Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
— Да, но в обоих случаях проливается моя кровь. Может быть, поэтому красный — мой цвет? Мне следовало дважды подумать, прежде чем выбирать галстук как у тебя.
Жорж улыбнулся.
— Цвет имеет другое значение, на самом деле, даже два. Я сделал что–то вроде аллюзии, по поводу нашей первой встречи. Песня Песней — я всегда говорю с тобой о ней! — учит нас, что «любовь есть Огонь и Пламя», то есть, она красная. Кроме того, в Библии, грехи всегда багровые — помнишь, какой текст цитировал проповедник? Любовь или грех — этот выбор встал перед нами; мы выбрали лучшее.
— Но мы не выбирали из этого.
— Разве название слова имеет значение? Это значит быть привязанными друг к другу. В записках, в своём гимне, и в письме ты говорил, что любишь меня.
— Я написал это. Я не говорил этого.
— Но ты так считаешь — вопреки себе, ты покраснел. Ещё один красный — цвет признания. Но я еще не закончил со Святым Александром.
— Вчера на медитации я обрадовался, когда настоятель заговорил о «великом Папе, Святом Александре [Александр I, Папа Римский с 105 (107) по 3 мая 115 (116). Почитается как священномученик, память в Католической церкви 3 мая, в Православной церкви 16 (29) марта.], который управлял Церковью в царствование императора Адриана». Ну вот, в то воскресенье, когда ты кадил на меня, я, помнится, подумал, что ты смог бы стать Папой, если бы захотел. Я понятия не имел, что ты уже им был. В Римской истории, которую мне одолжил настоятель, я прочитал, что у императора Адриана был юный фаворит по имени Антиной, прославившийся своей красотой, как сам Александр — Александр Великий, а не великий Папа. И в честь Антиноя были возведены храмы, после его смерти, как и Гиацинту. И я подумал, что если бы я был Римским императором, а ты моим другом, я бы построил храм в честь тебя, но во время твоей жизни, так что ты стал бы богом на земле. Это лучше, чем быть Папой. Были ещё мысли во время медитации: Антиной заставил меня полюбить Святого Александра, как Александр заставил меня полюбить Алексиса из одной эклоги Вергилия.
— Ювенций, Антиной, Алексис, Гиацинт, — сказал Александр, загибая пальцы. — Нас уже четверо.
Жорж и Люсьен находились в комнате Отца де Треннеса. Тот всё ещё держал в руке розу. Она была нужна для того, чтобы они вдохнули её аромат — таким образом он будил их. Жорж был первым, кого подвергли подобной романтической процедуре, и потом он наблюдал, как та проводится над Люсьеном. Мюссе писал, что детские губы «раскрываются ночью, как розы»: Отец де Треннес раскрыл ночью розой их глаза.
Затем он попросил двух мальчиков присоединиться к нему в его комнате для разговора — там им было бы наиболее удобно. Как могли они отказаться? Он призвал их не производить шума, и привести в порядок кровати так, что их отсутствие не заметили. Они надели тапочки, но, увидев, как они надевают куртки на свою ночную одежду, он попросил их остаться, как они были, в одних пижамах; если им станет холодно, то можно будет включить электрический радиатор. И теперь, оказавшись тут, они по–прежнему чувствовали очень большое удивление.
Отец поместил розу в вазу и сказал, улыбаясь:
— Rosa mystica, роза из наших тайн.
Он осторожно закрыл зашторенное окно, которое выходило в спальню. Его кровать была не смята. Помимо туалетного столика с рядом стоящих на нём стеклянных бутылок и колб, имелась портативная резиновая ванна. На столе возле лампы находились три стакана, бутылка с каким–то ликером, и пакет печенья. Приглашающе выдвинув вперёд два стула для своих гостей, Отец уселся перед ними в плетеное кресло.
— Позвольте мне напомнить, —
Мальчики передвинули свои стулья вперед, пока их колени почти не соприкоснулись с его коленями.
— В течение дня, — продолжил Отец де Треннес, — я должен был, как вы видели, придерживаться аналогичных мер предосторожности. Я не должен был говорить с вами, теми, кто меня интересует, но вёл множество разговоров с теми, кто может позабавить, но меня не интересует — я имею в виду ваших сеньоров [учащихся старших классов], которые считают себя уже мужчинами, и ваших юниоров, которые ощущают себя еще детьми. Таким образом, вы будете испытывать, даже ещё острее, чувство превосходства над всеми остальными; и, к тому же поймёте, что истинный триумф держится в секрете.
И добавил, снова улыбнувшись, — В доме Отца Моего обителей много.
Он поднялся, откупорил бутылку и разлил ликер по стаканам.
Жорж задал ему несколько вопросов о Греции: каковы тамошние люди, гостиницы, еда, дороги и по–прежнему ли возможно найти прекрасные произведения скульптуры, выставленные на продажу. Отец де Треннес отвечал очень дружелюбно. Он также пообещал им заказать томик поэзии Мюссе — Люсьен заявил, что любит её, так как, согласно Жоржу, именно ему выпала честь напомнить об этом Отцу.
— Я вижу, и рад это узреть, — заявил Отец, — что вы ничего не таите друг от друга, хотя я заметил, что вы держитесь обособленно от других мальчиков. Такая близость, с одной стороны, и осторожность с другой — именно то, что всегда привлекает и располагает меня.
Он передал своим гостям по последнему стакану ликера, а затем отодвинулся, непринуждённо их созерцая.
— Я тут подумал, — заявил он, — что ваши пижамы вас не устраивают так, как могли бы. Та, что на Люсьене, лучше подойдет Жоржу, потому что Жорж более худой; пижама Жоржа будет лучше выглядеть на Люсьене, который коренастее. Поменяйтесь завтра пижамами. Как говаривал Пифагор: между друзьями всё имущество общее.
Он посмотрел на часы и сказал:
— Я должен помнить про свой отдых. Вы покинете меня, и вернётесь в страну сновидений. Ах, как мне хочется узнать, кто из вас и что будет видеть во сне! Может быть завтра, вследствие моей идеи, Жоржу будет сниться Люсьен, а Люсьену — Жорж.
Он внимательно проследил за выражением их лиц, как в свой первый ночной визит, и сказал:
— Не забывайте, и я никогда не перестану повторять, что непорочность, в глазах Божьих, это рассвет красоты и украшение детства, но также часто, это единственное, чем они не обладают. В вашем возрасте, то есть в те же четырнадцать, святой Николай Толентинский удержал своё целомудрие только с помощью цепей, железных ремни и власяницы, постясь четыре раза в неделю, и ложась спать на голую землю.