Особый район Китая, 1942-1945 гг.
Шрифт:
Все медленно пьянеют, кроме Чжоу. У него голова всегда в руках.
Из политических тем здесь предпочитают чунцинские новости, сплетни... Дела решают в другое время и без свидетелей...
Мао пьет меньше, чем три года назад, когда я прилетел в Яньань. Вот уже несколько месяцев он испытывает периодические приступы общей слабости, на которые жалуется Орлову...
Тема, которая всегда волнует Мао, — это власть Чан Кай-ши и сам Чан Кай-ши.
Упрямо склонив подбородок к груди, Мао готов ругать его в любое мгновение. И каждый раз Чжоу может сообщить
Тут расслаблен один Мао. Остальные продолжают игру. Каждый против всех. Кроме Чжоу, который непоколебимо уверен в своем праве быть здесь...
Чахнут окурки в пепельницах. Все тусклее свет и глубже ночь...
Простоватые вкусы Мао хорошо усвоены его окружением. Снует молчаливо-исполнительная прислуга.
«Чан Кай-ши — не оратор, — высказал свое мнение Чжоу. — Он мастер задавать вопросы, умеет слушать. Хорошо усваивает чужие мысли...»
Чжоу говорит быстро, улыбается, притрагиваясь к моему плечу, руке. Я вижу, что сам он при этом слушает и слышит всех. Он не пропускает ни одного словечка, ни одного жеста.
Представительство КПК в Чунцине располагается в районе Цзэнцзяай. Связь с американским военным атташе поддерживают Ван Бин-нань и Чэн Цзя-кан.
Кан Шэн — истый политик. Он не меняется, какими бы ни были обстоятельства. Лишь вместо прежней заносчивости в манере вести себя теперь преобладает этакая мягкая интеллигентность, добродушие. Кан около пяти лет был в СССР. С 1937 года безвыездно в Яньани. На посту шефа цинбаоцзюй с 1938 года.
«Дай Ли — начальник секретной службы Чан Кай-ши. Его никто никогда не видел. Неуловимый человек...» — рассказывал Кан. [619]
Мао благодушествовал. Лениво-расслабленные жесты. Круглое влажновато-доброе лицо. Рот Мао может улыбаться, но душа — никогда.
«Вы становитесь китайцем, — сказал мне Мао. — Настроение ваше даже для близких ничего не говорит».
В системе подземных комнат Мао характерный запах табачного дыма и сыроватой земли. Мао не хочет жить в обыкновенном доме. Такой дом ему могут построить в несколько недель. Мао предпочитает это подземное жилище. Оно недоступно оружию, ничьим взглядам. Здесь он чувствует себя в совершенной безопасности.
Стеклянное окно почти во всю стену. Серые летние сумерки.
На столе забытый патефон, горка пластинок. В пепельницах, на тарелках, в плевательницах — всюду окурки...
* * *
Своим отношением к марксизму Мао Цзэ-дун очень напоминает мне меньшевика Федора Дана, столь выразительно описанного Максимом Горьким: «...Федор Дан говорил тоном человека, которому подлинная истина приходится родной дочерью, он ее родил, воспитал и все еще воспитывает. Сам же он, Федор Дан, является совершенно воплощением Карла Маркса, а большевики — недоучки, неприличные ребята, что особенно ясно из их отношения к меньшевикам, среди которых находятся — «все выдающиеся теоретики марксизма».
«Марксизм реальности» — самая настоящая философия оппортунизма. И громкая фраза, столь присущая этой сверх-»революционной философии», отлично раскрывается ленинской
10 июля
Армады «летающих крепостей» день за днем превращают в руины японские города. В-29 практически недоступны для воздействия японской истребительной авиации. Они освобождаются от бомбового груза над целями в строю, как на параде... [620]
* * *
31 мая на съезде Мао Цзэ-дун в своем заключительном слове сказал о проверке кадров и борьбе со шпионажем. Конспективная запись данной части речи:
— в этой работе много достижений и много крупных ошибок...
— каковы причины этих ошибок?..
— нам следовало бы эту работу проводить по принципу меньше, да тщательнее...
— мы же делали побольше и небрежно...
— данные ошибки мы должны превратить в наше оружие; давно уже запрещены телесные наказания; к показаниям не следует относиться легкомысленно; ко всему и всегда надо подходить осторожно...
— но мы должны и заострить серьезное отношение к делу, мы не должны допускать либерализма, либерализм вреден...
Таким образом, Мао Цзэ-дун с трибуны съезда заявляет всем в партии, что идейная сущность «духовной чистки» и всех прочих репрессий непогрешима.
Он призывает и впредь беспощадно карать несогласных и возводит репрессивные методы чжэнфына в норму партийной жизни. А для успокоения делегатов лицемерно обещает им большую «объективность и разборчивость» в камерах пыток Кан Шэна.
11 июля
Американцы считают судьбу Японии предрешенной. Один, два, три года войны, но ей не уйти от поражения. Японская промышленность разрушена, торговый флот этой морской державы практически уже не существует. И все же, несмотря на бравурный тон передач, угадывается тревога за будущее вторжение. Среднюю цифру своих собственных потерь американцы определяют в один миллион солдат и офицеров. Американцы иначе и не называют это будущее вторжение, как «кровавым»...
* * *
Пятьдесят дней работал съезд. Срок очень большой, но отнюдь не только из-за сложности решаемых задач. Эти долгие недели — отражение былой внутрипартийной борьбы. [621]
Нет, делегаты были совершенно послушны. Однако им следовало дать выговориться, дабы их покаяниями и осуждением засвидетельствовать торжество курса «марксизма реальности». Это сознательный прием Мао Цзэ-дуна.
И в процедуре выборов — снова рецидив недавней жестокой внутрипартийной борьбы. И опять-таки делегаты были совершенно послушны Мао, но надлежало умерить их неприязнь к членам «московской оппозиции» и протащить всех этих «догматиков» и «эмпириков» в руководящие органы Компартии. Для этого потребовалось время и весьма немалое.