Особенные. Элька-2

Ильина Ольга Александровна

— Но почему.

— Пообещай мне, — приказал папа. А я совсем ничего не понимала. Почему он так встревожен? Почему требует такие глупые обещания? Почему до боли сжимает мои плечи? Почему он так боится?

— Обещаю, — выдохнула я, и он расслабился.

— Папа, вы чего не заходите? — спросила появившаяся неизвестно откуда Женька. Мы оба вздрогнули, посмотрели, что стоим прямо перед входом в кафе и вошли внутрь вслед за сестрой. Весь обед я угрюмо молчала. Есть совсем не хотелось, даже восторженные впечатления мамы и Жени о нашей маленькой прогулке не вдохновили. Диреев сидел напротив и раздражающе часто смотрел на меня. Стоило только поднять голову, как я видела его внимательный взгляд и хмурилась еще больше. И папа тоже хмурился. Я его никогда таким не видела. Даже когда он пытался убедить меня, что экономическое образование пригодится в жизни больше, чем работа художника. Тогда он давил своим

авторитетом родителя, но сейчас это был перебор. Папа никогда мне ничего не запрещал. Мы всегда вели дискуссии. Ссорились, спорили, но всегда достигали компромисса. Даже в той ужасной ситуации с Егором. Ведь он понял, что это я из-за него тогда так… Родители никогда об этом не говорили, о самой тяжелой полосе в моей жизни, о том, что папе пришлось отмывать ванную от крови собственной дочери. Мама не смогла. И даже тогда, я умоляла его не ездить к Егору выяснять отношения. Это стало бы катастрофой и еще неизвестно как бы обернулось. Тогда папа меня понял и поддержал. Почему же сейчас он так непреклонен? И почему так уверен, что я не поеду к Еве сама?

А вечером поняла. Он бабушке рассказал. Она, под предлогом заботы обо мне, забрала сотовый, а заодно запретила выходить из дома без Диреева. Теперь он стал еще и моим личным охранником.

— Я что? Под домашним арестом?

— Что ты милая, все это только ради твоей безопасности, — улыбаясь, ответила бабушка. И я бы продолжила возмущаться, но увидела в ее глазах нечто, что отбило всякую охоту возражать. Я увидела тот же взгляд, когда бабуля нашла меня в больнице. Не просто страх. Ужас, что она может меня потерять. Только поэтому я смирилась и промолчала.

— Мне очень жаль, — проговорила я, когда мы с Диреевым возвращались в наши комнаты. — Ты терпишь меня на тренировках, а теперь будешь и в остальное время.

— Я переживу.

— Да уж, а мне как пережить, — прошептала я едва слышно, а он напрягся. Остановил меня и спросил:

— Почему тебя это так беспокоит?

— С чего ты взял, что я беспокоюсь? Взгляни в мое лицо и скажи, где ты там видишь беспокойство?

— Тогда почему ты дрожишь?

— Потому что ты нарушил мое личное пространство. Тебе это понятие знакомо?

— Вчера это вроде тебя не беспокоило.

— Вчера мне просто не хотелось ругаться. Но мне неприятно, когда ты.

— Что я? Договаривай раз начала.

Он так смотрел на меня в этот момент, что я смутилась и не так уверенно ответила, как хотела. Почти прошептала:

— Я не смогу дать тебе ничего, кроме дружбы.

— А кто сказал, что я просил о большем? — хмыкнул он и пошел дальше, оставив меня в глубоком недоумении. И ведь он прав. С чего я решила вообще, что между нами что-то есть? Дура. Вечно напридумываю себе. Мало ли, почему он хотел меня поцеловать вчера. Поддался моменту, решил проверить, да причин может быть миллион. А я уже готова его в свои поклонники записать. Да и зачем мне такой опасный поклонник? Нет. От него и так трудно избавиться, а в роли парня он, наверное, и вовсе невыносим. И зачем мне такие проблемы? С теми, что есть разобраться бы для начала. Например, картины, из-за которых у папы было столько проблем. Они лежали у меня в шкафу уже два дня, а руки все не доходили. Не уверена, что я увижу там что-то новое для себя и все же.

Их было около двадцати. Мои старые рисунки еще до того, как я стала искрой. Я помнила каждую из них и те ощущения, под которыми рисовала. Некоторые были очень странными. Такими, что закончив, я могла долго стоять в недоумении, не понимая, откуда этот образ взялся. Но только сейчас, развернув их, расположив на полу, я поняла, что некоторые как пазл. Части одной большой картины, соединив вместе которые, я увидела нечто совсем непонятное.

Большой холл с колоннами. Все в мягком, золотом свечении, ковровая дорожка на полу, маленькая пальма в углу у арки. Еще одна с противоположной стороны. А дальше колонны, гигантский куполообразный потолок, лепнина на самом верху. Как в наших церквях. Но это точно не церковь. Много окон, дверей, много света и лестница большая, тоже покрытая ковровой дорожкой. Так, а что там дальше? Нужна лупа. У каждого уважающего себя реставратора, даже будущего, должна быть лупа или специальные увеличительные окуляры. У меня была лупа. Очень мощная. Поэтому я смогла увидеть больше. То, что находилось за колоннами.

Это отель. Диваны, столики, два лифта, вращающиеся входные двери. В центре зала застыл портье в зеленой форме с нашивкой на груди. Я не смогла разглядеть название отеля, но рисунок запомнился. Впереди несколько стоек с рекламными проспектами. Еще одна стойка. На ней дата. 22 июля. Какая-то конференция. Все. Больше я разглядеть ничего не смогла и обратилась к следующей картине. Те же тона. Похоже, тот же отель, но здесь все

крупнее и ярче. Центральное место занимает человек. Он стоит вполоборота. Высокий, широкоплечий, в идеальном черном костюме. По цвету кожи не белый. Мулат скорее. Мне почему-то кажется, что он англичанин, хотя я никогда не видела англичан. А еще он носит очки, немного близорук, но они его совсем не портят, скорее придают какой-то невероятный шарм. На нем хочется задержать внимание. Красивый мужчина. Не знаю, кто он. Не знаю почему, но я нарисовала это в начале прошлого августа. За несколько недель до моей загадочной потери памяти. Означает ли это, что уже тогда у меня не было выбора? Что все это, то, что я здесь, предательство Егора, исчезновение, бабушка, все это было предопределено. И если это так, то. Мне стало страшно. Захотелось разорвать, уничтожить картины, но я не смогла. Потому что они действительно были прекрасны. Как я могла в своем странном трансе так точно все это изобразить? Не понимаю. Каждая мелочь, даже нашивка у портье. Как? Для меня это непостижимо.

Но была и еще одна картина. Написанная уже после. От которой у меня тоже бежали мурашки. Егор. Он был центральной фигурой. Мне показалось даже на какое-то безумное мгновение, что он смотрит на меня сейчас, в реальности, а не на картине. Его взгляд, немного исподлобья. Пристальный, жесткий и нежный одновременно. Я не могла оторвать от нее, от него глаз. Все смотрела и смотрела, казалось несколько часов. И казалось, я смогу смотреть на него бесконечно. Не знаю, о чем я думала в этот момент. И почему я травлю себе душу. И все же не в силах отвести глаз. Он даже здесь гипнотизирует меня. И, кажется, что вот-вот сойдет с холста, улыбнется своей кривой улыбкой, проведет рукой по щеке и поцелует так, как никто и никогда меня не целовал. Я люблю его. Люблю до сих пор. И никуда она не девается. Притаилась где-то в сердце, сопротивляется, трясется вся, а выходить не хочет, как бы я ее не вытравливала. Любовь эту. А ненависть… я не умею ненавидеть.

Как-то внезапно на ум пришло одно стихотворение:

Давным-давно, а может и не правда… По свету шла уставшая любовь, И ничему была она не рада, Сбивая об дорогу, ноги в кровь. Навстречу ей, красива и надменна… Шла ненависть в изящных башмаках. Она была прекрасной королевой, С ехидною усмешкой на губах. Увидела любовь и обалдела: «Да, что с тобой, красавица моя? Совсем недавно ты была другою, Где красота безумная твоя?» Подняв глаза, потухшие без света, Наполненных слезами от обид, Любовь не знала точного ответа, Лишь понимала, что душа болит. И ненависть ей протянула руку: «Ну, что ж давай, тебе я помогу, Иди со мной, несчастная подруга, На шаг я от тебя теперь пойду. Я просто поддержу, чтоб не упала, И, если надо заменю тебя…» Любовь ей головою закивала, Опять же, ничего не говоря. Так и пошли они по свету рядом, Любовь сначала, ненависть потом… И друг за другом следуют упрямо… Почти всегда заходят вместе в дом.

Но, как я уже сказала, я не умею ненавидеть его.

Глава 15

Уроки

Крыс спас меня от очередного приступа слез и самоистязания.

— Элька, я вернулся. А ты чего такая пришибленная?

Я поспешно свернула картину. Не нужно ему знать.

— Что рассматриваешь?

— Да так, старые рисунки. Как прошло?

— Все, Элька. Я выбил для нас время. Ох, и ушлый же у тебя учитель.

— Не уверена, что хочу у него учиться, — вздохнула я.

— Что так? — заинтересовался Крыс и перебрался на кровать, куда через минуту и я подсела.

— Странный он, — пожала плечами я и посмотрела на своего усатого хранителя. — Кстати, теперь, когда я знаю твое имя, ты от вопросов больше не отвертишься.

— А что ты хочешь знать? — осторожно спросил Крыс.

— Что там у вас случилось на совете? Тебе что-нибудь удалось узнать?

— Совета не было.

— Как не было? Почему?

— Потому что у нас ЧП случилось. Кто-то убил фею.