Особое задание
Шрифт:
В армию меня забирали один раз, в далекие восьмидесятые годы, когда прямо с экзамена нас вызвали в деканат. Секретарша: «Мальчики, возьмите повесточки, распишитесь!» Было это, как сейчас помню, двадцать восьмого июня, а явиться на призывной пункт следовало уже первого июля. На «отвальной» крутили песню «Машины времени» о вагонных спорах и тех двоих, что сошли под Таганрогом.
Двое суток в комнате, ночевка на панцирной кровати без матраса, поезд до Москвы, ещё один поезд, высадивший нас именно под Таганрогом! Учебка, воинская часть, дембель. Осенью институт, секретарша: «Мальчики, быстренько
Попасть в армию северного правительства мне никак не хотелось. Ладно бы в штаб, в адъютанты генерала Миллера – по примеру героя культового фильма (сегодня все фильмы культовые, но этот стоит наособицу), а если засунут в маршевую роту, да отправят на передний край, оно мне надо? У Миллера наверняка в адъютантах кто-то из чинов покрупнее. Вон даже у его заместителя Марушевского в адъютантах ходит целый князь Гагарин, так что мне ничего не светит. И накроется медным тазом моё задание. Мне что, в дезертиры подаваться или в партизаны уйти? Дела… Но деваться-то все равно некуда, придется плыть по течению.
В помещении, куда меня привели конвоиры, уже томилось человек десять: и пожилые бородачи, и парни гимназического вида. Стоим, ждем.
Наконец дождались, что к нам вышел человек в поношенной гимнастерке и с погонами прапорщика на плечах.
– Так, господа добровольцы! Раздеться до кальсон и войти в зал! И документы ваши, будьте добры, какие есть, иметь при себе.
Я вытащил из кармана мои документы на имя Аксенова Владимира. Здесь все или почти все. Удостоверение сотрудника ВЧК, разумеется, было бы перебором, а остальные… Мы в Москве подумали и решили, что липовую биографию делать не стоит, а подлинные бумажки куда надежнее фальшивых.
В зале, похожем на учебный класс, стояли две парты с откидывающимися крышками. За одной сидел пожилой дядька в гимнастерке, но без погон и в пенсне, с амбарной книгой, какими-то бумажками, за другой – полненький господинчик в белом халате, наброшенном поверх кителя. Это что, доктор? А где его стетоскоп?
Чуть сбоку на стуле притулился офицер с орденом святого Владимира на груди. Не Георгий, но Владимир с мечами – тоже неплохо. Один просвет на погонах, но без звездочек, это кто?
Штабс-капитан? Нет, это целый капитан, по-нашему майор!
Пожилой писарь дежурно бубнил каждому подходящему: «Фамилия, имя, полных лет, вероисповедание, образование, участвовал ли в войне, есть ли ранения», а доктор, лениво оглядывая «добровольцев», спрашивал: «На что жалуетесь?» и, не слушая ответа, резюмировал: «Годен».
Прапорщик тем временем бегло просматривал документы призывников – паспорта, какие-то бумажки, Записные книжки нижних чинов и передавал их по эстафете старшему по званию.
Народ жаловался на одышку, грудную жабу, недержание мочи, доктор лишь кивал и говорил неизменное: «Годен!» Не пожаловались только мальчишки, которым оказалось по девятнадцать лет.
Все, достигшие доктора, подходили к капитану, а тот прямо на собственной коленке ставил на бумажку печать и говорил:
– Завтра, ровно к пяти часам, вам следует явиться в Александро-Невские казармы. За неявку будете наказаны
Значит, меня не загребут на службу Северному правительству прямо сейчас? Это радует. Есть время что-нибудь предпринять. Во-первых, доложить товарищам по ревкому. Во-вторых, продумать линию поведения. Есть вариант – перейти на нелегальное положение. Это, разумеется, плохо, но лучше, чем сидеть где-нибудь в окопах под Шенкурском или пытаться штурмовать по льду Котлас.
Не знаю почему, но мне стало смешно. Может, это нервное? Сразу же захотелось спеть.
Когда приду в военкомат, И доложу при всех как нужно, Что я в душе давно солдат И пусть меня берут на службу [14] .Петь, разумеется, не стал, не тот случай, но настроение улучшилось. Вот что песня с людьми делает!
– Аксенов Владимир, двадцати лет от роду, православного вероисповедания, четыре класса учительской семинарии, участвовал в войне с германцами с шестнадцатого по семнадцатый, ранения имеются.
14
«Машина времени». И так все об этом знают, но ссылку сделать положено.
Писарь сопел, записывал мои данные в амбарную книгу, потом вписывал их на особый листочек, где имелись уже готовые типографские графы, потом передал листок доктору. Я уже ждал, что меня признают годным, но доктор, подняв на меня мутноватый взор, посмотрел на левую руку, потом на грудь, приказал:
– Повернитесь.
Я выполнил приказ. Доктор опять хмыкнул, встал со своего насиженного места, подошел ко мне и принялся ощупывать мои шрамы. Между тем в «классную» комнату вошло ещё несколько человек Сбой привлек внимание капитана. Повернувшись к нам, он недовольно спросил:
– Господин Истомин, чего вы там возитесь? Руки-ноги на месте, голова цела, что там ещё? Задница оторвется – пришьёте.
– Вам покойник нужен, господин капитан или солдат? – ответил врач вопросом на вопрос.
Теперь и капитан поднялся со своего места и подошел ко мне.
– И что тут у вас? – спросил офицер, а потом сам же и ответил: – От штыка – старое, зажившее. Рука действует? А тут огнестрельное, сквозное. Скорее всего, пуля зацепила лопатку. Когда это тебя?
– Штыковое в семнадцатом, под Ригой, ваше высокоблагородие, а огнестрельное в сентябре, но это уже в восемнадцатом, у нас.
Я произнес не скороговоркой «вашсокбродь», а разделяя слова, что чрезвычайно понравилось капитану, но прапорщик брюзгливо отметил:
– У нас, Аксенов, армия народная, извольте обращаться по воинскому званию.
– Как прикажете, господин прапорщик. Я в госпитале лежал, когда новые порядки вводили, не успел привыкнуть.
Капитан тем временем листал мою Записную книжку.
– Ишь ты, георгиевская медаль у него. Молодец!
Надо бы «егорьевскую» медальку показать, но она в шинели, а на кальсонах карманов нет.