Основной конкурс (5 конкурс)
Шрифт:
Похоже, придется пожертвовать Люси…
3.
Сорок лет жизни Онгут обходился базовыми алгоритмами и инстинктами, заложенными Матерью. Он не умел чувствовать. Красивый цветок не ласкал взгляд; художественная книга не переносила в воображаемый мир. Мысли были заняты только работой: найти десять червивых королей, обработать их и довезти до Матери, потом прием пищи, симбиоз с кротомашиной, обучение и четырехчасовой сон. И так день ото дня.
Без мыслей о будущем, без мечты. Возможно, если бы Онгут не нашел
Эмоциональный калека с детства, он не сразу осознал, что его грубая и ничтожная жизнь переменилась. Личинка в капсуле росла, умудряясь кормить и преобразовывать кротомашину. Она приспособилась к тому, чтобы перерабатывать биологическую жидкость под свои нужды.
Онгут начал замечать, что стал относится к окружающим вещам иначе. Например, сердцебиение Крота приносило удовольствие, а визги червивых королей – давление в груди. На первых порах он боялся, что заболел, но просить помощи у Матери не хотел.
Все чаще перед сном Онгут смотрел на капсулу, любуясь изменениями личинки. Она из склизкого и пахнущего ацетоном шара с россыпью гнойников у круглого рта превращалась в удивительно красивое создание. У личинки сформировались ручки и ножки. День ото дня она все сильнее походила на человека.
Онгут читал о людях в книгах и в Сети и знал, что они вымерли много лет назад. Он увлекся человеческой культурой. И если раньше в художественных книгах людей переживания героев были ему неинтересны и скучны, то теперь они оставляли глубокий след в душе. Онгут не понимал, почему его собратья так слепы к красоте.
Между тем, личинка росла: появились крылья, наконец-то сформировались черты лица. Решив, что нельзя больше мучить существо в капсуле, Онгут освободил его. Создание, такое крохотное по сравнению с восьмипалым, такое худое, оно словно просило, чтобы о нем позаботились.
Онгут научил существо пользоваться обручем знаний. Через месяц оно стало ей – Люси. Онгут до сих пор не понимал, как в голову мутанту пришла мысль, что она – женская особь. Люси по природе своей была беспола.
Еще через месяц она стала называть себя девушкой-мотыльком, хотя её крылья скорее походили на крылья летучей мыши.
Но Онгут не стал переубеждать существо. Зачем? Ведь Люси обладала уникальным даром – она божественно танцевала…
4.
Сердце бьется часто-часто, гоняя биологические жидкости по тонким сосудам. Каждая клетка кожи выбрасывает в мертвую землю гной – отходы жизнедеятельности – и с этим ничего не поделаешь. Слепые белесые глаза со скрипом крутятся в глазницах.
Кротомашина рвется под холодную землю.
В норе мертвая тишина и глухая тьма –
Кротомашина рвется под каменную землю.
Лапы-лопаты работают, но каждый новый камень подтачивает острые когти. Длинный хвост опухает, чтобы сделать стенки норы более крепкими, однако с каждым пройденным метром делать это сложнее.
Где-то поблизости должны быть червивые короли. Спят себе без сновидений. Спят, чтобы потом, когда сотот будет буквально выплескиваться из них, родить очередного вонючего ублюдка. Ублюдок подрастет, сожрет родителей и уснет. Бесконечный круговорот.
Кротомашина рвется под обетованную землю.
Мать называет червивых королей иудиными грушами. Сладкими в своей непристойности. Там, на поверхности, не хватает пищи и сырья. Жизнь погибает. Чтобы протянуть хоть еще чуть-чуть, приходится искать тех, кто богат сототом и способен им поделиться с другими. Червивые короли прячутся под землей, они не хотят отдавать сотот. Они предпочитают тратить его на своих безмозглых детенышей.
Поэтому иудины груши нужно доставать. Пусть они будут помятыми и потрескавшимися – важен истекающий блестящий сок.
Мать говорит, что нужно найти всех червивых королей. Как только последняя личинка окажется в капсуле с биологической жидкостью, так больше не надо будет рыть норы.
Кротомашина рвется под землю...
***
В кабине пахло безнадегой. По экранам компьютера прыгали окошки, предупреждавшие об отсутствии связи с Матерью и другими Кротами. Однако Онгуту было все равно. Нахмурившись, он сидел перед пультом и тер виски.
Секунды растягивались в минуты, минуты – в часы. Вот-вот должна была появиться Люси, чтобы исполнить свой последний танец. Онгут тяжело вздохнул. Личинок больше нет. Крот копает на остатках биологической жидкости.
Онгут скучал по Люси даже тогда, когда девушка-мотылек находилась у себя в каюте. Знала бы она, насколько его сердце обливалось кровью при мысли, что он собирался с ней сделать. Все то время, которое они провели вместе, казалось Онгуту счастливым. Из глубин памяти всплывали воспоминания: их беседы, игры и секреты. Онгута удивляло, насколько сильно Люси и её танцы стали частью его. Душевная боль не давала сосредоточиться на управлении кротомашины. А в редкие минуты для отдыха он не мог сомкнуть глаз. Душа больше не принадлежала ему.
…Этот приятный запах её тела… Голос, что так ласково шепчет: «Не бойся! Ты сильный»…
– Онгут!
Люси вбежала в операторскую, держась правой рукой за грудь. На лбу выступили градины пота, нижняя губа подрагивала. Кожа побледнела. Но в глазах играло пламя, мешая разглядеть их выражение. Левое крыло раскрылось и болталось по полу.
– Я себя плохо чувствую, – прошептала Люси, – но это ничего. Видимо, съела что-то не то. Я все равно станцую для тебя, мое великанское чудовище.