шура
Шрифт:
Афон начинал молитвы за весь мир поздно ночью или же ранним утром, смотря, как человек привык отсчитывать время. Говорят, что монашеский полуостров светится Духом Святым, когда вся остальная планета погружена во мрак неведения. И недаром сказано также, что Афон – колыбель святых. А святые – соль земли нашей, смысл бытия и будущего, ради которого земля ещё не умирает сама.
Паломники вошли в храм. Причём, чудотворную икону «Семи царственных мучеников» взяли на молебен с собой. Для новоприбывших афонские насельники вынесли из алтаря хранящуюся здесь частицу Креста Господня. Прибывшие приложились к частице
Света в храме не было никакого, только блики от лампад играют в золоте икон. Несмотря на скудный свет, храм просматривался. Вдоль стен под иконами стояли ряды сплошных высоких деревянных стульев – стасидий. Такие в некоторых монастырях можно было увидеть и в России. Вероятно, в монастырях стасидии иногда просто необходимы, потому что праздничные службы затягиваются на двенадцать – пятнадцать часов. Два монаха с разных сторон солеи [45] начали молитву: «Кирие елейсон!». [46]
45
Солея – возвышенное место перед алтарём на всю ширину храма.
46
Кирие елейсон! (греч.) – Господи помилуй!
Павел уже успел узнать, что у Ксиропотама, где происходила первая служба, довольно символичная судьба. Во времена Византийского иконоборчества латиняне, спаливши монастырь Зограф, подступали к Ксиропотаму. Но монахи монастыря встретили «воителей» с ветвями лавра в руках. Более того, согласились отслужить с пришельцами, сеющими смерть, латинскую мессу. Не успела месса начаться, как земля содрогнулась, и монастырь разрушился до основания. Было это в правление Михаила Палеолога, в 1280 году. Позднее сын императора восстановил храм, но не мог отменить латинскую унию, и Византия рухнула. А вот Афон, основа православного благочестия, остался. Ему не суждено разрушение до Конца Времён и до сих пор Священная Гора пополняется новыми насельниками. Одним из них мечтал стать Павел.
Меж тем в соборном храме Ксиропотама монахи трудились над возжиганием свечей. В центре храма с потолка свешивается внушительное паникадило, на котором множество восковых свечей длиной не меньше метра. У одного из монахов в руках был длинный шест с горящим на конце фитилём. Им-то и зажигают каждый раз паникадило. Но кроме этого вокруг такого мощного светильника висит ещё хорос, обруч с крестами, двуглавыми орлами. С трёх сторон к хоросу прилажены три большие лампады, так что свету в храме уже хватало.
Церковная служба, конечно, отличалась от русской. Да и в самой-то России после раскола в 1666 году мало что осталось неизменным. В то страшное время патриарх Никон стал заигрывать с латинянами и затопил Русь кровью, отрубая любому непокорному два перста, как крестились со времён возникновения мирового христианства, сжигая непокорных целыми деревнями.
Самое интересное, что и на Афон всегда сваливались подобные несчастья. Но нелюдям до сих пор не удалось превратить
Странное дело, после ранней службы все пятеро паломников шли по истоптанным тропам горной страны весело, ничуть не чувствуя усталости. Дорогу до Иверона Павел чуть ли не измерял шагами. Причём, на середине пути все пятеро посчитали нужным отслужить молебен Богородице на берегу моря, куда приплыла много веков назад чудотворная икона, и которую смог взять в руки только настоятель Иверского монастыря.
Алтарную икону настоятель сразу же поместил именно в алтарь, но она на утро оказалась над вратами. Икону снова убрали в алтарь, только на следующее утро опять увидели Божью Мать над вратами. Там её и оставили, если икона сама себе место выбрала.
Под ней вбили лампаду. И в этом месте, где не бывает ни сквозняка, ни ветерка, лампада вдруг начинала раскачиваться сама по себе. Оказалось, что это происходит, только если в мире случается какой-нибудь катаклизм или же вспыхивает война. А поскольку на изломе веков войны, и катаклизмы умножились, то лампаду часто можно было увидеть качающейся. Правда, сам облик Иверона немного изменился. Входом в монастырь сейчас служили две церкви: в одной на выбранном ею месте висела икона, во второй – лампада.
С этой иконой в разгоревшейся иконоборческой войне, захватившей Византию, случилось одно кровавое происшествие. Однажды подвыпивший отряд средневековых рыцарей, решившихся повоевать за гроб Господень, а заодно и пограбить, что плохо лежит, ворвались на Афон и рубили беззащитных монахов направо и налево. Не минули христопродавцы и монастыря, где хранилась Вратарница. Первый из нападающих бросил копьё в икону. Копьё вонзилось Деве Марии прямо в подбородок, но сразу же из доски полилась кровь! Увидев это, недопившие воители живо ретировались и просто исчезли, потому что больше о них никто не слыхал и неизвестно, в каком направлении умчались «защитники» гроба Господня.
И ещё один случай рассказал сопровождающий пятерых паломников монах Кукша. Сам насельник Святой Горы тоже долго осматривал икону «Семи царственных мучеников», но, не ощупывая её, как Павел, а молясь. Потом разрешил сфотографировать себя вместе с чудотворным образом. На Афоне это был отважный поступок, так как тамошние жильцы наотрез отказываются позировать перед фотокамерами. Когда Кукша возле бухты, где явилась икона Вратарницы, отслужил молебен, то поделился с гостями любопытными историческими фактами, происшедшими в Ивероне.
В 1822 году, когда весь Афон был полон турецких солдат, которые без стеснения забирали у монахов то, что понравилось. Но ни один из них не отважился обнажить икону Вратарницы, сняв с неё богатый оклад и драгоценные каменья. Более того, русский инок Парфений свидетельствовал, что, придя по зову била одним из первых в храм, с изумлением увидел одетую в чёрный мафорий женщину, подметающую обитель.
– Пришло время хорошенько вымести весь монастырь, – сказала женщина. – Уже столько лет стоит неметёный…