Основной конкурс (5 конкурс)
Шрифт:
– Это первое, урод, - сказал Яркий и наложил ладонь ему на губы.
Жар проник в рот. Жар наполнил его, выжигая щеки, десны и язык. На языке что-то лопалось и стекало в небо.
Может, слова?
Ференц дергался и мычал, но свет был всюду, и держали его крепко.
– Милостива Яркая служба!
– доносилось с площадки.
– Свет несет нам!
– Второе, - обернулся к деревенским Яркий, - этот парень будет посажен на цепь. Вот здесь. Дарите свет Артемосу, черными словами потчуете этого. Утром и вечером. И так пока не убьете. Но кормить!
– Ясно, господин светлый наш, - расплылся в улыбке Потей.
Клацнула цепь у Ференца на ноге.
Мостыря старалась убить Ференца едва ли не больше, чем одарить светом Мемеля Артемоса. Но он почему-то не умирал.
Слова впивались в тело, портили руки, пальцы, выползали язвами, прижимали к земле и давили, давили, давили...
– Мемель Артемос! Благодатный!
– Ференц Гнутый! Сдохни, гад!
– Умри!
– Опорожнись!
– Чтоб тебя вырвало! И перекрутило!
– Жри траву!
Утром и вечером.
Ференц ползал, звеня цепью, под дождем и солнцем. Обросший, грязный, в тряпье и экскрементах. Но не умирал.
Он ворочал обожженым языком, но его собственные слова оставались в нем же. Он бился головой, как хотели, как говорили, кусал себя и рвал волосы.
Но не умирал.
Ночью в голове у Ференца яснело, и он забывался сном, в котором Яся улыбалась ему, прежде чем рассыпаться пеплом.
Потей приходил к нему после обеда и, присев на безопасном расстоянии, спрашивал:
– Ты почему не умираешь, гнида? Или наши слова недостаточно темные? Или ты вообще оглох, гнусь?
Ференц, идиот, мразь, безмозглый, улыбался, показывая огарок языка.
Он и сам не знал, почему. Он спрашивал у звезд — те молчали. Спрашивал у Яси — она чернела: «Глупенький».
Слова бродили в Ференце, горькие и светлые, жаждущие мщения и правды, пока однажды он не понял: нет для него слов, что убивают.
Все слова — свет. А свет — жизнь.
И прямо посреди очередных завываний («Ференц Гнутый! Стань прахом!»), он встал, словом переплавил цепь и мимо окосевших селян направился на северо-запад.
Свет его бил до неба.
– --
Сказуемое для фантазии
***
Огромные искрящиеся снежные хлопья, похожие на стайки призраков, тихо опускались на землю. Иногда прилипшие к одежде они путешествовали вместе с человеком и становились невольными участниками чужих судеб.
Одна ранняя снежинка, назовем ее Предпраздник, лежала на головном уборе снеговика и мечтала о теплом местечке. Она к удивлению не любила холод, а к еще большему удивлению умела отличать свои мысли от мыслей вьюги и метели, где таких как она пруд пруди.
Предпраздник, будучи в плохом настроении, лежала на холодном оцинкованном ведре. Она не любила металл
Предпраздник представляла себя искоркой в чарующем танце пламени. Только эта мысль ее и согревала.
Резкий порыв ветра сорвал Предпраздник с насиженного места и бросил сквозь людские массы на попечительство воздушного потока. В конце пути она надеялась встретиться с огнем.
А тем временем снежинки ласково падали, словно перья ангела.
***
По узкой улице, петляя между Дедами Морозами и Снегурочками, рядом шли двое. Один старался заглядывать во все встречные красные мешки, и другой был вынужден постоянно держать того в поле зрения. У одного красная вязаная шапка с ушами, у другого желтая с помпоном. Одному ровно столько, чтобы верить в летающие ковры и волшебные палочки, а другому намного больше, хотя тот тоже верил, но никогда не говорил об этом вслух.
– Ну чего ты опять врешь? – возмутился Ваня.
Старик широко улыбнулся.
– А вот чистая правда!
Дед и внук пересекли добрую половину пути от детского сада до дома, когда яркие огни, украшавшие магазинчики, ударились в дрожь. Стуча копытами, по улице прогромыхала повозка лошадей, груженная кучкой краснощеких и бородатых клонов Деда Мороза.
Ваня бросил взгляд на окно продуктового магазина, который уныло смотрел на мир пустыми полками. Подул несильный ветер, принесший запах хвои и смолы.
Для ребенка наступила торжественная тишина, как момент перед укусом сочного бабушкиного пирога с многочасовым ожиданием у горячей духовки. Ваня чувствовал что-то приходящее, что обязательно ему понравится. Ведь, Новый Год с дедом редкий раз был взаправду, оставаясь все больше в разделе мечтаний и несбывшихся надежд. И в подтверждении реальности происходящего мальчик схватил старика за руку и крепко сжал.
– А ты гигант! – восхитился тот и присвистнул. – Еще чуть-чуть и в шахтеры пойдешь горные породы руками разбивать.
Ваня точно знал, что дед шутит. Он всегда шутил. Мама часто говорила ему, что дедушка аферист: он продавал разные странные штуки, которые сам и делал. Мама называла их побрякушками.
Неловко лавируя между ветками кустарника, упала последняя снежинка, но горячий канализационный люк не смог почувствовать величественную красоту природы: снежинка на нем быстро превратилась в мокрое пятнышко.
Снегопад окончательно стих.
Ваня потянул деда в сторону и махнул рукой на яркую витрину магазина.
– Это ж Випус две тысячи! – охнул мальчик, - Давай зайдем, можно-можно?
Старик хитро прищурился.
– Ты ведь теперь не отстанешь?
– Не-а, - с серьезным видом ответил Ванька.
Звякнул наддверный колокольчик, и из-за прилавка высунулся сутуловатый продавец с большим носом, как будто вдоль его лица присел отдохнуть двугорбый верблюд.
– Чем могу помочь? – спросил он.