Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

Антонова Александра

Я всматривалась в готические буковки, в красивую виньетку, с которой начинался текст на странице, пыталась вчитаться в смысл слов, но ничего не понимала. Старофранцузский язык, догадалась я и уважительно посмотрела на Анри: не часть встретишь столь эрудированного сыщика.

— Вот, здесь, — он возил пальцем по строчкам. — «Три символа счастья: ложе, корона, жена. Розовый цвет — погибель твоя…» Нет, не то… «Белая дева — за блуд наказание»… Опять не то… А, вот! «Три символа смерти: яблоко, змий и стрела».

Он вопросительно воззрился на меня.

— Змея?! —

догадалась я.

Он кивнул и опять уставился, будто ожидая продолжения. Но я не знала, что еще сказать. Про «розовый цвет» и «белую деву» ничего в легенде о Грюнштайне не говорилось.

Сыщик не дождался ответа и с досадой кивнул в сторону одной из стен.

— А теперь посмотри на эту картину.

Я взяла тяжелый подсвечник и поднесла его к старинной доске, что висела в узком простенке между книжными шкафами. Рыцарь в доспехах с алмазным венцом в левой руке взирал на меня с полнейшим равнодушием. Я пожала плечами, потому что никакой связи с книгой не уловила.

— Вот здесь, на геральдическом щите, что нарисовано? — он отобрал у меня шандал и поднес свет к левому углу картины.

Я долго всматривалась в загадочные значки на треугольном щите, украшенном завитушками. В полутьме, без очков я чувствовала себя полуслепой курицей.

— Э-э-э… Вижу кружочек, палочку и волнистую линию. Что это?

— Это не «кружочек, палочка и волнистая линия», — передразнил он. — А яблоко, стрела и змея в трех геральдических полях. Понятно?

— Да… То есть нет.

Он вернулся к столу, поставил подсвечник и захлопнул фолиант. Поднялось облачко книжной пыли, щелкнули медные застежки.

— Оливия умерла от укуса змеи, — устало сказал он. — Сегодня в рыцарском зале ты выпустила арбалетную стрелу. Что следующее в логическом ряду?

— Яблоко? — ахнула я.

Да, какое странное совпадение. Змея присутствует в двух легендах их четырех: в той, которую я читала в детстве, и в той, которую рассказала Гунда. В истории Варкоча несчастная женщина умирает во время родов, а у папаши Бонифация она продолжает жить и растить сыновей. Гунда сказала, что существует только одна настоящая легенда, а остальные — выдумки досужих писак.

Правильная история говорит о трагической смерти законной жены короля Хендрика от укуса змеи и о прибытии в Грюнштайн похожей на нее девушки. Девушку привез из похода сам король, чтобы выдать за усопшую жену и поймать преступника в ловушку. Он подозревал мачеху и дядю. Так-так-так… Вслед за ней пробирается в замок жених, но погибает в коридорах замка. Его душа превращается Белого Всадника на белом коне.

Девушка оказалась хитрой особой. Она попыталась обольстить безутешного вдовца, затащив его в постель. Но тот отверг ее любовь. Обиженная девица подговорила шута убить короля с помощью отравленного яблока. Хендрик умирает. Через некоторое время у нее рождается наследник — сын короля. Любовница становится хозяйкой Грюнштайна. Она выходит замуж за шута. Мачеха заживо похоронена в монастыре, дядя убит выстрелом из арбалета. Ага…

Ага!

У нас имеется смерть законной владелицы Грюнштайна от змеиного укуса. Змея на геральдическом щите — первый символ смерти. Призрак Оливии бродит по замку в поисках обручального кольца. Стрела — второй символ — попала в головной убор девушки на гобелене. Она символизирует дядю, который тоже убит в аллегорическом смысле. Жених в образе Белого Всадника прячется вместе с белой лошадью в темных коридорах Грюнштайна. Теперь должен появиться третий символ смерти — яблоко. Яблоко и король Хендрик. Яблоко должно аллегорически убить короля — владельца Грюнштайна.

— Яблоко должно убить короля! — сообщила я в прозрении. — Все ясно: бывший муж Оливии появляется в замке, и его убивает яблоко!

Я представила себе, как последнему представителю вырождающегося аристократического рода, томному меценату с моноклем в глазу, сваливается на голову здоровенное яблоко из папье-маше, и тот падает, как подкошенный. Бац! Пророчество сбылось! Как хорошо, что я так и не стану хозяйкой Грюнштайна, а то пришлось бы испытать все прелести напророченных ужасов.

Сыщик недобро усмехнулся и кивнул головой.

— Вот-вот. Яблоко. Оно у тебя в сумочке? — его голос источал ядовитый сарказм.

— М-м-м… Нет… в сумочке у меня кошелек, расческа, косметичка, паспорт, билет на самолет, т… — я чуть не произнесла роковое слово «Титул», но вовремя прикусила язык. — Никакого яблока нет. Была конфетка, но я ее уже съела. А почему у меня в сумочке должно быть яблоко? Ты смеешься надо мной, да?

Анри наклонился и легонько тряхнул меня за плечи. Я испугалась. У него было такое лицо, будто он готов был задушить меня. Кожа на скулах натянулась, губы плотно сжались и подрагивали, а на висках пульсировала жилка. И холодное бешенство в глазах. И говорил он, почти не разжимая губ, цедил хриплым шепотом:

— Ты хочешь сказать, что появилась здесь случайно?! Ты — хорошая актриса, я почти поверил тебе. Вот только я заметил, как ты удивилась, услышав имя Блума. Ты что, не знала, что он был любовников Оливии? Говори, ты знаешь Блума? Он твой сообщник? Ты спишь с ним? Ну!

Он тряс меня, как осинку, в глазах все плясало, и клацали зубы. Я мычала, отрицательно крутила головой и силилась вырваться из его цепких пальцев.

— Отпусти меня! — взмолилась я. — Я не сплю ни с каким Блумом! Да, я оказалась здесь случайно! Да если бы не эти несчастные пятьсот франков, я бы давно улетела домой!

— Ты лжешь! Ты любишь его?! Признавайся!.. Какие пятьсот франков? — он отпустил мои плечи и отшатнулся. — Тебе заплатили пятьсот франков? Ты — шлюха?!

Анри брезгливо отер ладони о комбинезон.

— Я — кто?! — у меня даже голос сел и в нем появились каркающие интонации, как у Гунды.

Слезы обиды и унижения навернулись на глаза, и я расплакалась, совсем позабыв, что дала слово больше не лить слез. Уткнулась лбом в скрещенные на столе руки и разрыдалась, как в детстве, со всхлипами и причитаниями: