Основной закон 2

Матвеев Дмитрий Николаевич

– Пустое.

Женщина слабо шевельнула левой рукой.

– Давайте уже начнем.

Пациентка оказалась дамой серьезной, образованной и обладающей немалым чувством юмора. Возможно, именно это чувство и удерживало её сейчас от истерик и депрессии. Шарахнуло её сильно. Причина банальна: бизнес, нервы. Большой бизнес – много нервов. Много нервов, много кофе, высокое давление и вот результат. Хорошо ещё, врачи в реанимации сумели откачать. Но вот нормальной жизни не обещали. Может, удастся хотя бы частично восстановиться, а может, и нет.

Валерик делал привычную работу: обмывал тело, менял постель, надевал подгузник, кормил из ложечки,

а Марина Сергеевна всё рассказывала и рассказывала. Понять её можно было в лучшем случае через слово, но ей было на это плевать. Она уже намолчалась и наскучалась в одиночестве, и теперь была рада хотя бы такому собеседнику.

Через полчаса, закончив процедуры, Валера попрощался:

– До вечера, Марина Сергеевна.

– До вечера, молодой человек. Буду ждать вас с нетерпением.

В прихожей на трюмо лежала пятисотрублёвая купюра. Как бы намёк: забирай и сваливай. Двери в остальную часть квартиры были плотно закрыты. Это было как минимум невежливо, да и подозрения вызывало. Не внушала Валерику доверия хозяйка квартиры. Потом скажет: мол, лежало не пять сотен, а пять тысяч. И поверят, разумеется, ей. Валера постучал в застеклённую внутреннюю дверь. Раз, другой, третий – безрезультатно. Набрал хозяйку по телефону, никто не ответил. Не прикасаясь к деньгам, он вышел из квартиры. Проверил, что входная дверь действительно захлопнулась, и спустился вниз. Кивнул консъержу и отправился по делам.

Увидеться с хозяйкой удалось лишь вечером, и то наспех: она, одетая, ждала Валерика в прихожей. Едва он вошел, как женщина тут же буквально рванулась к выходу.

– Элеонора Яковлевна! – остановил её Валерик. – Одну минуту. Давайте обговорим оплату.

– Что не так? – недовольно спросила женщина. – Вам этого мало?

Её поза и жесты явственно свидетельствовали о сильнейшем нетерпении.

– Нет, мне вполне достаточно. Но я хотел бы получать оплату либо непосредственно из ваших рук, либо переводом на банковскую карту.

Элеонора Яковлевна скривилась, но всё же сгребла с трюмо приготовленные деньги, сунула их в руки Валерику и стремительно удалилась, громко хлопнув напоследок дверью.

Как оказалось, слышимость в комнате пациентки была достаточно хорошей. По крайней мере, весь разговор в прихожей Марина Сергеевна слышала прекрасно.

– Добрый вечер, молодой человек, - поприветствовала она Валеру. – Правильно вы сделали, что Элеонору построили. Невестка всякие рамки потеряла, нос дерёт сверх меры. Когда с Володенькой познакомилась, у нее и трусов-то лишь двое было, одни на себе, другие на батарее. А теперь ишь – цаца какая! Из грязи в князи попала, решила, что бога за бороду ухватила. Впрочем, хватит о ней, не стоит она того. Делайте своё дело, молодой человек, да расскажите хоть, что в мире делается.

– Так у вас же вот, телевизор есть, – удивился Валера.
– Одна рука у вас работает, уж кнопку-то на пульте нажать сможете.

– Да он не работает.

Марина Сергеевна шевельнула рукой, что должно было означать досадливый взмах.

– Говорила я Эльке – мол, вызови мастера. Только она всякий раз делает вид, что не слышит, или не понимает. А если слышит и понимает, то либо забыла, либо ей некогда. А вы, Валерий, в этой технике не разбираетесь? Не могли бы посмотреть?

Валерик пожал плечами:

– Разбираюсь я не слишком, но простейшие вещи проверить могу. Давайте я закончу процедуры, а потом займусь телевизором. Сейчас повернемся на бок…

***

Сбежав

от азиата, Вера какое-то время шла стремительно, не особо разбирая направление. Недавно пережитый страх, самый сильный за всю жизнь, переплавился в гнев и естественным путём обратился на Синявина. Попадись он ей сейчас – ух, она бы высказала ему! За всё: за старое, за новое, и за два года вперед. Но постепенно шаги замедлялись, эмоции утихали, а мозги, напротив, возвращались на место. В какой-то момент Вера остановилась, дойдя до мысли: а каким образом он должен был рассказать ей о переезде? Ни адреса, ни телефона она ему не оставила, а встретиться они смогут лишь завтра в колледже. Надо немного подождать, и она всё узнает.

Но наутро ничего не получилось. Синявин вёл себя как обычно: нейтрально-ровно со всеми, в том числе и с ней. Подойти же самой почему-то не хватило духу. Вера пыталась настроиться, собраться, но уроки закончились, и Валерик, по обыкновению, тут же сбежал. Впрочем, Вера точно знала, где можно его найти.

Шагая по улицам, Синичкина пыталась разобраться: почему она так и не решилась подойти к ботану в колледже, а сейчас без тени сомнения топает к нему на работу. И выходило, что она, на самом деле, просто не хочет, чтобы у их встреч были свидетели. Потому что пацаны примутся глупо стебаться, как тогда, на экзамене, Чернавин: жених и невеста. Девчонки же начнут выпытывать подробности: кто что сказал, да кто что сделал, да что ты при этом чувствовала. А делиться чувствами с не такими уж близкими подружками совсем не хотелось. Хоть ни больших годов, ни сердечного опыта у Веры не было, она чувствовала: такие вещи должны оставаться меж двумя людьми.

В больнице Веру обломали буквально сходу. Медсестра, дежурившая в приемном покое – не та, жирная, а другая, стройней и симпатичней, сходу состроила козью морду и заявила: мол, Синявина уволили за самоуправство. Нового адреса ни у кого нет, а телефон есть разве что в отделе кадров.

В кадрах еще одна неприятная тётка, едва услышав фамилию Валеры, принялась орать: мол, здесь не справочная и вообще личную информацию положено выдавать лишь по запросу органов. Было обидно и противно: то же самое можно было сказать и без крика.

На шум появился охранник, немолодой крепкий мужик. Тётка и на него напустилась:

– Почему посторонние на территории больницы? Опять целый день чаи гоняете? Сегодня же главврачу жалобу напишу!

– Пойдем, дочка, - сказал охранник Синичкиной. – Ишь, как разошлась! Теперь долго не успокоится. Одно слово – базарная баба.

Вера пошла следом за охранником, но угораздило её напоследок оглянуться. Противная кадровичка всё еще бушевала, грозила карами, заодно прошлась по Вере и её матери – мол, дочка гулящая и мать наверняка такая же И что-то словно переключилось в девичьей голове. Накатила холодная и беспощадная злость: никто не смеет трогать её мать, ни делом, ни словом.

Мир вокруг выцвел, звуки словно исчезли, а время затормозилось. Вера видела лишь искаженное от злости лицо кадровички, медленно раскрывающийся рот, измазанные яркой помадой губы, сбившуюся прическу и безвкусные массивные золотые серьги в мясистых ушах. «Чтоб тебя перекосило»! – в сердцах подумала Синичкина. И будто бы что-то лопнуло, будто бы разорвалась некая пленка, и в один миг все стало по-прежнему: вернулись звуки, цвета, стали нормально двигаться люди, только ноги почему-то предательски ослабли, да в желудке словно бы вакуум образовался.