Основной конкурс (5 конкурс)
Шрифт:
— Лида, ты меня пугаешь.
— Лида, окей. Лида играет в пинг-понг. У неё наряд из апельсиновых корочек, на голове шапка-пулёмёт, а в желудке — сковорода. Она ездит на сломаном велосипеде в Анадырь и в четверг. Она косит траву на лужайке у Бозона Хиггса и ест унылые помидоры. Удивляет вся гигроскопичность этой ситуации.
— Ты знаешь, что такое бозон Хиггса?
— Хм, думала, это не «что», а «кто» — человек какой-то. Бозон Хиггс.
— Да уж...
— Что, я не права? Только не смейся, дорогой, расскажи
— Бозон Хиггса — это такая элементарная частица. У неё название «бозон», а названа она в честь Хиггса. Ты ведь знаешь другие частицы: электрон, протон?
— Знаю, знаю. А кто такой Хиггс?
— Ну, учёный какой-то был, наверное. Всех не упомнишь.
— Понятно всё с тобой.
— Что это со мной понятно?
— Ладно, ничего особенного. А история тебе как?
— Эм... Честно говоря, прослушал. Только на бозоне включил внимание. Повторишь? И, кстати, откуда ты про него узнала?
— Не помню. Может, на рекламном щите мелькнул... Гигроскопичность точно оттуда. Вообще, у вас забавная реклама, много смешных слов. А такую историю я сейчас не повторю, жди. И ответь на звонок уже, совсем заработался.
***
— Саш, какой сегодня день?
— Вторник.
— А знаешь, почему он так называется?
— Очевидно, потому что он второй в неделе.
— Неееет! Во вторник изобрели фтор.
— Что??? Ты знаешь, как «фтор» пишется? И... И ты понимаешь, чем «изобрести» отличается от «открыть»?
— Фу, ну ладно-ладно... Это же шутка.
— Извини, Лида, но это не шутка, а ерунда. Ни разу не смешно.
— Хорошо, постараюсь так больше не шутить при тебе.
— Ты так сказала, будто я какой-то чопорный.
— Хе, ну есть немного.
— Ну всё, я теперь виноват. Ладно, можешь шутить и при мне, так и быть. Ты же не кто-то, а Лида.
— Саша...
— Да?
— Знаешь, я всё-таки люблю отца и скучаю по нему.
***
— Слушай, Саша. Если у нас будет ребёнок, как мы его назовём?
— Как хочешь, только не паровозом. Слышал, один парень...
— Ааа, ты тоже видел этого человека?
— Да все видели, наверное. Правда, я удивлён, что у вас — гуманитариев — его показывали.
— А что тут странного? Это же рацик.
— Что?
— Ой, ну рационалист.
— Да я не о том... Он ведь художник, гуманитарий. Его картины показывали даже.
— Нет-нет, он программист. Так и сказали. А потом показали его за компьютером, он что-то писал с серьёзным лицом, как у тебя...
— Ох, ты смеёшься? Может, он в чатике общался на серьёзные темы?
— Не думаю. А картины любой может рисовать пальцем на телефоне, ты ведь знаешь.
— У него красивые картины были.
— Ты
— Не знаю, чем отличается, но профессиональную картину от непрофессиональной отличу.
— Ага, отличишь, конечно. Кстати, картины могли подсунуть ваши журналисты. И вообще, отчего гуманитарию называть сына — Паровоз? Понимаю, Букварь. А тут совсем не годится.
— А программисту зачем? Понимаю, если бы Процессор, а тут совсем не годится.
— Ладно тебе. Представляю: «Букварь, ты не забыл букварь?»
— Или: «Процессор, что ты так медленно считаешь?»
— Ужас. Вообще, кто-то наврал: либо наши, либо ваши.
— А может и те и другие.
— А может быть, что и те и другие сказали правду?
— Хм. Для этого тот человек должен быть гуманитарием, рационалистом, программистом и художником одновременно. Это вряд ли возможно. Кстати, слово «рацик» будто из детского сада, не произноси его при мне, пожалуйста.
— Окей.
***
— Лида, вот замечательная задачка. Слушаешь?
— Да, милый.
— Докажи, что все котятки у нас холодильнике жёлтого цвета.
— Ужас какой. Милый, у нас в холодильнике нет котяток.
— Подумай.
— Ты меня за кого принимаешь, дорогой?
— Всё в порядке, это не шутка. Доказывай, жду через пять минут.
— Саша, через пять минут котятки в холодильнике не появятся. Эта фраза неверна.
— Нет же, Лида, верна, включай воображение! Или давай я тебе объясню по-научному. Что значит, все котятки жёлтого цвета?
— То и значит, разве можно по-другому сказать?
— Да, можно. Давай идти от противного.
— Да, давай пойдём. Хотя против котяток я ничего не имею.
— Погоди, так вот... Если не все котятки жёлтого цвета, то есть какой-то котёнок не жёлтого цвета, так? Синий или зелёный, например. Понятно?
— Вроде как да.
— Но разве он есть? Его же нет. Значит, все котятки жёлтые.
— Стой... Ты меня пугаешь... Тут что-то не так. Их же нет!
— Вот, Лида, в этом вся суть. Котяток в холодильнике нет, и слово «все» означает пустоту.
— Котятки и пустота. Мило.
— Слушай, это же интересно. Все котятки из пустого множества могут быть любыми: синими, жёлтыми, белыми. Но если мы спросим: «Есть ли хотя бы один котёнок жёлтого цвета?», ответ будет: «Нет». Это парадоксально, но это логично. Думаю, в этом и есть свобода математики, свобода логики.
— Как-то непонятно. Если у нас ничего нет...
— То у нас есть пустое множество чего-то. В нём ноль предметов. И если мы говорим: «Все предметы в этом множестве жёлтые», это означает: «Ноль предметов из этого множества — жёлтые». И это правда.