Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

Антонова Александра

— Господи, когда же будет рассвет? Как мне все надоело! Я не шлюха! Я хочу домой! Я устала от этих привидений и тайн! Мне осточертели легенды и замки! Я не хочу никаких денег, Багамских островов, пальм и мачо с гитарами. Да пропади они все пропадом — эти яблоки и змеи! Что ты пристал ко мне со своими глупостями? Ты же сыщик, вот и ищи их. А я не виновата… Господи, когда же наступит рассвет?

Я размазывала по щекам слезы, шмыгала носом и была готова отдать все на свете, лишь бы повернуть время вспять, очутиться в том дне, когда Магнус был еще жив, а желтый конверт из Швейцарии лежал на столе. Я бы вручила его своему начальнику

и отказалась бы от щедрого подарка. Я бы хлопнула дверью, уволившись по собственному желанию, и не знала бы больше никаких забот.

— Ольга, прости меня, — мужская ладонь легла на сотрясаемое от спазматических рыданий плечо.

— Пристал тут ко мне… «сыщик» называется, не знаю я никакого Блума, и Оливию твою не знаю… алиби у меня… — бурчала я под нос.

— Прости, Ольга… Зря я так…

Мужская ладонь примиряющим жестом протягивала шейный платок. Я с удовольствием воспользовалась платком, высморкав нос. За последние сутки я пролила столько слез, сколько не приходилось плакать за всю жизнь. Ну что за несчастье такое?! А ведь я так радовалась, когда летела в Швейцарию, столько было надежд и ожиданий. Эх, горе горькое…

Его пальцы откинули прядь моих волос с лица, провели по влажной щеке с непонятной нежностью, и голос потеплел:

— Ты же видишь, какие тут дела творятся. Вокруг смерти Оливии столько непонятного. Зачем она сюда приехала? Почему нельзя было встретиться в городе? О чем хотела поговорить? Почему ее укусила змея? Медноголовки редко встречаются. И надо было очень постараться, чтобы укус пришелся в руку. Вот тут — между большим и указательным пальцами.

Он рассматривал мою ладонь с таким видом, будто мысли его были далеко-далеко. Сыщик тяжело вздохнул, и мне стало жаль его: интуиция подсказывала, что Оливию он знал при жизни и что расследует это дело в личных интересах. Может быть, он тайно любил эту молодую, красивую, богатую женщину?

— Оливия была изнеженной городской женщиной. Дальше парижских бутиков и казино она не выезжала. Чего ради ее понесло сюда? — он сжал мои пальцы и думал о чем-то невеселом.

«Э-э-э, нет, — подумалось мне. — Анри вовсе не любил ее тайно. Им движет другое чувство. Может быть, он знает ее бывшего мужа, может быть, они друзья? А что ж, почему бы и нет? Может быть, бывший муж Оливии когда-то спас ему жизнь? Или принял участие в его судьбе иными способом? Может быть, Анри — приличный человек и хочет помочь в расследовании, не доверяя выводам полиции?»

Я поняла его болезненное отношение к любовной связи Оливии и Блума. И я простила его вспыльчивость. И улыбнулась ему.

— Ты устала, Ольга, понимаю, — он все еще сжимал мои пальцы. — Пойдем, я отведу тебя в опочивальню. Поспи немного. А утром посажу тебя на поезд, и ты уедешь домой. И забудешь эту ночь, как кошмарный сон.

Да, сон бы мне не помешал. Если только удастся заснуть. Но вот что странно: сердце болезненно сжалось, осознав, что завтра я покину Грюнштайн, сяду на поезд и уеду. Самолет унесет меня в Россию, и я забуду эту ночь, как кошмарный сон… Мне не хотелось уезжать. Мне не хотелось возвращаться в тихую заводь прежней жизни. Мне было жаль расставаться с призраками… Как столетняя старуха, я поднялась и шаркающей походкой направилась к двери. Но Анри придержал меня.

— Так что там за история с пятидесятью франками?

Я устало вздохнула и проворчала:

— Мне вернули пятьсот франков, переплаченных за гостиницу.

Номер, который я забронировала, был занят. Свободной оказалась только одна комната, маленькая, у аварийного выхода, — получилось очень даже правдоподобно, имена Варкоча и Блума не были произнесены, и я воспряла духом:

— Да. Вот такая история. У меня оказались лишние пятьсот франков, и я решила съездить в Грюнштайн. Знала бы — ни за что бы не поехала. Теперь — ни денег, ни сумочки, одни неприятности…

— Все равно бы приехала…

Он притянул меня к себе, так что я оказалась у него между колен, провел тыльной стороной ладони по щеке и вдруг впился в губы так, что перехватило дыхание.

Ах, я и не знала, что поцелуй бывает таким нежным и жестоким, жадным и ласковым. Я не знала, что от таких поцелуев голова идет кругом, сердце рвется из груди, колени подгибаются и сладкая истома накатывает кипящей волной. Все прежние поцелуи, пережитые в иной жизни, — влажные и безвкусные, настойчивые и бесцеремонные — ни в какое сравнение не могли идти с тем, что испытала я в библиотеке. Ах, я и не знала, что мужская рука на груди может быть чем-то еще, кроме клещей.

Его губы притронулись к выемке на шее, скользнули к мочке уха и опять приникли в моему рту. Ах, я таяла восковой свечой, я упивалась незнакомыми ощущениями, я жаждала еще и еще. Мои руки оказались на его шее, и я стряхнула старую кепку, которую он носил козырьком назад, и запустила пальцы в длинные завитки волос на затылке. И я погрузилась в пенящие воды сладкого желания.

Мне показалось, что резкий порыв ветра коснулся щеки и качнул тени. Я приоткрыла глаза, и будто сквозь туман проступило странное видение. Мне показалось, что часть стены рядом с мордой кабана опустилась вниз, и в черном проеме застыла белая фигурка, раскинув руки в стороны, подобно распятому Христу. Через миг стена вернулась на место, скрыв призрак. Пламя свечей дернулось, как от сквозняка, и два огонька из пяти погасли. От фитильков поднялись две тонкие струйки дыма.

— Что. Это. Было? — выдохнула я.

— А? — спросил Анри, отрываясь от моей шеи и вынимая руки из-под свитера.

— Что. Это. Было? — силилась я вздохнуть.

— Ольга, что с тобой?

— Там. Было. Оно.

Анри обернулся. Морда кабана пялилась на нас костяными пуговицами.

— Что случилось?

Я глотала ртом воздух и таращила глаза. В голове крутилась фраза: «Белая дама — за блуд наказание». Вот так нас и настигает возмездие. А ведь я готова была отдаться прямо на столе мужчине, с которым встретилась несколько часов назад! Боже мой, я уже расстегивала пуговицы его рубашки и с упоением ощущала его ладони в чашечках лифчика! Я уже намеревалась стянуть свитер через голову и подставить его губам набухшие соски! Ах, как мне хотелось отдаться ему на столе!.. Блуд, форменный блуд… Стыд-то какой! Вот и не верь после этого пророчествам «Умозрительных рассуждений»!

Анри отстранил меня, нехотя подошел к стене и провел ладонью по камням. Старая кладка выглядела монолитом, ни щелочки, ни стыка. Только в одном месте, чуть выше головы, было небольшое углубление, будто каменщик неплотно пригнал два камня.

— Ну, что ты увидела на этот раз? — он смотрел на меня с жалостью и недовольством, так смотрят на детей-врунишек, на двоечников-фантазеров.

Я взяла себя в руки, несколько раз глубоко вздохнула и постаралась произнести как можно более отчетливо: