Основы человечности для чайников
Шрифт:
Занимался он, понятное дело, переговорами. Не теми, где надо много думать и красиво говорить, а теми, где надо выразительно смотреть, скалиться и иногда рычать. Рычать он умел в обоих своих обличьях.
При виде Рыбникова Людвигу всегда хотелось поджать хвост и отползти в дальний угол, хотя в звериной шкуре лесной волк был куда крупнее степного.
Так или иначе, предостережение гадалки все совладельцы компании приняли всерьёз. Параноик Смолянский ещё раз лично перечитал все договоры и пересчитал все накладные, после чего руководство устроило целый консилиум под кодовым названием «Где в стройматериалах может притаиться ржа?».
На этом вопрос посчитали закрытым.
Но начало строительства, конечно, назначили на ту самую дату, в которую призрачная гостья пальцем ткнула. Как же иначе?
Проект был грандиозный: несколько домов, парк, детская площадка, своя инфраструктура…
За следующие несколько месяцев Людвиг до глубины души возненавидел слово «инфраструктура». И «себестоимость». И «амортизация производства».
Сильнее он ненавидел только совещания, на которые его периодически звали. И презентацию, на которую позвали, кажется, вообще весь город.
По крайней мере, ту его часть, у которой имелись деньги и влияние.
Людвиг не хотел видеть ни эту часть, ни какую-либо другую. Он бы лучше на пляж пошёл, или в парк куда-нибудь: валяться на травке, пялиться в небо, гоняться за белками. А приходилось торчать у всех на виду, вежливо улыбаться и рассказывать, что презентация будет вот в том зале, но не прямо сейчас, чуть-чуть позже. Да, вас обязательно пригласят, а пока что располагайтесь, чувствуйте себя как дома.
Под торжество арендовали помещение старого кинотеатра. Фильмы здесь в последние годы крутили редко и в основном всякий артхаус, а всё остальное время в здании проходили частные выставки, школьные выпускные, любительские спектакли, открытые лекции… или такие вот презентации, для которых требовался полноценный зрительный зал с креслами, большим экраном и аппаратурой.
В фойе организовали фуршет: расставили вдоль стен столы, пригласили повара, официантов и симпатичную девочку, которая стояла на входе, отмечала гостей галочками в общем списке и рассказывала, что их ждёт.
Но половина потом всё равно обращалась за подробностями к Людвигу. (В такие моменты он готов был обменять своё обаяние и приветливость на мрачную харизму Рыбникова. Ненадолго.)
— Ты готов? — Этот подошёл со спины и потрепал сына по голове. Совершенно нейтральный жест, полный отеческой покровительственности. Ничего особенного.
— Всегда готов! — привычно ответил Людвиг, который пионером побыть не успел, но ни капельки этим не смущался. — Бери сколько надо.
— Довольно много. Думаю, тебе лучше присесть.
С «присесть» поблизости оказалось не очень. Стулья в фойе, конечно, были, а один из углов и вовсе занимал огромный кожаный диван, но везде толпились люди — общались, красовались, перемещались… и, конечно, глазели по сторонам.
— Давай сюда. — Людвиг свернул в закуток с гардеробом.
На улице было тепло, так что все вешалки пустовали, и только на одном из крючков болтался полиэтиленовый пакет — фирменный, из «Детского мира». В пакете угадывалась большая коробка с конструктором. Возможно, кто-то из приглашённых сразу после презентации собирался на день рождения к ребёнку. Или коробку спрятал кто-то из сотрудников кинотеатра, испугавшись, что мелкий любопытный сын в однокомнатной
— Садись, — велел этот, кивая на низкую банкетку в углу.
Людвиг послушно сел и постарался подготовиться.
Если, конечно, к такому вообще можно подготовиться.
Он каждый раз надеялся, что можно.
И каждый раз ошибался.
Отцовская рука опустилась на затылок, вторая прижалась ладонью ко лбу. Обе показались Людвигу раскалёнными, хотя на самом деле (он знал совершенно точно!) были прохладными и влажными от волнения.
— Мне нужно произвести впечатление. От этого зависит успех презентации и то, сколько денег мы в итоге получим от…
— Прекрати оправдываться. Сказал же, бери сколько надо.
Иногда Людвиг надеялся, что отец скажет в ответ «спасибо». Или хотя бы «извини».
— Расслабься, — сказал он в этот раз.
Ну, хоть что-то сказал, прежде чем окунуть собственного ребёнка в круговорот боли.
Там, на банкетке возле гардероба, его и нашёл Тимур. Ворвался в блаженное забытьё нервно-истеричным шёпотом:
— Эй, ты чего? Что с тобой?
Шёпот казался громким, как паровозный гудок. От него звенело в ушах и сдавливало голову стальными тисками.
— Тссс, — прошипел Людвиг. С другими словами не сложилось, они заблудились где-то по пути от мозга ко рту и теперь болезненно тыкались изнутри в черепную коробку. — Ох…
— Скорую вызвать?
Людвиг мотнул головой — и сразу же понял, что зря. Весь мир мотнулся следом, сделал кульбит, выбил из-под задницы банкетку и вздыбил пол. Вздыбил — и бросил прямо в лицо.
Не добросил, потому что в следующее мгновение Людвига обхватили за плечи чьи-то руки. Не раскалённые, не влажные — обычные, тёплые, нервно подрагивающие руки.
Круговорот реальности слегка замедлился, хотя картинка так и осталась смазанной.
— Держу, держу, — зачастил Тимур. — Подожди, сейчас позову кого-нибудь…
— Не надо, — кое-как выдохнул Людвиг. — Всё нормально.
— Да какое нормально? Ты себя видел?!
— Нормально, — упрямо повторил Людвиг. — Скоро пройдёт. Лучше чаю сладкого принеси, или сок какой-нибудь.
— Ты грохнешься, как только я отпущу.
— Не… До тебя же как-то досидел. Прислони к стеночке и иди.
Тимур ушёл не сразу. Сначала действительно устроил Людвига максимально устойчивым образом — почти вжал в угол. Кажется, он даже постарался сделать это бережно, но мог бы и не особо заморачиваться: Людвиг всё равно был слишком занят попытками остаться в сознании, так что аккуратности обращения не оценил. Скорее наоборот: на грубых толчках можно было бы хоть как-то сосредоточиться, а от мягких прикосновений так и тянуло рухнуть в сон. Или в обморок, успешно притворяющийся сном.
Кажется, он всё-таки рухнул (в обморок, а не на пол), потому что ухода Тимура не запомнил совершенно. Как и возвращения.
Просто в какой-то момент в губы упёрлось горлышко пластиковой бутылки и в ухо нервно прошептали:
— Пей.
В рот потекла вода. И не только в рот, конечно: большая часть досталась подбородку и рубашке. А ещё — лёгким, потому что в какой-то момент Людвиг неловко вдохнул, раскашлялся, чуть снова не свалился с банкетки… и наконец-то осознал себя частью реальности, а не медузкой, бессильно растёкшейся по раскалённому галечному пляжу.