Останови моё безумие

Nargiz Han

Никогда раньше не увлекалась авангардом, но сейчас картина кричала классическим стопроцентным авангардом, по крайней мере, я на это надеялась, потому что если это не было авангардом, то я даже не знала, чем это было. Вся картина дышала тёмными полутонами и выглядела какой-то незаконченной, я сама не понимала, что же хотела запечатлеть; вот тут на меня смотрят два красных глаза, но какому животному они принадлежат, сказать невозможно, взлохмаченные космы бурых волос, ужасные щупальца заменяли этому чудищу руки. Тщательно рассмотрев своё творение, я вынуждена была признать, что ничего общего даже со столь ненавистным мне авангардом она не имеет и единственное место, куда не стыдно поместить эту картину — мусорное ведро, куда

я её и отправила. Всё ещё не интересуясь временем, я оставила бессмысленные попытки рисования и пошла в кровать. Немного попрыгала на ней в сидячем положении и осталась довольной тестированием степени её мягкости; мои голые ступни ласкал ворсистый ковёр, что меня не переставало удивлять в этом доме. Лениво поводив ногами по ковру, я улыбалась своему уединению — хоть что-то приятное нашлось в обители моего брата. Теперь можно было приступить к более тщательному анализу достоинств кровати — поспать в ней.

Утро встретило меня не очень радужно. Мой кровеносный мотор решил устроить мне забастовку, и проснулась я уставшей и измождённой, будто и вовсе не спала. С трудом нашла домашние тапочки, схватила свою одежду и отправилась в душ приобретать человеческий вид. Я помыла голову, чтобы освежить волосы — бесполезная трата времени, в последнее время, наверное, из-за моей болезни, у меня сильно потеет голова и волосы всегда выглядят грязными. Нужно найти какой-нибудь способ избавиться от этого или найти альтернативу — только этого мне не хватало.

Завтрак проходил за такими же разговорами, что и вчерашний ужин, сначала, но потом моего заботливого брата переклинило, и он перехватил инициативу, остановив тем самым поток нескончаемых восторгов моей сестры.

— Наверное, нехорошо, если Мира будет пропускать учёбу, — пролепетал братик. Я чуть ли не подавилась. Три пары удивлённых глаз уставились на него, а он не понимал нашей реакции.

— Я про школу, — любезно пояснил он, а я не сдержалась и прыснула. Завтрак был безнадёжно испорчен, поэтому своё дальнейшее пребывание за одним столом с заботливым родственничком, который не в курсе моего возраста, но, тем не менее, присылает на мой день рождения французский шоколад, я посчитала лишним и встала с намерением удалиться.

— Мне двадцать, я окончила школу два года назад и в настоящее время и в любое другое учиться не собираюсь, — как всегда, я осталась довольна своим ответом. Как и вчера, я собрала грязные тарелки и отправилась на кухню, в дальнейших разговорах принимать участие я не собиралась.

У такого состоятельного человека, как мой брат, должна была быть домработница, но я не собиралась оставаться в его доме на правах иждивенки, поэтому то, что я могла позволить себе сделать, я буду делать сама. Тем более у меня давно не было рецидивов, значит, вчерашнее беспокойство мамы было безосновательным. Я молча мыла посуду в раковине — незачем было загружать посудомоечную машину, тарелок было немного, — затылком ощущая присутствие в комнате брата. Что за дурацкая привычка дышать в спину человека? Вот и вчера он сделал то же самое, стоит сейчас в дверях и смотрит и сказать ничего не скажет, и помогать не собирается, и даже не отговаривает, как мама. Зачем же тогда раздражать меня своим присутствием, знает же, что терпеть его не могу.

— Владик, посторонись, — задорно прощебетала Лизка, отодвигая брата, чтобы попасть на кухню с оставшимися тарелками. Она поставила их на стол, развернулась и ушла. Вот за что люблю свою сестричку, так это за её полное восприятие меня как дееспособного человека, хотя иногда её помощь была бы очень кстати, но так уж повелось в моей семье: меня или бесконечно жалеют или, как в случае с Лизкой, проявляют исключительную лояльность к моему физическому здоровью.

— Ты обиделась? — соизволил заговорить мой братец.

— На что?

— Ну, за столом, — начал мямлить он.

— А, ты про то, что не знаешь сколько лет твоей сестре,

которую ты ежегодно одаривал конфетами на день рождения, — я смыла руки, стрясла с них капельки воды — дурацкая привычка, не люблю вытирать руки — и повернулась к Владу. — Нет, на это я не обиделась, в конце концов, ты даже ни разу меня не видел до вчерашнего дня. — Такой ответ его успокоил, мускулы на его лице расслабились. — К тому же я тоже не в курсе сколько тебе лет. — Если я и надеялась, что моё признание его опечалит, я ошибалась — он почему-то развеселился.

— Значит, мы квиты. Мне двадцать пять. — И он повторил мой номер за завтраком — ушёл.

Влад выделил себе выходной день — это нетрудно, когда ты сам начальник, — чтобы прокатить нас по городу и ознакомить с его достопримечательностями. Лизка всё так же визжала от радости, родители скромно улыбались и благоговейно взирали на братца, но а я в очередной раз показала себя врединой, отказавшись ехать куда бы то ни было. Конечно, меня поуговаривали немного, но вредность моя проявлялась не потому, что я хотела этих уговоров, просто действительно не хотелось никуда ехать. Не хотелось быть лицемеркой, меня не устраивало общество Влада, и скрывать я это не собиралась, зачем же портить экскурсию своей семье. Мама с папой знают, как сложно меня переубедить, если я что-то уже решила, поэтому они доходчиво обрисовали ситуацию с моим упрямством братику, и он, оставив на меня свой особняк, отправился на прогулку по городу с остальными членами семьи.

ВЛАД.

Мира отказалась от поездки, ещё раз доказав мне, что она не воспринимает меня как члена своей семьи. Это расстраивало, но пока я не мог с этим ничего сделать, прошло только два дня как они приехали в мой дом. Но я надеялся, что совсем скоро ситуация изменится хоть чуть-чуть в лучшую сторону. Мы объездили все наиболее знаменитые места или, по крайней мере, все, которые я помнил. Меня не переставало удивлять, как радуется новым впечатлениям Лиза и как её поведение немного смущает отца и тётю Нину, и они извиняюще посматривают на меня, я в свою очередь ободряюще улыбаюсь им в ответ и везу их в очередное известное место. Мы пообедали вчетвером в итальянском ресторане, в котором я частенько обедал один, тётя Нина звонила домой, чтобы проверить Миру, и только смотря в её озабоченное лицо, я снова подумал о том, что моя сестра больна. Её раздражение можно было оправдать её состоянием, хотя я не знал, насколько серьёзно её заболевание, а спрашивать об этом отца или тётю Нину было не совсем комфортно. Тем не менее сестра заверила, что у неё всё замечательно и что ей ничуть не скучно потому, что она познакомилась с наиприятнейшей женщиной — с моей домработницей Татьяной Львовной — и помогла ей приготовить ужин.

После обеда мы гуляли по площади, тётя Нина увела дочь подальше от нас с отцом — эта мудрая женщина оставила нас поговорить, я ещё не говорил с отцом с момента их приезда в город.

— Спасибо, сынок, — сказал отец, когда Лиза с матерью достаточно отдалились от нас, чтобы не слышать нашего разговора. Странно, а может, это было нормальным, но мне очень легко было называть его отцом. Я улыбнулся, чтобы ему было легче говорить.

— Всё в порядке, пап, я уже давно хотел, чтобы вы жили со мной.

— Надеюсь, вода скоро спадёт и состояние дома не будет слишком плачевным, — вздохнул он, напомнив мне, что они вовсе не собираются оставаться жить у меня.

— Вы собираетесь уехать, после того как всё наладится? — спросил я то, что больше всего угнетало меня.

— Наверное, — всё же в его голосе звучала неуверенность — это меня обнадёжило, — не хочется стеснять тебя, сынок.

— Пап, ты серьёзно? Ты видел мой дом, скорее, там раздаётся эхо, потому что там нет людей, а ты говоришь какие-то глупости про стеснение. — Мы шли по каменной тропинке, и здесь было действительно тихо — самое место для подобного разговора.