Особо опасен
Шрифт:
— Не суди Всевышнего, Аннабель. Он тебя может покарать.
— А ты одобряешь?
— Что?
— Убийства?
— Убийство невинных не может быть Аллаху в радость.
— Но кого считать невинным? И чье убийство будет Аллаху в радость?
— Аллах знает. Он все знает.
— А мы–то как узнаем? Как Аллах даст нам знать?
— Он сообщил нам через священный Коран. И через своего пророка, да пребудет мир с ним.
«Убедись, что он обезоружен, и сделай выпад», — учила ее Эрна. Кажется, такой момент настал.
— Я читала труды знаменитого исламского
— Почему я должен был о нем слышать, Аннабель? Если он выступает по западному телевидению, он плохой мусульманин, продажный.
— Ничего подобного. Он по–настоящему набожный, он аскет и общепризнанный ученый, написавший важные книги об исламской вере и повседневной практике, — возразила она, игнорируя зарождающуюся ухмылку недоверия.
— На каком языке он написал эти книги, Аннабель?
— На арабском. Но они широко переведены. На немецкий, русский, турецкий, практически на любой из известных языков. Он состоит во многих благотворительных мусульманских организациях. В своих сочинениях он уделяет большое внимание мусульманскому принципу добровольного пожертвования, — добавила она не без подтекста.
— Аннабель…
Она ждала.
— Ты привлекла мое внимание к работам этого Абдуллы с целью уговорить меня принять грязные деньги Карпова?
— Допустим, и что из этого?
— Тогда заруби себе на носу: я никогда этого не сделаю.
— Ну хорошо! — отозвалась она, теряя всякое терпение. — Я зарубила. — Зарубила или сделала вид? Она и сама не знала. — Я зарубила себе на носу, что ты никогда не станешь врачом или кем ты там хочешь стать. Что я никогда не смогу вернуться к прежней жизни. Что мистер Брю никогда не получит назад своих денег, выданных на уход за тобой, потому как в любую минуту сюда могут нагрянуть люди, которые отправят тебя обратно в Турцию, или Россию, или куда–нибудь похуже. И это не будет угодно Господу. Это будет твой личный выбор, твои глупость и упрямство.
Тяжело дыша, одной половиной кипя от ярости, а другой оставаясь холодной, словно лед, она видела, как он поднялся и разглядывает залитый солнцем мир за окном.
«Можете при нем выйти из себя, если это будет естественной реакцией, — говорил ей Бахман. — Как вы вышли из себя в тот вечер, когда мы схватили вас на улице и заставили разом повзрослеть».
#
Вернувшись на съемную квартиру, Аннабель застала там Эрну Фрай и Бахмана в приподнятом настроении, но в раздвоенных чувствах. Похвалы Эрны Фрай не знали границ. Аннабель была бесподобна, превзошла все их ожидания, они и думать не смели, что все так быстро закрутится. Сейчас вопрос стоял так: дать Иссе еще день, чтобы помучиться над своим решением, или еще раз послать к нему Аннабель во время обеденного перерыва под благовидным предлогом — вручить книги Абдуллы, дабы развить успех?
Вот только Аннабель после своих достижений вдруг упала духом. Вначале они были так поглощены собой, что не обратили внимания на перемену в ее настроении,
— В чем дело? — сухо спросил он.
— Я ваша коза на привязи, ведь так? — произнесла она через сплетение пальцев.
— Кто–кто?
— Я приманиваю Иссу, потом Абдуллу, которого вы уничтожите. У вас это называется спасать невинных.
Бахман обошел стол и навис над ней.
— Чушь собачья! — рявкнул он ей в ухо. — Пока вы играете в эту игру, ваш мальчик сохраняет шанс на главный приз. И еще, к вашему сведению: не в моих планах, чтобы с драгоценной головы этого гребаного Абдуллы упал хоть один волос. В глазах слишком многих людей он воплощение терпимости и широты взглядов, а я не из тех, кто провоцирует массовые беспорядки!
В результате было принято решение в пользу ланча. Аннабель заскочит на минутку, оставит книги Абдуллы и убежит, а уже вечером узнает о его реакции. Она с этим планом согласилась.
— Эрна, только не пытайся играть на моих нежных струнах, — сказал Бахман, после того как они проводили Аннабель с ее велосипедом в желтый минивэн. — В этой операции нам не до соплей.
— А когда нам было до них? — риторически спросила Эрна Фрай.
#
Аннабель и Исса, как всегда, сидели в противоположных концах комнаты. Наступил вечер. Днем она забежала на минутку, чтобы оставить три тоненькие книжки Абдуллы на русском языке. И вот вернулась. Она вытащила из анорака листок бумаги. До сих пор они перемолвились разве что парой слов.
— Я это скачала из интернета. Хочешь послушать? Текст на немецком, но я могу для тебя перевести.
Так и не дождавшись ответа, она начала громко читать вслух:
— Доктор Абдулла, родился в Египте, пятьдесят пять лет. Всемирно известный ученый, сын и внук имамов и муфтиев… В годы бурной молодости, будучи студентом Каирского университета, увлекся доктриной «Мусульманского братства». Был арестован, брошен в тюрьму и подвергнут пыткам за свои радикальные убеждения… После тюрьмы он мог снова погибнуть, на этот раз от рук своих же бывших товарищей, так как стал проповедовать братскую любовь, искренность в отношениях, терпимость и уважение ко всем творениям Божьим. Доктор Абдулла, ортодоксальный ученый–реформист, делает упор на пример, который нам подают пророк и его окружение.
Она снова подождала.
— Ты меня слушаешь?
— Я предпочитаю читать Тургенева.
— Потому что не желаешь ничего решать? Или не хочешь, чтобы глупая женщина и к тому же атеистка приносила тебе книжки, в которых говорится, как добрый мусульманин поступает со своими деньгами? Сколько раз я должна тебе напоминать, что я твой адвокат?
В сгущающейся полутьме она зажмурилась и снова открыла глаза. Похоже, он напрочь утратил ощущение чрезвычайности происходящего. Зачем задумываться о важных делах, когда от всех мелких забот тебя давно избавили?