Особенные. Элька

Ильина Ольга Александровна

В небольшой комнатке два на два метра, было тепло, уютно и пахло домашним печеньем. Жаль, я не догадалась торт купить или конфет. И правильно мне тетя Маша не поверила. Кто же ходит проведать знакомых с пустыми руками?

— Ну, рассказывай, — потребовала тетя Маша, наливая горячий чай в стакан.

— Да что рассказывать-то?

— Ведь не просто так пришла нас проведать.

— Не просто так, — созналась я, — Мне с Василием Петровичем поговорить надо.

— Так нет его.

— Как нет? — изумилась я и даже испугалась, — Умер?

— Тьфу

тебе на язык. Живехонек он. Уволился.

— Как? Когда?

— А, аккурат в тот же день, как тебя выписали.

— Серьезно?!

— Все мы удивились, конечно, поохали, заведующая так вообще, чуть ли не плакала и на колени вставала. Ведь Петрович золотой души человек. А врач какой? От Бога.

— Да, что есть, то есть, — согласилась я. Весь месяц, что я лежала, в его смену никто не умер. А это для нашего реанимационного отделения очень существенный показатель. К нам всех свозили. После аварий, суицидников, наркоманов даже с передозировкой. Я думаю, это не просто везение. Те жуткие тени и плюгавый докторишка-кракен очень помогали им всем на тот свет отправиться, пока мы с Василием Петровичем не объявились.

Пока я размышляла об этом, мобильник зазвонил. Я достала его, глянула на дисплей. Егор. Объявился, наконец. Только не хочется как-то мне ему сейчас отвечать. Я сбросила звонок. Но телефон снова зазвонил, потом еще и еще, пока я не поставила звук на автономный режим. Пусть теперь с механической тетенькой беседует. Да, я злюсь. Пару часов назад я вот также пыталась дозвониться. Беспокоилась, переживала, но ему, по-видимому, плевать. Так пусть на себе прочувствует, каково это, когда тебя игнорируют.

— Парень? — участливо спросила тетя Маша. Я кивнула.

— Тот, ушастый?

— Нет. Ушастый — это Ромка. Просто друг.

— Хм, для кого друг, а для кого и не друг. Помню я, как гоняла его по этажу.

— И я помню, — улыбнулась в ответ.

Было дело. Ромка, если захочет, кого угодно достать может. Он даже ночью однажды пробраться ко мне пытался. По пожарному ходу. Тетя Маша тогда заметила и чуть не отхлестала его мокрой тряпкой. Ромыча спасли только длинные ноги и скорость, которую они умеют развивать.

— Значит, у тебя есть другой?

— Не другой, а единственный. Хотите, фото покажу?

Вчера я не удержалась и сфоткала Егора на катке. Он так смешно ловил снежинки. Да и вообще. Хотелось сохранить этот день не только в памяти.

— Хм, помню, помню его.

— Помните? — удивилась я.

— Да. Он тоже к тебе приходил. Весь взъерошенный, напуганный. Я тогда сразу подумала, что ты девчонка вертихвостка та еще. То один, то второй, то третий.

— Третий? — еще больше удивилась я, — Погодите, ко мне еще кто-то приходил?

— Приходил. Видный такой. Постарше. Серьезный.

— И когда это было?

— Да в тот день, когда ты поступила, и было. Я только из отпуска вернулась, захожу в реанимацию, а там ты лежишь. Синяя, вся в бинтах и гипсе. Живой труп. А он стоит и по голове тебя гладит.

И взгляд такой.

— Какой?

— Любящий.

— Бред, — подскочила я, — Вы видимо ошиблись.

— Да чтобы я и ошиблась, — возмутилась тетя Маша.

— Да, тогда почему я его не видела ни разу? Или он только две недели комы ко мне ходил?

— Почему две недели? — воскликнула женщина.

— А разве не так?

— Не знаю. Но как тебя привезли, ты на следующий день и очнулась.

— Стоп. Вы утверждаете, что я шестого поступила?

— Ну да.

— Тетя Маш, вы что-то путаете.

— Да ничего я не путаю. Я же говорю, после отпуска вернулась, а тут ты.

— Так значит, я в ваш отпуск появилась, — попыталась найти разумное объяснение я.

— Да нет же, ты не поняла. Тебя привезли именно в мою смену. Я сама дверь держала, пока тебя из скорой катили.

— Это невозможно. Мне сказали, что…

Все. У меня сейчас взрыв мозга будет. Я встала, заходила по комнате, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок. Нет, я знала, что те фотки подлинные. А теперь это подтвердилось человеком, которому у меня нет причин не доверять. Две недели. Две чертовых недели. Что я делала эти две недели? Шлялась по клубам? Кстати, а что это за клуб был? Надо выяснить. И что здесь Егор делал?

— Не понимаю, почему Петрович тебе не сказал. Он ведь аккурат с тобой и приехал.

— Как со мной?

— На одной скорой.

— Это как? — в очередной раз за этот день удивилась я.

— А так. Тебя с задней двери везли, а он со стороны водителя вышел и за тобой следом. Бумаги заведующей сунул и в операционную.

— Понятно, — проговорила я, хотя самой вообще ничего понятно не было. Слишком запутанная это история. И сдается мне, только Василий Петрович сможет ее распутать.

— Мария Федоровна, а может… вы знаете, где живет Василий Петрович? — без всякой надежды спросила я. Вряд ли больничная санитарка может знать такие вещи. Это скорее в отделе кадров надо спрашивать, но кто подростку расскажет о таком? Вот именно, что никто. Значит, тупик. Но я недооценила замечательную тетю Машу. Оказалось, она живет в том же районе и дружит с хозяйкой квартиры, которую снимал, а может, и до сих пор снимает Василий Петрович. Хоть в этом удача мне улыбнулась. Надеюсь, это не единственный счастливый подарок, который преподнесет мне судьба сегодня.

В общем через час я вышла из больницы с заветным адресом. Думала, не застану Василия Петровича дома или на домофон нарвусь, но повезло. И домофона не было на подъезде и Василий Петрович мне открыл. Немного сонный, взъерошенный, но все тот же ангел, все с теми же крыльями.

— Панина?

— Она самая, Василий Петрович, — проговорила я и протиснулась в прихожую, пока доктор не надумал захлопнуть перед моим носом дверь, — Не ждали?

— Признаюсь, не ждал.

— А я вот вас навестить пришла. В больницу. Гляжу, а моего любимого доктора нет. Решила заглянуть к вам.