Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
Жорж оглядел кровати в спальне. Ни одна живая душа не пошевелилась. Никто, кроме него, не стал свидетелем этой сцены. Следовательно, никто будет знать, что Отец де Треннес, несмотря на всю свою гордость, учёность, иронию и коварство, был вынужден смириться перед настоятелем, уже не его другом, а его судьёй и представителем его ордена. Сон общежития был потревожен этой катастрофой не больше, чем слезами Мориса. Единственными бодрствующими душами в спальне оказались только два очевидца последнего визита Отца де Треннеса в эту комнату.
В разгар тишины, так близко расположенной к очагу шторма, Жорж оценил весь уют своей собственной постели. Мало–помалу, его раскаяние уступило место удовлетворению от
В то же время он избавился от своих земных трудностей. Он был свободен. Он опять стал хозяином своей судьбы.
Восстановлением порядка и власти занялся настоятель, но это был тайный триумф Жоржа. За счет человека, научившего его этому выражению, он снова тайно одержал победу.
Он вознёс настоятеля, свергая воспитателя — он, мальчик четырнадцати с половиной лет, чьё задание по латыни было возвращено ему в тот же день с припиской учителя: Вы можете сделать это лучше.
Ну, его труд в эту ночь был не плох, совсем не плох. Скандал, спровоцированный его вмешательством, пожалуй, больше подходил художнику, чем писателю. Он был достоин того, чтобы оказаться на конкурсе, только не в Acad'emie des Palinods[литературный конкурс], а в Beaux—Arts [конкурс изящных искусств]. Что–то подобное в стиле больших картин можно увидеть в галереях. «Феодосий взывает к Амвросию в притворе собора Милана». Или «Людовик I Благочестивый кается перед епископами в Аттиньи». Или «Император Генрих IV у ног Григория VII в Каноссе». Все это можно выразить иначе — «рука руку моет, вор вора кроет».
Вероятнее всего, в сей момент оба героя дня, один из которых, по крайней мере, был хорошо выбрит, бок о бок стояли на коленях, видя, как каждый из них возносит молитву за соседа. Но их мысли, как и мысли их учеников за молитвой, находились, конечно же, в другом месте. Начнем с того — понял ли Отец де Треннес, как случилось, что там оказался настоятель? Настоятель не стал объяснять Андре, как было обнаружено его стихотворение: расскажет ли он Отцу, что привело его к той комнате? Станет ли считать Отец де Треннес, что оказался жертвой случая, или доноса своего коллеги, или мальчика? А если он подозревает Жоржа, то простит ли ему полученный удар, так же охотно, как сиенский дворянин простил Святого Бернардина? Он же должен понимать, что загнал Жоржа в угол. Он злоупотребил преимуществом, предоставленным ему знанием античности и жития святых. Его призывы к непорочности начали становиться слишком уж лихорадочными, его цитаты — чрезвычайно навязчивыми; к тому же там была одна цитата, о которой он забыл, хотя она была из Мюссе:
Те, кого вы выбираете, призваны быть чрезмерно непорочными! (Vous les voulez trop purs, les elus que vous faites!, фр.)
Настоятеля, со своей стороны, безусловно, весьма интересовал способ, которым его известили. Естественно, он понимал, что это был кто–то из спальни старшеклассников. В прошлый раз он наказал Жоржа, хотя и номинально, за то, что тот покинул общежитие без разрешения.
Но в этом случае у него имелись основания
Каким бы не оказался исход дела, Жорж не мог отделаться от тревоги из–за случившегося. Если Мориса выгонят, то, конечно же, и Александр уйдёт тоже, и на следующий год поступит в другой колледж, куда должен будет последовать, согласно своему обещанию, и Жорж. А почему бы, с таким же успехом, не сделать это и Люсьену? А там Жоржу предстоит компенсировать Морису весь урон, который он нанёс ему, так же, как он сделал это в случае с Люсьеном.
Морис ничего не потеряет из–за этих изменений. Он тоже обретёт друга, который будет по–настоящему хорош. Андре переведётся в тот же колледж. Будучи вшестером, они не станут бояться обвинений в особенной дружбе. Для полноты картины их объединение должно получить известность как Collegium Tarsicio [Общество Тарцизия, лат.].
К тому же, возможно, под гнётом немилости, Сен—Клод покинут совсем не Жорж, Александр, Люсьен и остальные. Воспитателю только и останется, что, в качестве мщения или из–за своей педантичности, вытащить на свет грязное бельё из школьного шкафа. В этом случае опала станет почти неминуемой. Но подобное едва ли возможно. Настоятель окажется первым, кто категорически откажется верить в то, что Сен—Клод стал логовом подобной мерзости.
Да и нужен такой обвиняемый только для того, чтобы играть пассивную роль и покорно подчиняться. Дело, согласно актуальному выражению tu quoques [и ты такой же, англ.], представят как клевету Отца де Треннеса. Жоржу вспомнилась угроза Александра написать Папе, когда его духовник отказал ему в причастии. В таком случае они смогут угрожать написать в правительство. В их силах спровоцировать всесторонний скандал.
Между тем, Отец де Треннес, возможно, уедет. Куда же он направится? Вряд ли в другой колледж, так как он выпускник этого. Он может, без сомнения, навестить своих племянников: он может уйти в отставку и культивировать свой непотизм [непотизм, также кумовство — фаворитизм, предоставляемый родственникам или друзьям, вне зависимости от профессиональных достоинств]. Или же, если действительно обратится к Богу, то сможет удалиться в монастырь. Там у него будет досуг, чтобы медитировать от классического текста «О небольшом числе избранных», и извлекать из этого пользу. Ещё он может перейти в другой орден, если сочтёт подобное целесообразным. Насчёт этого Жорж был недостаточно информирован: он помнил только, что существует около 150 мужских монашеских орденов или что–то вроде того. В случае, если такое возможно, то Отец де Треннес, очевидно, столкнется только со слишком богатым выбором. Однако, скорее всего, он утешится, вернувшись в археологию. Он отправится на Ближний Восток, и снова увидит Грецию. Её древние храмы станут для него убежищем, раз его не смогли защитить принципы тамплиеров.
«Bon voyage [счастливого пути, фр.], Отец!» подумал Жорж: «Простите меня за то, что прогнал вас за городской вал. Возможно, однажды, в один прекрасный день, мы снова встретимся на родине Феогнида. И вы, господин воспитатель, теперь молитесь в той комнате, где молились Люсьен и я; простите меня за то, что заставил вас подчиниться, как в заповеди «бодрствуйте и молитесь». И, возможно, в будущем, в ваших интересах молиться немногим меньше, а бодрствовать немногим больше».
Ну и ну! Морис снова рыдает! Полноте, мой дорогой приятель! Может ли быть, что ты, будучи мужчиной среди женщин, оказался мальчиком среди мужчин?