Особое задание
Шрифт:
Однако все планы, с такой тщательностью подготовленные нами на земле, рухнули довольно скоро после вылета. А пролетев еще немного, мы [73] уже пожалели, что не послушались советов синоптика и отказались лететь с попутным ветром по линии одного магнитного склонения.
Мы попали в обстановку далеко не благоприятную. Остров Нью-Фаундленд остался сзади, и под нами был безбрежный океан. Впереди по курсу чернели высокие и мощные облака, перетянуть через которые наш тяжелый корабль не мог. Лететь под облаками, на малой высоте, только для того, чтобы любоваться седыми
Вскоре самолет вошел в темные, густые, мокрые облака, скрывшие от нас и солнце и океан. На большом корабле день превратился в ночь. Радиомаяк затух. Радиосвязь прекратилась. Во всем большом мире мы были одни, со всех сторон окруженные грозной стихией.
Вода ручьями текла с потолка и заливала вещи и приборы, забираясь за шею по спине, и холодные капли ее доходили до ног. Было темно, холодно, неуютно и беспокойно.
Самолет с трудом набирал высоту. Стрелка термометра клонилась влево и приближалась к нулю. Становилось холодно. Скорей бы вылезть наверх из этих противных облаков, вздохнуть свободнее и услышать радиомаяк. Установим радиосвязь, займемся астрономией и можно будет разговаривать, шутить и смеяться. А сейчас в самолете тишина, напряжение и суровые лица.
Стрелка термометра подошла к нулю. Стекла покрылись белым льдом. На кромке крыльев слой льда становился все толще и толще. По штурманской кабине застучали срывающиеся с винтов ледяные осколки. Наша большая, мощная машина стала неуклюжей, неповоротливой, вот-вот совсем откажется от выполнения своих обязанностей. [74]
– Эх, не везет нам сегодня!
– сказал Пусеп и, отдав штурвал от себя, повел машину вниз.
На высоте 3000 метров температура воздуха была + 0,5 градусов. Лед растаял, самолет снова стал послушным. На этой высоте в потоках воды, на грани обледенения, мы решили лететь по намеченному курсу.
Как высоко над нами облака? Не попытаться ли еще раз пробиться сквозь зону обледенения и выйти наверх? Не будет ли это бесплодной попыткой и лишней потерей времени? На эти вопросы никто не мог ответить.
Из штурманских рук выбиты все средства самолетовождения. Бесконтрольный полет вслепую никак нельзя назвать самолетовождением с точки зрения штурмана.
Но никогда нельзя сказать - «все потеряно». Если только не потеряно самообладание, всегда можно найти выход из тяжелого положения. И мы его нашли.
В большой голубой папке на нескольких листах и бланках была изложена на английском языке вся погода по нашему маршруту, прогноз и карта синоптического анализа. Разложив на столике все эти карты и бланки, мы вдвоем с Романовым при свете электролампы, под струями ледяной воды, от которой нам уже не было холодно, рассчитали движение циклона и его фронтов. Измеряли циркулем и линейкой расстояния, чертили новый фронт, обозначали направление и силу ветра в нашем районе.
Измерили, подсчитали, начертили и узнали, что мы идем вдоль фронта, на котором и облака высокие и ветер разных направлений. В общем оказалось, что мы ничего
Мы ломали голову над тем, куда дует ветер. От этого зависело, куда делать доворот - влево или вправо. А может быть, и никуда не нужно доворачивать.
Чорт возьми! Хоть бы краешек солнца увидеть, да захватить его на мгновение в секстант, тогда можно снова лететь вслепую и смело отворачивать от Гренландских гор. На всех приемниках абсолютно ничего не слышно, кроме сильного треска. Нам оставалось только рискнуть.
– Летчики, доверните вправо пятнадцать градусов!
– даю команду.
– Почему так много?
– спрашивает Пусеп.
– Если пятнадцать много, доверните три раза по пять, - отвечаю я.
– Ну, это дело другое!
– говорил Пусеп и выполняет команду. Романов, сидевший рядом со мной, улыбнулся. Послышалось удовлетворенное хмыкание летчиков: раз штурманы подают команду, значит, они работают и что-то знают.
А летчики все любят, когда в сложных условиях штурман что-то знает, что-то делает и что-то предлагает.
В пассажирской каюте темно. Пассажиры спят. И только возле Вячеслава Михайловича горит лампочка-светлячок, при свете которой он читает.
Все три радиста, мокрые, скучные, дремлют у выключенной бесполезной радиостанции.
Борттехники Золотарев и Дмитриев также клюют носом у приборного щитка.
Вячеслав Михайлович через центрального пушкаря просит летчиков предупредить его, когда будет видно Гренландию, он хочет посмотреть на ледники.
Дорого бы я дал в эту минуту за то, чтобы услышать: «облака кончились, видна Гренландия». [76]
Но нет, никто раньше нас, штурманов, ничего не увидит и никто, раньше нас не крикнет…
За четыре часа напряженного полета вслепую в облаках много было передумано. Уже пройдено расстояние в 1300 километров над океаном. На таком расстоянии каждый градус ошибки в курсе дает отклонение от линии маршрута в 22 километра.
У нас же на этом участке магнитное склонение изменилось на 10 градусов, да еще на основании синоптических анализов мы довернули самолет на 15 градусов.
А что если мы ошиблись в своих расчетах и довернули не в ту сторону? Цифра, получившаяся в результате вычисления, была так велика, что не то что Гренландию или Исландию можно было проскочить, но мы рисковали не увидеть и Европу.
«Ну, радисты, просыпайтесь, запускайте ваши шарманки, пошевеливайтесь быстрее, действуйте. Работайте международным кодом. Добивайтесь радиосвязи и во что бы то ни стало узнайте, какая погода в Гренландии. Если через 10 минут не добьетесь связи, давайте SOS». Такую примерно записку я передал нашим радистам. Все три радиста энергично взялись за дело, застучали ключами и завертели ручками.
– Александр Павлович, - обратился ко мне Пусеп, - какая высота гор Гренландии?
– На тысячу метров выше нашего полета - ответил я.