Особенная дружба | Странная дружба

Peyrefitte Roger

Направившись к выходу, Жорж решил, что, должно быть, грезит: он увидел, как его незримый гид неожиданно воочию возник на тропинке. Александр явился светлым и грациозным, как на их первом свидании тут; и он как будто догадывался, что сегодняшнее свидание — последнее. Он предстал перед Жоржем в обстановке их прежних триумфов, в день, отмеченный началом их разрыва. В молчании он приложил к губам палец — поцелуй, такой же осторожный, как тот, который он послал во время чтения Жоржа в трапезной.

Морис, открыто следовавший за братом, сделал Жоржу быстрый предупреждающий знак. У Жоржа пропала улыбка. Появились господин и госпожа Мотье, следовавшие

за Отцом Лозоном. Священник неожиданно замолчал. Быть может, эта встреча поразила его своей необычностью? Если конечный пункт этой прогулки был предложен Александром, то мог ли Отец Лозон не догадаться, что таким образом свершается своего рода паломничество по памятным местам, связывающим между собой мальчика и Жоржа де Сарра? И в этот самый миг их прощания ему становится известно, что значила для них оранжерея колледжа. Этот день раскрыл всю правду об их свиданиях, которыми они наслаждались тут, иногда сразу же после исповеди у него — дополнив то, что священник уже знал на следующий день после Большого похода, когда два друга показательно каялись о случайности той встречи в хижине. Несколькими минутами ранее он мог бы узреть и часть косвенных доказательств, которые были уже излишними.

Жорж, ожидая своего выхода, решил сознательно испортить свою роль, позволив себе забыть текст. Это стало бы своего рода дополнением к его сочинению по религиозному обучению, испорченному по приказу. Какое же удовольствие можно получить, сорвав это представление и испортив Les Plaideurs — это стало бы расплата за смену пажа в Ричарде Львиное Сердце. Леандр сможет смутить Дандена, удивить кардинала, огорчить настоятеля — огорчить даже больше, чем Епископ из Пергама, проповедующий им на Троицу — испугать префекта, сделать дураков из учителей, наградивших его таким количеством призов, но не давших ничего Александру. Ему захотелось унизить этот колледж, который избавлялся от лучшего своего сокровища.

Он прекрасно сознавал, что это всего лишь фантазия, и он не станет следовать ей, так же, как и всем остальным фантазиям, заполнявшим его мысли. Он решил не стараться; он сыграет свою роль так, как сможет. Он был обижен на Дандена, но кое–чем обязан Изабель. И, прежде всего, он был обязан Александру.

Он не мог отплатить ему таким странным способом, который не будет понят. Мальчик почувствует себя униженным таким разворотом пьесы в сторону посмешища. Уж лучше очаровывать его до самого конца, и оставить с еще одним счастливым воспоминанием, ради него сыграв Леандра так, чтобы превзойти чтение своих речей об Отеле де Рамбуйе и Житие Святого Бернардина.

Следовало подумать и об Отце Лозоне, и поэтому Жорж решил сыграть как можно лучше. Этот священник мог предвидеть все, но только не то, что один из друзей будет блистать опасным великолепием перед другим, вместо того, чтобы пытаться изгладить себя из его памяти. Отец лишил Александра роли в спектакле; но ему не приходило в голову, что роль Жоржа в пьесе старшеклассников что–то значит для Александра. А то бы он присоединился к коллегам монсеньёра Гамона [Jean Hamon, 1618–1687, французский врач, написавший много работ по медицине и на религиозные темы. Был учителем французского драматурга Жана Расина] и обругал бы постановку пьесы.

Несколько священников соседних приходов, чей аппетит был раззадорен представлением о Полиевкте, а также присутствием кардинала, прибыли на премьеру Les Plaideurs. Но, оказалось, что

Расин интересовал их меньше, чем Корнель. Или же, возможно, присутствие Его Высокопреосвященства вынуждало их вести себя более сдержанно, и не злоупотреблять аплодисментами. К тому же, в пьесе было мало моментов, которым они могли бы аплодировать с прежним воодушевлением; лишь «С Божьей помощь» Графини, «О! Боже мой!» Леандра, двух или трех «Бог знает, если…», а также реплике Шикано «Почтенье к господу, к мундиру и к чинам». А слыша «Черт меня возьми!», «Иди к черту!», и другие подобные выражения, не очень приятные их слуху, клирики принимали безразличный вид.

Спектакль вышел идеальным, актёры выступили замечательно. Но Леандр счёл, что последняя строка совсем не к месту.

Леандр

У нас сегодня праздник.

После занавеса была сделана обещанная фотография труппы, в костюмах, в которых они играли.

— Я буду ждать своей копии с нетерпением, — сказал Люсьен Жоржу. — Пока Андре не увидит, он никогда не поверит, что я играл Изабель. Он знает, что это не для меня. Но ради тебя чего только не сделаешь впервые?

Жорж и Люсьен шли к станции. Oни решили, что, оказавшись в поезде, ускользнут от своих родителей и отправятся по вагонам разыскивать Александра. Несмотря на свои договоренности с Морисом, обещавшим поддерживать его эпистолярную связь, Жорж по–прежнему желал лично объясниться с Александром. Однако, он пообещал Люсьену, что они не станут сейчас говорить о побеге. К тому времени, когда они добрались до станции, он пребывал в состоянии сильнейшего волнения.

Но там, на платформе, оказался отец Лозон, с чемоданом в руке, в центре той же группы, с которой Жорж встретился у оранжереи.

Судьба сказала свое последнее слово.

Глаза Жоржа встретились с глазами Александра, и он почувствовал, что был бы счастлив тотчас умереть на этом месте перед своим другом, и даже тогда он будет недостоин его. Затем подошёл поезд и разделил их; они попали в разные вагоны, в разные классы.

А вскоре жизнь воздвигнет еще один барьер между ними, даже ещё более прочный, чем тот, что разделял их в колледже.

Стоя в коридоре поезда вместе с Люсьеном, Жорж молчал. Он думал об Александре. Он наблюдал за телеграфными проводами, которые сходились, петляли, расходились, опять петляли — как клубок, который Фатум сплел для Александра и него, скручивая и раскручивая нити их судеб, сначала поднимая их к небесам, а затем бросая их оземь. Но, отныне их судьбы были навечно отделены друг от друга, а Александр все еще пребывал в неведении этого факта; как Андре, не подозревавший о своей участи до той поры, пока рядом с ним не оказался префект студии; как Отец де Треннес — до того момента, пока у его двери не появился настоятель. Вероятно, Александр, утешая себя за присутствие Отца Лозона, вспоминал взгляд, которым он обменялся с Жоржем, и, который, хотя он этого не знал, был прощальным.

Поезд приближался к С., покачиваясь на стрелках. Вот бы он сошёл с рельсов из–за них! Александр спустился на платформу с плащом через руку и чемоданом — чемоданом, который он, возможно, выбрал намеренно, чтобы захватить его в предстоящее путешествие. В его голове, должно быть, теснилось множество вещей, о которых он не думал тогда, когда Жорж впервые наблюдал, как он сходит с поезда на этой же самой станции. Но и сейчас он казался таким же счастливым и резвым, как в тот раз. Он стал красивее, чем раньше, посвежел и выглядел ещё более оживлённым.