Особые отношения
Шрифт:
Анни сидела, подставив свое лицо солнцу и обхватив колени руками. Спиной она опиралась на лапу гигантского бронзового льва. Отсюда был прекрасный вид на северную часть Трафальгарской площади. Прямо под ней возвышалась деревянная платформа для выступающих на митинге. А сзади располагалась колонна Нельсона, на шляпе адмирала покоилась шапка американского морского пехотинца.
Их было десять, когда они отправились в фургоне в Лондон. Анни совсем не понравилось, когда Роза разбудила ее в семь часов — утро за окном было таким серым, таким дождливым… Но когда они остановились перекусить в придорожном кафе, где-то неподалеку от Хенли, погода стала лучше, и Анни немного повеселела. Потом одна из девушек достала гитару. Растянувшись на
Когда они прибыли на место, толпа на площади была уже огромной. Казалось невероятным, что здесь может уместиться столько людей. На плакатах было написано, откуда прибыли студенческие группы — Дурхам, Брайтон, Личестер, даже Берлин и Амстердам. И еще набитые студентами фургоны и машины, которые медленно ползли по площади по узкому коридорчику среди толпы, и еще целая куча людей перед фасадом Национальной галереи. По мостовым разгуливали пары, без стеснения обнимаясь, будто это была обычная воскресная прогулка, а не демонстрация. Анни захотелось, чтобы Эдвард сейчас же очутился здесь. На ступеньках церкви сидела компания парней, передающих друг другу бутылку сидра, напоминая болельщиков, которые ожидают начало игры. Высоко вверху над крышами, фронтонами и подоконниками кружили голуби. Сегодня им не перепадет никакого угощения, поскольку туристы на сегодня отменяются.
Над толпой взмыл вьетнамский флаг. Здесь были сотни плакатов с гневными лозунгами: «Лучше красный, чем мертвый», «Руки прочь от Вьетнама». Анни увидела плакат с крупной надписью: «Разыскивается», а ниже — фотографию со злым лицом Никсона. Группа студентов, похоже, американцев, несла американский флаг, перечерченный черным крестом. Она могла расслышать, что они скандируют: «Мы не хотим в этот ад». В разных уголках площади черные униформы выдавали присутствие полицейских, серебристые звезды поблескивали на шлемах.
Роза вздохнула с таким удовольствием, как будто это она организовала эту демонстрацию.
— Здесь, должно быть, тысяч восемь, а то и все десять.
Анни свернула листовку на манер подзорной трубы Нельсона и глянула на площадь. Площадь была пестрой от джинсов, твидовых костюмов, военной формы, повязок на головах и шляп.
Роза выпустила из носа сигаретный дым. Анни так и не освоила это искусство, каждая попытка кончалась безудержным кашлем
— Ну, что скажешь? Это у меня в крови. Недаром меня назвали в честь Розы Люксембург. Я говорила, мои родители были помешаны на демонстрациях, маршах рабочих, борьбой с апартеидом. Мне было только десять, когда они взяли меня с собой на демонстрацию.
Когда Анни было десять, ее родители увезли ее на лайнере в Англию и отдали в частную школу. Как, наверное, это здорово — чувствовать тепло и солидарность толпы, подобной этой, да еще когда тебя несет на плечах отец.
— И как это было?
— У меня постоянно падали сандалии, — произнесла Роза. — Иногда я думаю, что мои родители были бы довольны, если бы меня сбросили в канал, как ту Розу, — принесли в жертву в борьбе за социалистические идеалы.
— Не говори глупостей, — Анни дружески ткнула ее кулаком. — А моя мать мечтает о том, чтобы я вышла замуж за какого-нибудь знаменитого богача, который будет устраивать приемы в зале со свечами и на которых она сможет флиртовать и без удержу хохотать своим кошмарненьким смехом. Ну, за какого-нибудь брокера, удачливого предпринимателя или… — Анни замерла, не в силах вспомнить кого-нибудь еще ужаснее..
— Банкира, — подсказала Роза язвительно.
— Я никогда не буду заводить детей, — свирепо произнесла Роза.
— Боже, конечно, — согласилась Анни. — По крайней мере, до тех пор, пока я не буду настолько старой, что не буду способна ни на что стоящее.
— Тише! — Роза положила ей на колено свою руку. — Слушай, это она!
Выступления уже завершались. Первым был человек в черном костюме, второй — лидер профсоюза в серой куртке, затем — бородатый американец, которому, как выяснилось, грозил призыв. Теперь был последний выступающий, женщина. После паузы раздались хлопки и возгласы одобрения из толпы.
— Посмотри! — выкрикнула Роза. — Вон она.
Анни встала на колени и оперлась на плечи Розы. Высокая женщина взобралась на платформу. Она была одета в долгополый мужской костюм, на руке виднелась черная повязка.
Толпа, замерев, внимала знакомому голосу, страстно обвиняющему американское правительство в преступной войне. Анни развернула листовку, которую подобрала ранее. Она почувствовала угрызения совести, что почти равнодушно пробегает строчки с ужасными данными — сорок тысяч американцев убиты, на нужды машины смерти потрачены миллиарды долларов, сброшено больше бомб, чем во время второй мировой войны, в пустыню превратились сотни квадратных миль вьетнамской территории — после распыления «Эйджент орандж». Но фотографии были действительно потрясающие. Человек закрыл глаза, ожидая выстрела из пистолета, прижатого к его виску. Женщина держит своего мертвого ребенка, открыв рот в крике горя. Анни видела такие фотографии по телевизору и в газетах, но в первый раз она почувствовала это своим сердцем. Здесь все ощущалось очень реально. У нее было удивительное чувство единения с этой гигантской толпой, возможно, даже лучше, что здесь нет Эдварда.
Выступающая женщина читала сейчас письмо протеста американскому послу, это была кульминация демонстрации. Затем она подняла руку в приветствии, напоминающем приветствие «Черных пантер». Толпа пришла в движение, готовясь тронуться в путь. Девушка, стоящая у второго льва, развернула свою накидку и стала размахивать над головой. Под накидкой у нее не было ничего. «Мир и любовь!» — крикнула она, широко раскинув руки, ее обнаженные груди колыхались. Анни и Роза подхватили этот клич, со смехом глядя, как пара полисменов пыталась увести девушку, завернув в одну из своих курток, как будто нагота была каким-то преступлением.
— Быстро, — произнесла Роза, соскальзывая вниз. — Если мы проберемся по этой дороге, мы окажемся в первых рядах.
Они взялись за руки и стали протискиваться вперед сквозь толпу, пока не обнаружили, что двигаются по Чаринг Кросс Роуд. Анни повязала черный шарф вокруг головы и принялась скандировать с другими: «Нет — войне, миру — да!» Она буквально чувствовала энергию, которой была наполнена толпа. Возбуждение, которое охватило Анни, было восхитительным, чистый восторг, исторгнутый высокой целью и волнующей человеческой солидарностью.
На станции метро «Тоттенхем Корт Роуд» толпа повернула на Оксфорд-стрит, потом еще один, видимо внезапный поворот, потому люди стали налетать друг на друга. Анни отнесло от Розы, как щепку в водовороте, и ее притиснули к стальным перилам ограждения так сильно, что она вскрикнула. К тому времени, как она высвободилась, Роза исчезла. Анни подпрыгнула, надеясь заметить причудливую шляпу Розы, но из этого ничего не вышло. Она потеряла Розу. Анни двинулась вперед, немного в стороне от общего потока. Но, когда ей удалось догнать тех, кто был впереди, толпа снова изменила направление, и Анни снова оказалась в давке, да и к тому же такой, что не могла повернуться, и перед ее глазами маячила лишь чья-то синяя куртка, похожая на ту, которую носил председатель Мао. Ее восторг исчез. Она почувствовала, что что-то не так.