Осман. Его маленькая слабость
Шрифт:
И да, я не стану уподобляться своему отцу, не хочу брать этот грех на душу, поэтому… Пусть уходит.
Я просто хочу, чтобы наша с Васькой жизнь наладилась, чтобы мы уже перестали просыпаться со страхом и мыслью о том, что сегодня нам под дверь опять что-нибудь подкинут. И пока этот человек будет рядом, это невозможно.
Наверное, я должна заявить на него в органы, уверена, что на него найдётся много чего, вот только… не могу. Как-никак, кровные узы не дают мне этого сделать, да и
— Спасибо, дочь, вот это помогла… — папа довольно тянется к деньгам, а я понимаю, что больше не в силах оставаться рядом с ним.
Поэтому просто бегу прочь из нашей квартиры, оставляя его наедине со своим грехом.
Едва оказываюсь в подъезде, даю волю слезам — всхлипываю, чувствуя, что не могу дышать. Уже хочу спуститься вниз, но меня вдруг хватают сзади — чья-то широкая ладонь зажимает мне рот…
— Огонёк, тихо, не бойся, это я. Без кипиша, хорошо?
Киваю, когда узнаю голос Османа.
Сразу чувствую себя спокойнее, я знаю, что он меня защитит.
Парадокс, мне требуется защита от собственного отца. Думаю об это и вздрагиваю.
— Все будет хорошо, — шепчет Махдаев, чуть поглаживая меня по плечу, а сам поглядывает в сторону двери. — Он один?
— Да. Осман, что ты собираешься делать?
Я волнуюсь за него, он ведь не хочет наделать глупостей и…
— Поль, им займутся ребята из органов. Они уже в пути, но мы не можем его упустить, — Осман будто прочел мои мысли.
Я уже хочу ему ответить, как вдруг дверь нашей квартиры распахивается и оттуда выбегает папа.
Осман тут же бросается за ним и настигает его уже через три ступеньки.
— Куда?!! — рычит он, заламывая руки папе, когда тот пытается вырваться.
— Отпусти!
— Нет, Аркадий Петрович, не в этот раз. Придется в кое-то веки предстать перед честным судом и ответить за свои поступки.
— Ууу! Так и знал, что тебе нельзя доверять! — Папа замечает меня, стоящую на лестничной площадке.
Его лицо искажает гримаса ненависти и раздражения, я не вижу в знакомых чертах лица ни капли сожаления.
— Папа, зачем ты так?
— Не смогла своего хахаля отвадить? Изображала стояла благородство, а сама, значит, подставить меня решила.
— Папа…
— Заладила, папа, папа, — скалит он зубы, а потом и вовсе рушит мой мир на корню. — Я сделал так, чтобы ты тогда папашу его засадить помогла. Эту папку с доками он ведь у тебя хранил, — папа кивает в сторону Османа. — Тоже недалекий, я смотрю.
— Слышь ты, подонок, если бы тут не было Полины, я бы тебя хорошенько встряхнул! — Осман грозно нависает над ним, все еще крепко держа его руки. — Только потому что ты ее отец…
— Отец… Не смеши
Мне кажется, я сейчас потеряю связь с реальностью. Эти слова, что вылетают из уст папы настолько омерзительны и ужасны, что…
Хватаюсь за стену, чувствуя, как неистово бьется сердце.
— Что ты… Что ты такое говоришь? — спрашиваю у папы, чей взгляд пропитан ненавистью.
— То и говорю. Никакая ты мне не дочь. Васька — моя, точно знаю. А ты… Нагуляла тебя женушка моя, да так и не сказала, от кого.
Хватаю ртом воздух, не в силах вымолвить и слова. Мне кажется, я сейчас задохнусь от той правды, которую без грамма жалости вывалил на меня отец…
В это же время в подъезд врываются ребята в форме, и Осман передает им папу, обещая проконтролировать, чтобы тот не смог увернуться. Они еще о чем-то говорят, а я…
Господи, я просто не могу сдвинуться с места. Не могу пошевелиться.
Мне кажется, я перестала что-либо чувствовать, я превратилась в пустоту.
Тот, кого я все время называла папой, оказался не моим отцом. Чужой человек.
Перед глазами пролетают кадры из нашей жизни. Кажется, я начинаю понимать, почему папа всегда был так холоден со мной. Раньше я списывала все это на то, что он очень занятой человек, что все время пропадает на работе.
Ох, и слезы мамы. Она ведь у меня частенько плакала по ночам, думая, что никто не слышит. Я прекрасно все слышала, но была слишком маленькой, чтобы понять причину ее страданий.
Как такое возможно? Почему это происходит со мной и Васькой? Почему?
— Огонек, иди ко мне, — Осман притягивает меня к себе и обнимает.
Утыкаюсь об его сильную грудь и чувствую, как потихоньку возвращаются эмоции. А потом и вовсе — даю выход слезам, тому напряжению, что держало меня в своем кулаке все это время.
— Осман… Я ничего не понимаю. Почему мой папа… Он не мой… Как…
Захлёбываюсь в слезах, не в силах остановиться.
Осман терпеливо выслушивает меня, гладит по голове, по спине…
Я затихаю примерно через минут двадцать. Кажется, что внутри меня образовалась огромная дыра, которую ничем не заполнить.
Только присутствие Османа рядом держит меня на плаву.
— Родная моя, — Осман подушечкой большого пальца вытирает дорожки слез с моего лица. — Давай, оставим все это в прошлом? Прямо здесь оставим? И ты шагнешь вперед с новой правдой. У тебя есть я, есть Карина, есть Васька. Теперь еще и Мила Захаровна с Артемом. А он, этот человек, — машет в сторону двери, — не достоин того, чтобы ты проливала свои слезы. Даю тебе сегодняшний день максимум, а потом… Я сделаю все, чтобы ты была счастливой.