Останкино. Зона проклятых
Шрифт:
В ответ Вовка сердито промолчал.
— Сейчас с ним Таращенко поработает… Растаращит его как следует да и скажет, врет он или нет. Там методика проверенная. Сколько раз выручала.
— А если врет, то…
— То это сигнал, что надо работать дальше. И не паникуй ты раньше времени. Он у нас всего-то пару часов. Время есть еще. На детектор его посадим завтра, по-любому, что б там Таращенко ни сказал.
В реальности же дело обстояло немного не так, как представлял себе Пал Ильич. И совсем не так, как это виделось Таращенко. Оба они не знали, зачем жена сотрудника группы программного обеспечения
Исчерпывающей информацией обладал лишь Кирилл Васютин. Но сейчас он был слишком далеко.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТОЕ
Новенький патрульный «уазик» внутренних войск проезжал мимо дома номер 8 по Аргуновской улице. Кроме двух солдат и офицера, в машине сидел монах богатырского телосложения. Один из солдат то и дело украдкой поглядывал на него, словно в подтверждение того, что никакая наука не справится с тем, что происходит в Останкине.
— Гражданский! — неожиданно не то вскрикнул, не то взвизгнул офицер, сидевший на переднем сиденье. Отец Алексий вздрогнул от неожиданности и подался вперед, стараясь разглядеть нарушителя режима. Метрах в двухстах от них, за бойлерной, что стояла напротив опустевшей школы, он ясно увидел маленькую фигурку в черном. Она казалась бесформенной, вероятно из-за мешковатой одежды. Скорее всего ребенок или женщина в дождевике.
— Задерживаем! — азартно скомандовал офицер, и водитель прибавил газу. Молоденький солдат сосредоточенно оглядел свой автомат, словно собирался из него стрелять. Офицер успел сказать: «Баба, что ли?» После того как была дана команда на задержание, прошло не более четырех секунд.
Все, что было после, имело серьезные последствия. Офицера и солдат таскали на военную психиатрическую комиссию, а в своей части они прослыли психами. Отца Алексия к врачу не потащили, но он был вызван к самому Патриарху, чтобы лично рассказать Верховному иерарху об этом происшествии. А после был допрошен вежливыми федералами.
Так как всех трех военных признали здоровыми (лишь у одного из солдат был крайне низкий уровень интеллекта), событие это было внесено в «Систему мониторинга». И хотя данная информация не разглашалась, она все-таки попала в прессу, мгновенно обрастая красочными описаниями и домыслами тех, кого там и рядом не было.
Почему именно четыре секунды? Этого времени хватило, чтобы машина успела набрать скорость, а все, кто был в ней, — увидеть происходящее, с трудом осознать и как-то отреагировать.
Первым потерял дар речи шофер. Когда машина рванула вперед, чтобы догнать нарушителя, перед лобовым стеклом «УАЗа» произошел фантасмагоричный спектакль. Фигурка в темном удалялась от патруля так же проворно, как и патруль пытался догнать ее. Шофер «уазика» с низким ай-кью дернул коробку передач и прибавил скорости. Нарушитель не стушевался и спокойно двинулся в сторону перекрестка Аргуновской и Королева. Водитель «УАЗа» вновь прибавил скорость. Натужно взревев, внедорожник продолжил свою погоню. Однако расстояние между машиной и нарушителем оставалось прежним.
Это
— Всем патрулям! Срочно! Преследую неизвестное… которое… оно… впереди сейчас!
Так и не закончив свое неуставное послание, он бросил рацию куда-то под ноги.
«Неужели это и есть та самая Пелагея?» — спросил себя монах, зачарованно глядя в лобовое стекло на силуэт впереди. Он быстро удалялся по направлению к Первой Останкинской улице, и расстояние между патрулем и мистическим объектом стало стремительно расти. И тут фигура пропала из вида.
Патруль свернул на Королева. Водитель продолжал гнать на предельной скорости, будто все еще преследовал кого-то.
— Стой! Тормози! Ты… это, как тебя… чтоб тебя! — заорал на него офицер. Тот испуганно ударил по тормозам, прижавшись к обочине. Командир патруля выскочил из машины и рывком открыл заднюю дверь, рядом с которой сидел монах. С размаху бухнувшись на колени, стал лепетать, протягивая к священнику руки: — Батюшка, отец родной, Христом Богом умоляю, благослови на войну с этим… с нечистой силой! Благослови! А то ведь так и не узнаем…
Он запнулся, не договорив фразы. Священник вылез из «уазика», перекрестил бледного офицера, сказав «благословляю, сын мой». Тот, стоя на коленях, пошел вперед и стал неуклюже ловить руку монаха, норовя поцеловать. Отец Алексий заботливо помог ему подняться, дал приложиться к распятию и усадил обратно в «уазик», из которого за этой сценой наблюдали испуганные солдаты.
Некоторое время спустя они были рядом с КПП, через который отец Алексий въезжал в Останкино. Когда до поста оставалось метров триста, рация, установленная в машине, вдруг затрещала, шипя и скрежеща помехами. Водитель недоуменно посмотрел на нее, нажал какую-то кнопку, но звук не исчез.
— Что это с рацией-то? — боязливо спросил майор, выключил и сразу включил снова. Однако эта нехитрая техническая уловка не помогла — рация отвратительно трещала.
— Стойте-ка, стойте! — вдруг зычно сказал монах, подавшись всем телом вперед. Водитель послушно остановился. — Глуши, — бросил ему Алексий, и тот послушно выключил двигатель. Салон наполнился мерзким техногенным треском неисправной рации.
— Что? — прошептал майор.
— Тихо, — шикнул на него священник. Ему показалось, что сквозь треск слышны повторяющиеся звуки. Удивленные патрульные замерли. Просидев не меньше минуты, отец Алексий вдруг выхватил из своего портфельчика блокнот и карандаш, наклонился к рации и снова застыл. «Хр-р-р… а… мгы…. джз…а… кш т-тры… тч… и… и… бп…э … дту… джз… а… вф… юу… тшч» — слышалось на фоне помех. С минуту, кроме треска, ничего не различалось. И вдруг — опять звуки. Тщательно записав звуковую абракадабру, отец Алексий бросил недоумевающему майору, что ему просто показалось.