Останется память
Шрифт:
– Да, это я. А как вас называть?
– Об этом - потом. Мало ли как всё повернется. Только провокаторов нам и не хватало.
– Что значит - провокаторов?!
– возмутился Костя.
– Я вообще здесь случайно.
– Тогда как понимать ваши речи? Они полностью расходятся и с официальной политикой, и с чаяниями народа, да и с нашими устремлениями.
– Мои речи - это мои речи. Я ни к чему такому не призываю. Да только слепой не видит, что только пролетариат может стать такой силой, с которой не совладает никто. И если она обрушится, то сметет всех: и правых, и виноватых. Потому
– Толпа... Пролетариат... Неужели вы считаете, что рабочий класс сплошь состоит из тупых идиотов? Да, в массе своей он малообразован, угнетен и не изжил привычки, приобретенные в деревне: пьянство, мордобой, антисанитарию. Но и среди них попадаются весьма примечательные экземпляры... Николай Иванович, вам тоже будет интересно, - пришедший выглянул в коридор и позвал: - Степан!
Видимо, Степан поджидал в коридоре, потому что тут же показался в дверях.
– Вот, познакомьтесь. Степан Халтурин, краснодеревщик.
Вошедший молодой человек был высокого роста, широкоплечий, с правильными чертами лица, по которым трудно было отнести его к низшему сословию. Пышные темные волосы, усы и бородка подчеркивали здоровый цвет лица. В глазах же таились сила и ум. Он кивнул, приветствуя сразу всех, и скромно встал у двери.
– Кибальчич, - представился Николай Иванович, - студент Института Инженеров Путей Сообщений.
– Шумов. Константин. Бывший студент. Того же института. Сейчас не работаю.
– Вот и хорошо, - подытожил первый пришедший.
– Я тоже студент. В Горном учусь. А собрались мы вот по какой причине...
Костя не стал перебивать и остроумно доказывать, что кто-то, может, и собрался, а вот он здесь уже давно. Что-то знакомое чудилось ему в облике первого посетителя. Где-то он его уже видел. Но где? С толку сбивал возраст. Чуть ли не каждый день видел это лицо, но какое-то не такое. Застывшее, словно каменное... Стоп, почему словно? Действительно! Памятник! И, следовательно, Георгий Валентинович - не кто иной, как Плеханов, памятник которому стоит напротив Технологического университета. Вернее, будет стоять. Или теперь уже не будет?
– Я вас узнал!
– прервал Костя Георгия Валентиновича и нацелил палец ему в грудь.
– Вы - господин Плеханов. Разве нет? Очень рад знакомству.
Шумов действительно был рад встретиться с известными людьми прошлого, причем, сразу со многими и одновременно. Да и поговорить с ними за жизнь представлялось интересным занятием. Смущало Костю единственно то, что раньше все они казались живущими в разных временных потоках, а теперь выяснилось, что все они были ровесниками и даже знакомыми. Вот только их молодость... Ну, никак она не вязалась с политикой, по мнению Кости. По сути, все эти революционеры оказались вчерашними школьниками. Пусть и умными, энергичными и деятельными.
Вот только деятельность свою они направляли в деструктивном направлении. Костя помрачнел.
– Что ж. Раз узнали, нет смысла далее сохранять инкогнито. Но вернемся к обсуждаемой теме...
– И что же мы обсуждали?
– поинтересовался Костя.
– Ну, как же!
– Плеханов говорил
– Наши идеи! И их развитие в практическом, так сказать, смысле.
Косте сразу вспомнился едкий запах сгоревшего динамита и пыли. Он так и не смог узнать у Кибальчича - пострадал ли кто-нибудь во время взрывов. Не узнал Костя и о реакции властей: хозяин квартиры, где скрывались беглецы, упрямо отмалчивался, а выходить на улицу только ради новостей Шумов с Кибальчичем опасались. Изоляция почище, чем в тюрьме. Там хоть можно было бы расспросить казаков. А здесь - смотри в слепые окна двора-колодца, в который солнце никогда не заглядывает, и измышляй что ни попадя. Тоскливо.
Поэтому Костя и решил объясниться, чтобы раз и навсегда обозначить свою позицию:
– Я - против! Против террора, против насильственных методов, которые вы здесь пропагандируете. Вы же все умные люди. Почему же не можете понять и принять того, что я вам рассказываю? Вам не видна бессмысленность вашей деятельности. Это понятно, но для меня - неприемлемо. Я знаю - что получится в конечном итоге. Смею вас заверить - ничего хорошего. Ни для вас, ни для народа, ни для страны. Подумайте о России. Ведь мы все живем здесь. Кому будут на руку ваши теракты? Ужель мыслящим людям? Нет! Врагам! Которые спят и видят, чтобы страна наша стала вновь слабой, маленькой и легко принуждаемой к необходимым действиям. Необходимым, разумеется, сильным мира сего. В число которых нас никто не собирается включать. Неужели вы думаете, что взрывы усилят нас? Почему бы не приложить руки к чему-либо созидательному? Столько возможностей сейчас, столько шансов! Упустив хоть один из них, мы непременно отстанем. Понимаете?!
Костя перевел дух.
– А знаете, мы тоже против, - Плеханов обвел взглядом всех присутствующих.
– Не правда ли?
Халтурин и Кибальчич синхронно кивнули.
– Так зачем я перед вами распинался?
– обиделся Костя.
– Хотелось услышать ваши доводы. Так сказать, в чистом виде. Я смотрю, вы убежденный революционер, хотя ваши убеждения и строятся на несколько иной платформе, чем у нас.
– Я?! Революционер?!
– у Кости глаза полезли на лоб.
– Ну, знаете!
Но Георгий Валентинович пропустил возглас Шумова мимо ушей.
– Одно то, что вы знакомы с учением Маркса и интерпретируете его с несколько иных позиций, чем мы, заставляет прислушиваться к вашим словам. Понятно, что вы читали его в подлиннике. Но ведь ничто не мешает перевести его и внедрять революционные идеи в массы пролетариата!
– Да, действительно, - поддержал Степан Плеханова.
– Нет у рабочих идеи, которые была бы им понятно и сплотила настолько, чтобы повести за собой.
– Куда повести?..
– убито отозвался Костя.
– К светлому будущему, разумеется, - Халтурин обаятельно улыбнулся.
Шумов уже не знал, что ему делать. Любое слово, которое он говорил, неизменно интерпретировалось с той точки зрения, которою он и в виду-то не имел.
– Да не нужно никаких революций! Ломать - не строить! Придет к власти пролетариат, такое наступит, что и врагу не пожелаешь! Не к этому стремиться надо!
– К чему же?
– заинтересовался Плеханов.