Основы человечности. Работа над ошибками
Шрифт:
По описанию он примерно так всё и представлял: комната без окон, шкуры, камин, кресла… и извилистая тень, стелющаяся по полу. На первый взгляд тень казалась неподвижной, но Тимур готов был поклясться, что буквально пару секунд назад она была намного дальше от его ноги.
— Фу, брысь! Потом попробуешь, не до тебя сейчас, — прикрикнул на тень Людвиг.
И сразу же подтолкнул Тимура к двери, которая пестрела хаотичными яркими пятнами, будто картина авангардиста.
Все двери здесь были разными, причём ни одна не вписывалась в интерьер. Из-за ближайшей
— Вот, — кивнул на неё Людвиг.
— Что? — не понял Тимур.
— Она там заперлась, не открывает и ревёт.
— Ксюша? Что случилось?
— Я не знаю. Она не отвечает. — Людвиг — находчивый, самоуверенный, почти всемогущий — выглядел испуганным. — Сам разберись, ты же лучше умеешь с детьми общаться.
— Общаться, а не успокаивать. При мне они обычно не рыдают… — Тимур осторожно подошёл к двери и прислушался. Из комнаты действительно раздавались всхлипы — глухие, хриплые, какие получаются, когда сил на слёзы уже не осталось, но и остановиться никак не выходит. — Ксюш, это я. Можно войти?
С обратной стороны в дверь что-то гулко стукнуло и шлёпнулось на пол. Видимо, это означало «нельзя».
— Кроссовка, — принюхавшись, сообщил Людвиг.
— Давно она там?
— Кроссовка?
— Люд! — настроение было, мягко говоря, неподходящее для шуток. И так с утра день не задался, а теперь ещё и это.
— Ладно-ладно, не смотри так сурово. Минут двадцать-тридцать. Не засекал. Думал, поревёт, успокоится и выйдет, а она всё никак. Я ничего не делал, честно! В смысле, с ней. Мы даже не говорили, она уже такая пришла и сразу в комнату убежала.
— Если ничего не делал, то зачем оправдываешься?
Вид у оборотня действительно был донельзя виноватый — как у собаки, которая погрызла хозяйский ботинок и теперь точно знает, что ей вот-вот попадёт.
— Я не оправдываюсь. Просто… А вдруг она расстроилась из-за моей семьи, которая вроде как и её семья тоже? Из-за того, что я сын этого? Вдруг она разочаровалась и теперь не хочет меня видеть?
— Если бы она не хотела тебя видеть, она не пришла бы к тебе рыдать, — заметил Тимур. Сам он почти не сомневался, что истерика Ксюши связана не с откровениями из дневника, а всё с теми же фотками. Похоже, директорским кабинетом рассылка компромата не ограничилась. — Ксюш, мне очень надо с тобой поговорить. Меня сегодня Михайловна к себе вызывала.
В непрерывной череде всхлипов возникла пауза, но вскоре рыдания возобновились с удвоенной силой.
Людвиг заинтересованно навострил уши (в человеческом облике это было незаметно, но почему-то всё равно угадывалось) и подобрался поближе. Он, конечно, понятия не имел, кто такая Михайловна, но вслух спрашивать не стал, и правильно сделал.
— Ксюш… Я идиот и очень тебя подставил, — продолжил Тимур. — Мне стоило быть внимательнее. Нужно было думать о последствиях. Я… я опять накосячил. Но, пожалуйста, открой дверь,
Он не особо верил, что эта речь поможет, но из комнаты послышались шаги, что-то тихонько звякнуло, и дверь распахнулась. На пороге возникла Ксюша: в вязаной шапке с помпоном, в куртке нараспашку и в одной кроссовке. Вторая валялась рядом.
Вид у девочки был крайне несчастный — заплаканное лицо, потухшие глаза и ни капли привычного задора. Бить Тимура она, похоже, не собиралась. Наоборот, уставилась в пол и, кое-как вместив слова между всхлипами, прошептала:
— Простите. Я не хотела.
— Ты-то здесь при чём? — опешил Тимур. Очень хотелось немедленно обнять этого горемычного ребёнка, но он заставил себя убрать руки за спину. Здесь, конечно, никто компромат снимать не станет, но и того, что есть, вполне достаточно. Так что всё, хватит! Должна же быть хоть какая-то социальная дистанция!
А вот Людвигу на социальную дистанцию всегда было наплевать, поэтому он немедленно притянул Ксюшу к себе, обхватил обеими руками и даже подбородок уложил сверху на помпон шапки, словно стараясь закрыть сестру от суровой реальности со всех сторон сразу. Но в разговор лезть не стал, и за это Тимур был очень благодарен.
— Это всё из-за меня, — всхлипнула Ксюша в футболку Людвига. — Я должна была вести себя осторожнее.
— Прекрати, — отмахнулся Тимур. — Это только моя вина. Я взрослый, и именно я должен был подумать о последствиях. Нам вообще не стоило сближаться. А теперь у тебя проблемы.
— Не у меня. У вас. Это же вас могут уволить. Мне-то как раз никто ничего не сделает. Бабушка поорёт и перестанет, в школе тоже посудачат и забудут. Все и раньше считали, что мы встречаемся, а теперь просто получили подтверждение.
— Они так считали? — Кажется, сегодняшний день решил окончательно добить Тимура. Вернее, то, что от него осталось.
— Ну да. Вы не знали? — Ксюша высунула нос из волчьих объятий.
Тимур покачал головой. Наверное, он должен был догадаться, но у него даже мысли не возникало, что кто-то может подумать о чём-то подобном. Он вот никогда не думал. И дело было не только в этических и уголовных запретах. Он вообще не рассматривал никого из учениц с точки зрения романтики, даже самых длинноногих и фигуристых старшеклассниц.
Не потому, что запрещено, а потому, что просто в голову не приходило. И в другие части тела тоже.
Они же дети!
— Поэтому я и говорю, что это моя вина, — вздохнула Ксюша. — Я-то знала. А вы просто слишком хороший, чтобы о таком думать и слушать глупые сплетни.
— Я — взрослый. И учитель. И… — Вот уж хорошим Тимур бы себя точно не назвал, но подумал, что если продолжит отпираться в том же духе, то со стороны это будет выглядеть как пустое нытьё и самобичевание. Но мысль до конца всё же довёл: — Я не должен был переступать границы… Я… наверное, вообще не гожусь в учителя. Может, и правильно, если уволят!