Останься со мной
Шрифт:
— Ты был там тогда со мной! Ты оставил меня! Я звала, а ты не пришел! И в другой раз… Боги, я помню, как он рвал меня, пытаясь насытиться. Сколько раз я выводила Велимира к мосту? Сколько раз видела смерть Огана? Сколько раз умирала сама?! Но раз я жива, значит и все остальные тоже. — Ноги подкосились. Василиса в ужасе отшатнулась от леса. К горлу подступила истерика. Теперь под каждой ветвью ей чудилась тень упира. В каждой инистой ветке кинжал поповича.
Василиса осела наземь и закрыла лицо руками. Было такое чувство, словно Навь растерзала ее на куски, разбросала плоть по снежным лесам и полям. Да так, что не собрать себя более, сколько не ищи. Кощъ молча ждал.
«Считается, что все минувшее, настоящее и будущее уже случилось в Нави, при том не единожды, — произнес он, когда всхлипы стали тише, — Навь — это не только и не столько мир мертвых. Навь — это сосредоточие множества путей. Моры ходят по ним и не теряются. Они знают, что время похоже на клубок, ссученный из множества нитей, и умеют потянуть нужную, дабы видеть в какой момент ступить на нужную тропу и когда с нее сойти. Они могут попасть в любой день, в любой сон, к любому существу. Чужие сны для мор, как двери во времени и пространсве. Вспомни, ты ведь видела свадьбу моей дочери, и меня видела, но как если было это тысячу лет назад?»
— Я думала, мне Василиса показала.
«Ха, — усмехнулся Кощъ, — я нашел в твоей памяти такую штуку — синематограф. Ни грана магии, только свет и картинки. Но тут не так, ты видела прошлое, потому что ступила на нужную тропу. Дочь моя тоже была морой. Она показала тебе путь, но пошла по нему ты сама. Так же делает и Двуликая. Однако Навь коварна. Все, что не происходит тут, одновременно и происходит».
— Значит, Велимир действительно хотел стать упиром?.. А я могу вернуться в прошлое, присниться ему и отговорить?
«Боюсь, что нет, девочка моя. У каждой дороги есть не только конец, но и начало. Раз ты стоишь здесь, значит, начало у этой истории — именно желание твоего жениха стать упиром. Не будь этого, не было и тебя. Здесь. И сейчас».
— Получается, мне все равно придется выйти за калитку и встретиться с Велимиром. В этом последнее испытание, да? Знать, бояться и все равно идти?
«Верно, Василисушка. А еще в том, чтобы всегда помнить, кто ты».
— И как мне тогда от упира сберечься? Он ведь не только кровь мою пил, но силами моими кормился?
Меч надолго замолчал, и Василисе уже стало казаться, что не получит она ответа на свой вопрос, но Кощей заговорил:
«Вот это служба, так уж служба. Не просто помочь тебе будет. Я ведь не из серебра сделан, для защиты от нежити не предназначен. Да и ведьмовство мое темное, холодное, чаще смерть сеять приходилось, чем жизнь спасать. Хорошо, что в тебе моя кровь течет, авось сдюжим. Только пообещай мне, что не выпустишь больше из рук, а в Яви отдашь первому, кто попросит».
Горько стало Василисе, не хотелось ей о расставании думать. Как-то естественно и незаметно заменил ей Кощъ отца, и по девичьей глупости своей, надеялась она, что так будет всегда. Тем не менее, помня силу слов и обещаний, твердо заверила Кощея, что выполнит его наказ.
«Хорошо, тогда возьми меня в левую руку и очерти острием круг на земле, воткни меня в центр того круга, положи руку на лезвие под крестовину и медленно веди ею вниз до самой
С последними словами спустилась рука до самой земли. Впиталась кровь в лезвие, затянулась рана, оставив на ладони шрам, плотный, розовый, памятный.
Василиса поднялась, достала меч из земли, отерла рукавом.
— Чудной какой заговор. Необычный. Спасибо. Ну что, пойдем?
Она ждала в ответ нечто привычно-насмешливое, вроде: «Пойдем, конечно, упиров бояться – в Навь не ходить», но меч молчал.
— Кощъ.
Тишина.
— Кощей…дедушка… ну ты чего?
Нет ответа. Отдал древний ведьмарь все силы накопленные, отдал на заговор непривычный, защитный. Заснул, а когда очнется, неведомо.
Василиса замерла, оглушенная тишиной и пониманием того, кого только что лишилась, так и не успев сказать самого главного, самого нужного. Вот она детская слепота, мы радуемся родительской заботе, мы пытаемся спорить или принимаем ее, мы злимся, уворачиваемся, но вновь идем и каждый раз думаем, что она будет с нами, всегда. Неизменно. И понимаем, что это не так. Единственное, что остается нам, так это принять потерю. Сохранить и приумножить, чтобы потом отдать всю без остатка уже своим детям.
— Спасибо тебе за все, дедушка, спасибо за мудрость отеческую и любовь. Мне жаль, что я не успела тебе сказать, как дорог ты мне стал.
Она настежь распахнула калитку и нырнула в черную густоту леса.
«Что ж, нужная мне тропа, раз ты существуешь, ложись мне под ноги, пойдем искать Велимира и дорогу домой, там муж, небось, ждет некормленый».
Дорога и впрямь не стала петлять, мерцала во тьме серебристой дымкой. Стелилась ровно и гладко. Наконец в лесной тишине послышались шаги. Грузные, скрипучие, спешные. Василиса нырнула в тень деревьев, прислонилась к стволу, позволяя теням укрыть ее. Привычные к темноте глаза разглядели Велимира. В нем мало осталось человеческих черт, странно, что она не углядела это в прошлый раз. Исчез отглаженный костюм, обвисли и закрыли нижнюю часть лица некогда завитые усы, торчала в разные стороны растрепанная шевелюра. Грязная, в подтеках крови рубашка-душа вросла в плоть, и было непонятно, где заканчивается кожа мертвяка и начинается полотно. Не снимешь такую, не отстираешь, разве что всего в Смородину окунуть. Василисе мысль понравилась. То, что было при жизни Велимиром, проскочило несколько саженей, потом вернулось, стало крутиться, обнюхивая землю.
— Меня ищешь? — Василиса вышла из тени.
Упир потянул носом воздух.
— Тебя. Нити нет… истончилась, исчезла. Вот она, женская верность. Не успел жених мост перейти, а ты с другим милуешься.
— Угу, пойдем, — Василиса вдруг поняла, что слова Велимира больше не трогают ее. Перегорело все внутри, осыпалось пеплом, да растащилось башмаками. И не смерть Велимира тому виной, а жизнь его и поступки. Хороший врач, неплохой в общем-то человек. Спасая постоянно жизни, он посчитал, что взять две чужие – это небольшая плата за все свершенное добро. Хорошие люди тоже совершают дурные поступки. Только вот не все зло настолько явно корежит душу.