Осталось одно воскресенье

Чудовская Элла

Через пару мгновений перед Машей стоял «комплимент от шефа» – облако белоснежного безе в окружении калейдоскопа разноцветных ягод. «Павлова»! Филипп смотрел на Машу восторженными глазами в ожидании дегустации. Чуть хрустнул сахарный взбитый белок, вилка погрузилась в нежнейший крем, затем – долька алой клубники.

– Идеально! – выдохнула будущая мать.

Филипп победно воздел руки над их головами, благословляя, венчая, отпуская. Ударил церковный колокол на углу улицы. Чистый театр.

Расплатились, уже собрались уходить – в зал, им навстречу, вошла группа новых посетителей. Маша сразу угадала в яркой брюнетке Анну, которая шла первой.

Та скользнула по ней безразличным, не узнающим взглядом. Джессика, что-то шепчущая Роберту на ухо, прижимающаяся к нему всем телом, оценивающе осмотрела Машин наряд. Роберт уже вступил в акт ответной жестикуляции-пантомимы с Филиппом. За ними, светлыми и праздничными, вся в черных гипюровых воланах, на высоченной платформе лаковых туфель, ковыляла Софи. Она увидела Славу, Машу, слегка отшатнулась; неловкая, поднесла ладошки к губам и замотала головой: нет, нет, пожалуйста, мы не знакомы! – и проследовала за всеми к лучшему столику у окна.

– И кто она теперь? Какой персонаж? – спросит Маша на улице. – Воздух какой дивный! Давай спустимся к площади и пройдемся немного. Держи меня крепче – камень очень скользкий.

– Держу. – Слава обнял жену за талию. – Что-то зловещее, готское и всё равно несчастное. К чему вся это секретность?

– Это как раз был ее отец со своей свитой. Мы встречались на нашем пляжике, я тебе про них рассказывала.

– Свитой? А где ее мать?

– Не знаю. Ничего не знаю. Как она передвигается по брусчатке в такой обуви? Это же смертоубийство какое-то! Софи была похожа на черную птицу, одинокую, отбившуюся от своей стаи…

– Придумщица. – Слава чмокает жену в макушку. – Одиноким ребенком у нас была ты и вот какая стала прекрасная и сильная.

– Люблю тебя.

– И я тебя.

– Я оглушена впечатлениями. Этот Филипп…

– Уж не влюбилась ли ты в него?

– Я только что призналась в любви тебе!

– Точно. Так что Филипп?

– Он оглушительно эмоционален, многословен и упивается своим величием.

– Ты не преувеличиваешь?

– Не думаю. Но его блюда… они выше всяких похвал. Придем еще?

– Хоть завтра! Я рад, что тебе понравилось.

– Посмотрим. Я немного устала. Чудесный вечер. Спасибо тебе.

Вечер и правда был чудесный – теплый, безветренный, ароматный. Старые платаны раскинули свои узловатые ветви над маленькой площадью, отбрасывая причудливые тени. Умиротворяюще журчал каскад небольшого фонтана. Над его мраморной чашей нависла большая лохматая собака, высматривая что-то в глубине. Фьють! – метнулась к хозяину. Зажглись фонари, в их рассеянном свете влюбленные парочки на парковых скамейках приникли друг к другу. Мягко шуршали редкие машины по дороге. Кучка подростков тихо переговаривалась в тени переулка. Двое подтянутых полицейских прогуливались, заглядывая в освещенные окна.

Витринное окно «Винотеки» отбрасывало на тротуар большое пятно желтого света. В его раме, как на картине, красовались довольные посетители ресторана. На переднем плане узкая черная фигурка с ниспадающими на лицо красноватыми волосами чуть ссутулилась над экраном телефона. Экран светит из-под стола, пальчики с длинными ногтями без остановки листают изображения. Цок-цок.

– Софи! Ты определилась? Одну тебя ждем. – Голос отца ворчлив, свое раздражение он не пытается скрыть.

Официант замер над девочкой с блокнотом в руках. Он весь внимание и желание угодить. Юная посетительница вздрагивает, поднимает бледное, накрашенное личико, мгновение – и вспыхивает

улыбкой. Смотрит в меню и самым милым, приязненным, нежным голоском пропевает свой заказ. Кивает официанту усердно, улыбка не покидает тщательно обведенных помадой губ. Она хочет нравиться этому незнакомому человеку. Дело сделано, и она тут же опускает к телефону лицо; его выражение меняется, становится скорбно-печальным. Отец еще пару раз обращается к ней, девочка откликается нервно, испуганно, словно ее выдергивают из другого, одной ей видимого мира – отрешенная, она никак не может взять в толк, чего от нее хотят еще. Софи оставляют в покое. Ресторан уютно гудит сытыми голосами, как запечатанный на зиму улей. Джессика с Анной очаровывают Роберта, каждая в меру своих способностей. Анна заводит интеллектуальную беседу. Джесс чувственно изгибается и посылает страстные взгляды. Роберт избегает смотреть в сторону дочери и наконец выглядит довольным.

Софи, яркая, неуместная, не сразу, но наскучившая своей вялой инертностью любопытствующим, чувствует свободу. Как хищный юркий зверек, выглядывает из укрытия волос, стрижет глазами зал, откусывает от каждого маленький кусочек впечатления, утаскивает в свою норку. Двусмысленная улыбка блуждает на ее маленьком личике, густо обведенные глаза насмешничают. Она что-то подмечает, не сдерживается, хихикает тоненько. Всё внимание за столом переключается на нее. Что, Софи? Что смешного?! Она заливается смехом, чуть не сваливается набок, всхлипывает, захлебывается своим весельем – это становится больше похоже на истерику. Ничего! Ничего! Смех переходит в повизгивание, наконец затихает. Девочка садится прямо, промакивает салфеткой выступившие слезы. Смотрит на свое отражение в телефоне, берет из сумочки помаду – обновляет цвет. Ныряет в волосы, в телефон – ее здесь нет, ей нет ни до кого дела.

– Придурошная. Такая же придурошная, как ее мать, – резюмирует Роберт. Кривит рот. – И вырядилась как пугало.

Джессика начинает смеяться и осекается. Она чувствует ответственность за внешний вид Софи. Интересно, где мерзавка берет деньги на свои убогие наряды? Анна внимательно следит за фигуркой у окна. Девочка сжимается и закусывает нижнюю губу до боли. Изо всех сил стискивает кулачки. Острые, клиньями заточенные ногти вонзаются в мягкие ладошки, оставляя малиновые ямки-синячки.

Здравствуй, Карла!

Мама опоздала.

Я помогала убирать снег. Это весело.

Мы не поехали домой. Санта нашел меня в отеле.

Он подарил мне платье. Наверное, он не получил мое письмо.

Я плакала. Мама была злой.

Если ты не заберёшь меня и на тот год, я останусь со сторожем чистить снег.

Он добрый.

Твоя Софи, 6 лет ?

10

Очень трудно быть несчастным летом, очень. Но некоторым всё же удается игнорировать очарование персиково-нежных рассветов, пунцовые, оранжевые, розовые огни неповторимых закатов, звон ослепительных дней… А ночи? Загадочные, глубокие, полные влажных ароматов и воздушных касаний. А море? А сады, рынки, черные от ягод пальцы?.. Всё может испортить человек с редким талантом. И у нас такой есть.