Особый склад ума
Шрифт:
Его кондоминиум находился в нескольких кварталах от кампуса, на сравнительно тихой улочке, где стояли дома, которые некогда назывались университетскими квартирами. Это были не новые оштукатуренные деревянные каркасные домики с легким намеком на викторианский стиль — с крылечками, с резными стеклами на окнах. Лет десять назад они были в моде, отчасти потому, что задевали ностальгические струнки. Однако теперь соображения практичности вытеснили все, отчего их стоимость сильно уменьшилась, как, впрочем, и всех остальных домов в округе. Они были слишком плохо защищены от взлома, изолированы друг от друга, отодвинуты вглубь от дороги и
Именно сделанную им запись Клейтон сразу же и проверил. У него вошло в привычку, возвращаясь домой, в первую очередь заниматься этим делом. Быстрый просмотр показал, что единственными, кто подходил к его двери, были местный полицейский — как всегда, в компании служебной собаки, — а затем, вскоре после него, почтальон; потом показались две девицы в лыжных шапках-масках, в которых их было не узнать. Они подергали за дверную ручку — в расчете, как он сразу понял, на легкую поживу, — но их отогнал автоматический электрошокер, который он установил сам. Разряд был слабым, чтобы кого-то убить, но достаточно сильным, чтобы тот, кто возьмется за ручку, почувствовал, будто ему по руке со всего размаху ударили кирпичом. Он увидел, как одна из девиц рухнула на землю, взвыв от боли и злости, но не испытал при этом никакой жалости — скорее, получил удовлетворение. Это устройство он придумал сам, основываясь на хорошем знании человеческой натуры. Каждый, кто хочет проникнуть в дом, сперва подойдет к входу и подергает за ручку — просто чтобы проверить, действительно ли дверь заперта. Его дверь, разумеется, всегда оставалась открытой. Но зато ее охранял электрический заряд. Довольный, он установил видеомагнитофон в исходное положение.
Возвращаясь после работы, он всегда был голоден, но не на этот раз. Тяжело вздохнув, как человек, измученный от усталости, он прошел в маленькую кухоньку и отыскал в морозилке бутылку финской водки. Он налил рюмку и отхлебнул крохотный глоток в надежде, что ледяная горькая жидкость, разбежавшись по жилам, немного поднимет настроение. Потом прошел в гостиную и плюхнулся в кожаное кресло. Он увидел сообщение на автоответчике телефона и не стал его читать. Протянул было к нему руку, но остановился. Сделал еще один глоток водки и откинулся к спинке.
Хоупвелл.
Мне было всего девять лет.
Или больше?
Мне было всего девять лет и было очень страшно.
«Что понимает девятилетний ребенок, — вдруг подумал он. Он опять тяжело вздохнул и понял, что знает ответ. — Понимаешь все и не понимаешь ничего».
Голова болела так, словно кто-то вгонял ему в лоб иглу. Даже водка не помогала унять пульсирующую боль.
Вот и тогда стояла такая же ночь, только, наверное, не такая холодная, и тогда шел дождь. Он подумал: «Я запомнил дождь, потому что, когда мы уезжали, капли летели в лицо, как плевки, будто я сделал что-то плохое. Дождь, похоже, заслонил все злые слова, и он стоял в дверях, наконец успокоившись после всей той стрельбы, и смотрел, как мы уходим».
Что он говорил?
Джеффри запомнил его слова:
— Вы мне нужны. И ты, и дети…
А она отвечала:
— Нет, это не так. Тебе нужен только ты сам.
А он в ответ:
— Вы часть меня…
Затем он почувствовал, как мать
— Не оглядывайтесь. Не смотрите на него.
После этого машина тронулась.
Лицо матери стояло у него перед глазами. В ту ночь оно постарело, и воспоминание об этом ужаснуло его. И он сказал себе, что это его не касается.
«Мы просто уехали из дома, вот и все. Они поссорились. В очередной раз. Но в последний, и потому яростнее, чем раньше. Я спрятался у себя в комнате, стараясь не вслушиваться в слова. Из-за чего они ссорились? Я не знаю. Я не спрашивал. И так и не узнал. Но это был конец, и я это понял. Мы сели в машину, уехали и никогда больше его не видели. Ни разу. Никогда».
Он сделал еще один глоток.
«Да уж. История грустная, но не такая уж необычная. Садомазохистские отношения. Жена забрала детей и ушла, прежде чем дело закончилось трагедией. Хорошо, что у нее на это хватило духу. Правильное решение. Оставить его в прошлом. В другом мире. Растить нас в таком месте, куда бы он никогда не добрался. Вполне типичное поведение. Конечно, какая-то психологическая травма потом остается, и я сам знаю об этом по своим же исследованиям. Но время все лечит, все лечит.
Я не калека».
Он огляделся по сторонам. В углу комнаты стоял письменный стол, заваленный бумагами. Компьютер. Множество книг, расставленных в беспорядке по полкам. Мебель самая обычная — ничего такого, чего нельзя было бы тут же забыть и с легкостью заменить в случае ограбления. На стенах висела часть его наград и дипломов. И пара копий, не представлявших никакой ценности, — «Банка супа» Энди Уорхола и «Цветы» Дэвида Хокни, правда в хороших рамах, придававших жилью индивидуальность. Кроме картин, было несколько киношных плакатов, потому что Клейтону, которому своя жизнь временами казалась слишком спокойной и даже скучной, нравилось исходившее от них ощущение энергии.
«Итак, — спросил он себя, — отчего это моему незваному гостю пришло в голову завести разговор про ту ночь, когда я навсегда покинул дом своего детства, и почему, когда он это сделал, меня охватила паника?»
И опять в голове возникли слова: «Я не сделал ничего плохого». Теперь он все хорошо помнил. «Мать сказала: „Мы уезжаем…“ — вот мы и уехали. А потом началась новая жизнь, в которой Хоупвеллу больше не оставалось места».
Он улыбнулся. «Мы переехали в Южную Флориду. Как беженцы с Кубы или Гаити. Мы и в самом деле бежали от сходной диктатуры. Флорида хороша тем, что там легко затеряться. Мы там никого не знали. Ни родственников. Ни друзей. Ни связей. Ни работы. Ни одноклассников. И у нас не было тех причин, по которым обычно переезжают. Никто нас не знал, и мы никого не знали».
Он опять вспомнил слова матери. Та однажды сказала — может быть, через месяц? — что в этом месте он ни за что не станет их искать. Уроженка севера, она терпеть не могла жару. Терпеть не могла лето, а в особенности высокую влажность среднеатлантических штатов. Из-за нее у матери была крапивница и астма, отчего она задыхалась при малейшем усилии. Вот она и говорила ему и сестре: «Он никогда не подумает, что я перебралась на юг. Решит, что я уехала в Канаду. Я всегда говорила про Канаду…» Вот и все объяснения.