Останься со мной
Шрифт:
— Да, давно к тебе, старая, ведьмы на инициацию не приходили. Обветшало все. Ладно, тут невелика помощь. Эй, мыши полевые, сколько вас ни есть, сбегайтесь, собирайтесь. Несите комья земли с травой, конопатьте стены, забивайте щели в печи, чтобы были крепче прежнего!
Пока мыши чинили баню, Кощь наколол дров, наносил воды, разжег огонь в печи да подпер дверь поленцем. Как раз, как Василиса закончит работу, баня докрасна истопится.
Выметенная и вымытая изба блестела чистотой. Василиса даже половики вынесла во двор и выбила. И лишь когда работа подошла к концу, вспомнила еще об одном наказе. Всплеснула руками и помчалась к бане. Та как раз перестала коптить. Боярыня огляделась, но нигде не узрев помощника,
Старуха придирчиво осмотрела дом, приказала Василисе достать квас с ледника да погнала ее в баню. Весь вечер свистел веник, клубился пар, да лилась ледяная вода. Василисе казалось, что Двуликая трижды выбила из нее дух и трижды вернула его обратно в тело.
И вот, когда парный банный воздух сменился сухим, смолистым ароматом избы, Макошь достала из ларца золотой гребень и поманила к себе Василису.
— Садись, буду волосы чесать. Вот дела! Уже не девка, а косы так никто и не переплел. Что за век, все торопятся и всегда не успевают.
Василиса послушно села на пол перед хозяйкой Нави и позволила золотому гребню рассечь волну волос. Спину холодило дыхание Смерти, но страха не было. Кощъ прав: ей не вернуться из Нави прежней. Голова сделалась тяжелой, а тело, напротив, кисельным, зыбким. Василиса попыталась пошевелить рукой, но поняла, что та не подчиняется ей. Старуха тем временем водила неспешно гребнем.
— Все в этом мире заключено в круг: течение времени, оборот воды, человеческая жизнь. Умирая, мы отдаем тело земле. Это малая плата за ее щедрость. Сны тоже замкнуты, они не подвластны времени и людским желаниям. Сны – это целые миры, спрятанные внутри людей. И только моры знают тропы, по которым можно попасть туда. Только моры умеют привязать сны ко времени, уплотнить их, сделать осязаемыми. Они таятся в тени человеческого сознания, танцуют на нитях памяти и филигранно плетут кружево бытия.
— Как же ты допустила, что мор извели всех? — слова давались с трудом. Каждое продиралось через сознание, заставляя губы шевелиться.
Макошь словно не замечала состояния своей гостьи. Она отложила гребень и принялась плести хитрую косу.
— Их и было немного. Моры ведь не просто ведьмы, это жрицы, лично мной посвящённые. А раз так, то нет нужды лишний раз о своих силах баять.
— Оган знает и домовой его.
— О них не тревожься. Не расскажет уже ничего молодой князь. Скоро гостем моим будет.
Василиса попыталась развернуться, успеть посмотреть в глаза Двуликой, понять, что значит небрежно брошенная ею фраза, но пространство кружилось вместе с ней, являя лишь край печи да угол дома, забитый паклей. Двуликая тем временем достала вытканную ромбами ленту и стала стягивать ей прическу.
— Ты хорошо послужила мне. Осталось только одно задание. На моём плетне двенадцать колов, на одиннадцати насажены черепа, а вот последний пуст. Принесешь череп — выполню любое твое желание. Ну а нет... На «нет», как говорится, и суда нет. А ты ведь за судом в Навь пришла?
— За правдой я пришла.
— Хороший ответ! Правильный. В Нави от правды не скроешься. Не сбежишь, – рассмеялась Двуликая, и оцепенение тут же спало. — Принимай работу.
Прямо напротив возникло зеркало. Огромное, размером с дверь, в резной тяжелой раме. В этом зеркале отразилась одна лишь Василиса. Нагая, белокожая, с блестящими, словно у кошки, глазами и в великолепном свадебном уборе.
«Так еще убирают девиц, когда хоронят», — пришла и осталась непрошеная мысль. Но Василиса не стала произносить ее вслух, а лишь повернулась, посмотрела на Макошь снизу вверх и поблагодарила.
— На здоровье,
Не успела Василиса спросить, куда смотреть, как из зеркала потянуло лесной сыростью. Пахнуло мерзлой листвой. Василиса обернулась и увидела себя, бредущую по темной лесной тропинке…
– ---
[1] Кожух — тулуп из овчины.
Глава 13, в которой все заканчивается плохо
Зеленоватый свет, мелькнувший вдалеке, оказался обманкой. Он играл с Василисой некоторое время, заманивая в лес, а теперь и вовсе пропал. Темень стояла такая, что хоть глаз выколи — все равно не заметишь. Только мерно чавкающий под ногами снег хоть как-то напоминал, что творящееся вокруг не плод уставшего от однообразия воображения.
«Может, все-таки «вперед» путеводного камня и твое собственное «вперед» — это два разных направления? — ворчал, болтаясь на плече клинок. — Мы явно пошли не туда. Напомни, как ты планируешь найти в этой темени своего жениха и вывести его к мосту?»
— Бывшего жениха, — поправила его Василиса и потерла переносицу. Голова кружилась.
«Ну, да, плохая примета за мертвеца замуж выходить, — фыркнул меч. — Ни тебе помощи по дому, ни удовольствия на ложе. Помнится, соблазняла меня мавка одна. Красивущая. Волосы до пят, груди в руках не умещаются. Пела так, что сирины с тоски вешались. Но я на ее ласки не купился».
— Почему это? — Василиса прислонилась к дереву, чувствуя слабость. Каждый шаг давался с трудом. Словно что-то в темноте присосалось и тянуло из нее силы. Только болтовня меча держала в сознании, не позволяла уплыть в черное ничто этого однообразного леса.
«Да потому что, когда девку в руки берешь, хочется ее по спине бархатной гладить, а не позвонки голые считать, да червей из них вытягивать».
— Фууу! — Возникшая перед глазами картина взбодрила, и Василиса оторвалась от дерева.
«Что фу? Навьи, а по-вашему, нежить — это ж мертвяки. Если душа слаба настолько, что даже отлететь от тела не может, появляются всякие кикиморы, мавки, гули, шишиги, игоши и прочие. Низшие существуют, пока цело их тело. Вреда от них больше, чем пользы, и раньше были ведьмари-дудочники, умевшие не только освободить душу от мертвого тела, но и проводить ее до Калин-Моста.
Порой случается так, что человек при жизни глянулся Земле-матери. Упорством своим, рвением или делом любимым. У Земли с Макошью давно уговор таких в Яви оставлять: лешими, домовыми, банниками, водяными, да много кем. Они привязаны к месту, питаются от него и погибают вместе с ним. Такие после легко проходят по тропам Нави и получают перерождение. Еще есть навьи-беглецы. Тела их давно преданы земле или огню, а души уходят с троп и пытаются вернуться в Явь окольно. Чаще всего это происходит из-за чужого вмешательства. Например, кто-то прервал испытание в лесу Надежды или провел душу по темной тропе Заветного леса до самого Калин-Моста, откормил своими жизненными силами и открыл проход домой кровью. Но вот беда: возвращается душа – а тела-то нет. И тут два варианта: жертва или согласие. Если рядом с Калин-мостом убивают мага и душа-беглец успевает вселиться в его тело, то получается упир. И этому упиру для удержания души в мертвом теле нужна кровь. Побочным эффектом является скачок в силе. Упир становится сильным магом, но сила его зависит от кровавой подпитки. Второй вариант, по идее, более вероятный. Душа вырывается из Нави, но ее никто не ждет с жертвой. И тогда она блуждает по земле до тех пор, пока не найдет мага, готового добровольно впустить такого подселенца к себе. У двоедушника тоже возрастает сила, ведь черпает он ее не одним, так сказать, ковшом, а двумя. Но с восприятием действительности у такого мага становится ой как туго. Мало кто из людей способен ужиться с самим собой. Что уж тут про совершенно чужую сущность говорить».