Особый район Китая, 1942-1945 гг.
Шрифт:
Во Франции Сюй Тэ-ли познакомился с Ли Ли-санем и Чжоу Энь-лаем, которые организовали там заграничное отделение КПК.
В ту пору во Франции училось много китайцев по контракту с китайско-французским просветительным обществом.
После Сюй Тэ-ли короткое время работал на заводах в Германии, в Бельгии.
В 1925 году у себя на родине вступил в Гоминьдан. В 1927 году вступил в КПК. Участвовал в Наньчанском восстании.
В конце двадцатых годов учился в Москве в университете имени Сунь Ят-сена.
Потом на родине работал вместе
Участник Великого похода. Не так давно, в возрасте шестидесяти четырех лет, был участником соревнований по плаванию.
Хотя внешне Сюй Тэ-ли и похож на старика, он очень крепок и бодр.
Мао Цзэ-дун глубоко чтит своего бывшего учителя.
* * *
Лидеры КПК смертельно боятся, что Ван Мин расскажет бывшим руководителям Коминтерна в Москве о действительном положении в КПК! Конечно, лишиться поддержки Москвы и остаться один на один с Чан Кай-ши — не слишком вдохновляющая перспектива...
29 июля
«Шпионов» уже перестали арестовывать — нет мест в каталажках.
Все мнилось бы бредом, ежели бы мы не ведали, как обходятся с подозреваемыми в «шпионаже».
В следственной части каншэновского ведомства кандидату в «японского или чанкайшистского наймита» предъявляют обвинение в измене. Поначалу, естественно, никто не сознается. Обвинение повторяется снова и снова...
Ночь сменяет день, день опять ночь — чередуются следователи, [182] а несчастному ни минуты покоя: окрики, угрозы, требования сознаться, побои. В конце концов обессиленный человек признается во всех смертных грехах — лишь бы поспать или избавиться от пыток...
Чжэнфын преследует вполне четкую цель — бюрократизацию партии, когда активность каждого коммуниста будет сведена к нулю. В партии утверждается не строгая дисциплина единомышленников, спаянных великой целью, а покорность, основанная на страхе. Страх, страх и страх — вот нынешняя яньаньская обстановка.
* * *
Каншэновские сотрудники настолько жестоки и беспощадны, что даже не останавливаются перед арестами беременных женщин. Поневоле начинаешь интересоваться, что это за типы?
Не надо обладать особой проницательностью, чтобы подметить нечто общее, так сказать, родственное в их натурах. И это общее — жизненная философия, примитивная и грубая, как пинок ногой. Всех их отличает стремление сделать карьеру и чаще всего без всяких на то личных заслуг. Любопытно, что именно личности неразвитые, посредственные, развращенные или в чем-то неполноценные предпочитают службу в карательных органах. Готовность к насилиям и казням, лжесвидетельствам и доносам обеспечивает им если не быстрое выдвижение, то уж во всяком случае существование без нужды. Подлость тщеславна и больше чем что-либо другое мечтает о сытости и удовольствиях.
Август
2 августа
Город негласно переведен на осадное положение. Все учреждения, учебные заведения обнесены заборами. В воротах караулы. Под страхом ареста семейным
«Разоблаченным» из-за нехватки камер в тюрьме отдано распоряжение оставаться по местам службы.
Связь между организациями осуществляется нарочными из ведомства Кан Шэна.
Повсюду «перевоспитание разоблаченных» и жаркая обработка тех, кто на очереди. По признанию Мао Цзэ-дуна, этому делу он придает «исключительное значение». [183]
Деятельность высших яньаньских партийных и советских органов зависит от настроения Мао Цзэ-дуна. Если он устает, то всякая работа, совещания, даже важные доклады отменяются.
6 августа
На Родине радостное новшество — артиллерийский салют в ознаменование побед нашей Красной Армии. Вчера Москва салютовала в честь освобождения Орла и Белгорода.
* * *
Лю Шао-ци не без ведома Мао Цзэ-дуна тасует состав высших органов КПК.
В аппарате Кан Шэна «созналось» в шпионаже 80% сотрудников.
Ночами в городе и его окрестностях погребальная тишина: ни голоса, ни смеха, ни огонька.
Сейчас я выходил из пещеры, смотрел на долину — глухая непроницаемая ночь. Из Дабяньгоу не слышны шаги и перекличка караулов, но все яньаньские дороги патрулируются...
7 августа
Южин решительно настаивает на отъезде. Мысль о возвращении на родину целиком занимает его. Он считает, что здесь ему делать нечего. И не видит здесь ничего интересного. Он рвется на фронт.
Работаю над циклом очерков по истории КПК, зарождению и развитию Красной армии Китая, обобщаю материалы по экономике и географии Особого района. Все это очень интересно и по-настоящему увлекает. Кроме того, позволяет хоть как-то отвлечься от жестокостей и глупостей чжэнфына.
В отдельных вопросах для восстановления исторического прошлого и прочих неясных моментов стала очевидной необходимость помощи председателя ЦК КПК или участников тех или иных событий. Кроме того, явно недостает статистического материала.
Учитывая скрытое недоброжелательство Мао Цзэ-дуна ко мне и моим товарищам, решил действовать вполне официально. Попросил Мао Цзэ-дуна принять меня.
Председатель ЦК КПК не заставил долго ждать. Однако в приглашении меня насторожила просьба прийти одному.
Принял меня Мао в знакомой комнате. Усадил в почетное кожаное кресло. Предложил чай. Улыбался, шутил. [184]
После традиционно вежливых фраз спросил, по чьей инициативе я взялся за политико-экономические исследования. Я ответил, что слишком громко называть эти очерки исследованием. Я хочу лишь пополнить свои знания, составить более глубокое представление об экономических преобразованиях, которые проводит и собирается проводить КПК. Потом я объяснил, что в партийной и исторической литературе недостаточно освещен период истории КПК с 1928 по 1938 год, особенно значение конференции в Цзуньи (ее ход, выступления делегатов и т. п.).