Особый соус для героя

Тихомирова Лана

Он пел, а я стояла, я не могла сдвинуться с места, не могла преодолеть какое-то плевое препятствие. Я разрывалась от ужаса, который меня обуял и жалости. В тот момент я готова была убить любимого, именно потому, что я его любила, потому что нельзя так обходиться с собой, так себя губить!

Наконец, пружина, сжимавшаяся с того момента, как он исчез, разжалась. Я бросила чемодан и заскочила на сцену. Быстро сняла пальто и накинула на плечи Виктору. Микрофон с треском упал, раздался высокий, неприятный звук. Я крепко

его обняла.

–  Ты уехал! Сволочь… Ты обещал не уезжать! Мразь, я тебя ненавижу!
– ругалась я, сильнее прижимая его к себе, утыкаясь в него носом, заливая горячими злыми слезами.

–  Идем внутрь, ты замерзнешь, - смущенно, Виктор приобнял меня, - Простите, концерт окончен, - извинился он в толпу.

Сразу послышались крики: "Денег не вернем!" и так далее.

Виктор увел меня куда-то в очень теплое помещение, так мне показалось с мороза.

Он прижимал меня к себе, я била его кулаками в грудь и живот и повторяла, как ненавижу его, как плохо мне было без него и как ужасно он сам с собой поступает.

Кто-то принес чай. Мне удалось с большим трудом успокоиться только после таблеток и спустя час. Столько проклятий за свою жизнь ни на одного живого человека я не извергала.

Уже потом я присмотрелась к Виктору. Он снова набрал вес, кормили его хорошо. Оказалось, он жил при кафе, работал, в основном, за еду, и раз в неделю давал вот такой морозный концерт по собственному желанию. Все деньги уходили владельцу кафе.

–  Зачем?
– не уставала спрашивать я.

–  Я уехал. Я должен был уехать. Нельзя мне было тогда находиться рядом с тобой, - объяснял Виктор, - А потом понял, что уже здесь и подохну. Обо мне хорошо заботились здесь. Без тебя…

–  Оригинальный способ самоубийства.

–  Я очень рад, что ты нашла меня. Я сам бы уже не вернулся. Слишком стыдно, за то, что было. Слишком невыносимо, быть с тобой, зная, что я сделал тебе больно, - Виктор не выпускал меня из рук, прижимал, гладил, целовал. Руки его зажили, но пальцы никуда не годились. Он как-то приспособился играть - и день, и ночь тренировался.

–  А я без тебя чуть с ума не сошла. Готова была в дом скорби уйти, чтобы занять твою палату, - печально говорила я.

Виктор перебирал мои волосы, мы с ним сидели на каком-то топчане, служившем ему постелью. Виктор качал меня и напевал колыбельную, а я засыпала, ощущая его тепло, его запах, слушая биение его сердца: родной звук, присутствие которого в жизни означало, что теперь все точно будет хорошо.

Спустя три дня мы уехали оттуда, чтобы снова попробовать зажить нормальной человеческой жизнью.

Эпилог.

Зажить человеческой жизнью у нас с Виктором даже получилось, но ближе к февралю, когда мы оба покинули

стены пульмонологического отделения - оба слегли с воспалением легких.

Я все еще была отстранена от работы, и по мере сил училась. Виктор брался за любую работу, чтобы как-то нас обеспечить.

Со всеми треволнениями лишь в конце февраля мы выбрались к морю. Санаторий работал круглый год, а в мертвый сезон мы были там одни. Доктор категорически заявил детям, что на море делать зимой нечего и не взял их с собой. Мы жили в санатории вчетвером: я, Виктор, Британия и ван Чех.

Виктор не отпускал меня ни на шаг от себя, у нас появилась вдруг болезненная привязанность друг к другу.

Доктор частенько философски разгуливал с женой по берегу моря, поддев под свое великолепное пальто с ангелами свитер цвета молочного шоколада.

Доктор был до того хорош, что Британия отказывалась пускать его в людные места одного, но доктор к людям и не стремился. Доктор отдыхал от людей, слушал море и размачивал уже третью пару ботинок в прибое.

Как-то вечерком, мне не спалось. Виктор уснул, а я решила, что привязанность привязанностью, но с этим что-то надо делать. Оставила записку и с титаническим усилием спустилась вниз. Доктор был в обществе бармена.

–  Чайком балуетесь?
– прищурилась я на бокал доктора.

–  Есть немного. Налейте даме такого же чаю, молодой человек, - улыбнулся ван Чех.

Бармен удивился, но бокал достал.

–  О, правильный чай по-Чеховски, - улыбнулась я, принимая бокал коньяку.

–  Давай, Брижит. За то, чтобы добро с кулаками сменилось добром с палкой, - провозгласил ван Чех, и мы чокнулись, впили.

–  Какая гадость, - крякнув, сказал доктор.

–  Вы же зареклись пить!
– поддела я.

–  Мало ли… Когда это было!
– отмахнулся доктор и печально вздохнул, - Больше всего меня в этой истории угнетает неправильность этого мира.

Черт с ним с дер Гловицем, хотя жаль специалиста. Вот вроде он плохой, да, Брижит, вот натурально злой гений. А я его убил, я хорошо сделал?

–  Ну… да… - с задержкой сказала я.

–  А убивать разве хорошо?

Сзади меня кто-то обнял, я подпрыгнула на высоком барном стуле.

–  Не бойся, это я, - Виктор был сонный, но счастливый.

–  Так скажите мне, молодые люди, - умиленно сказал доктор, любуясь нами, - убивать, хорошо?

–  Нет, - ответили мы хором.

–  Но вы уже убивали, - резонно заметил Виктор.

–  Я всегда был сторонником того, что убивать следует только в ситуации крайней необходимости, защищая других людей, - сказал доктор, повернувшись к бокалу, - Вроде бы такого монстра победил, а на душе кошки скребут. И потом я убивал в пограничье, там все немного по-другому. Для меня там все… понарошку как-то. Добро не должно быть с кулаками.