Остаться в живых…
Шрифт:
– Ну, почему говно? – обиделся Губатый.
– Да потому, – отрезала Изотова, – что никогда ты с этого, Пименов, не станешь по-настоящему богат! Ни-ког-да! Будешь тянуться из года в год, найдешь себе такую же бескрылую как ты, женишься и так, от сезона в сезон, будешь тащить свой бизнес, как улитка домик – на горбу. Или ты думаешь, что станешь владельцем туристического флота?
– Ты намекаешь на то, что этот жемчуг для меня шанс?
– Я не намекаю, – поправила его Ленка, раскуривая новую сигарету. – Я тебе прямо говорю: если там, на «Ноте» что-то еще есть, то это не шанс, это Великий Шанс! И для тебя, и для меня! Мой правильный прадедушка ради этого оставил вдовой мою революционную прабабушку, одну, с двумя детьми. А ведь, говорят, любил ее больше
– Но не выгорело…
– Да! Не выгорело! Но он пытался, по крайней мере…
– А прабабке твоей от этого легче стало?
– Моя прабабка никогда не сказала о нем ни одного кривого слова. Знаешь, Леша, мужчина, это не просто особь с яйцами и членом, который суют куда ни попадя. Мужик – это двуногое, способное на поступки! На любые – умные, глупые, безрассудные, но – поступки. И моя прабабка это понимала. Это большинство баб понимает, кто мозгами, кто интуитивно. А большинство из вас помочиться утром считает актом мужества. Вот скажи мне, на кой хрен я тебе это все говорю? Ты ведь все равно ничего не понимаешь!
– Я вот все думаю, – сказал Пименов серьезно, – а где у тебя яйца, Ленка? Ты ведь целеустремленностью своей любому мужику фору дашь.
– А ты пощупай еще раз, – Изотова подошла вплотную, прижалась к исчерканной груди Губатого и ухватив его руку за кисть, сунула ее себе между ног. Там было тепло и влажно, ладонь слегка покалывали отрастающие на подбритом лобке волоски. – Мне яйца не нужны. Зачем? У меня есть вот эта штучка и неплохие мозги. Так что – стоит мне захотеть, и у меня этих яиц будет, как в инкубаторе. В жизни не согласилась бы быть мужиком! Врать не буду – нашелся бы кто-то, рядом с кем можно было бы почувствовать себя просто бабой, была бы счастлива. Но нет таких! Нету, Пима! Повывелись. Измельчала порода.
Она отступила на полшага, высвободив его руку из плотных горячих объятий и улыбнулась – улыбка ее была хорошо видна в отблесках лунного неверного света.
Губатый покачал головой, всем своим видом выражая сомнение.
– Не веришь? – произнесла Изотова с обидой в голосе. И сама ответила на вопрос: – Не веришь. А знаешь, почему? Потому, что ты и сам такой же, Леша. Ну, может чуть получше, чем все остальные. Воли у тебя чуть побольше, желания выжить. А вот того что заставляет мужика ловить шанс, и близко нет. Ты в рулетку когда-нибудь играл?
– Знаешь, – ответил Губатый, – мне деньги очень тяжело достаются. Слишком тяжело, чтобы я просаживал их за игрой…
Изотова щелчком отправила окурок в волны, плескавшиеся в ночи и сказала сочувственно, но в этом сочувствии скрывалась изрядная толика издевки.
– Дурашка ты, Пима… Я не о том. Сменить судьбу дятла, которой изо дня в день только и делает, что долбит сухое дерево, не хотелось никогда?
– На что? На судьбу райской птицы? Так дятлу никогда не стать райской птицей! Никогда! У природы есть свои законы, Ленка…
– Да ты что?! – делано удивилась Изотова. – Законы, говоришь? А по какому такому закону вот тот писклявый человечек с глазами карманного вора ворочает такими деньжищами? По какому праву? Не знаешь? Так я тебе расскажу – по праву сильного, Пименов! И нет никаких других прав и законов, кроме этого! И не было никогда!
– Во веки веков! Аминь! – сказал Губатый. – А право умного?
– Ну, ну… – Отозвалась Изотова. – Вот ты у нас умный, Леша! Ты у нас много книг прочел. Ты, вообще, интеллектом можешь раздавить кого хочешь! Только жизнь свою прожил, как под кустом высрался. Чего ты стоишь в свои тридцать с гаком? Вот сдохнешь завтра, и что после тебя останется? Да хрен с изюмом – и тот не останется! Полтора на два да на два метра плюс покосившийся крестик из плохого дерева…
– А после тебя? – спросил Пименов, закипая от злости.
– И после меня! Но разница есть, Пима! Я каждый шанс хватаю зубами, даже если и шанса-то нету, а есть только намек, бледная тень, мираж! И Кущ хватает! И
– Есть у нас в порту пацаны, – сказал Губатый, беря себя в руки. – Кого-то из них ты помнишь, наверное, по школьным годам. Лихие такие парни, которые любят риск. Их, правда, мало осталось. Выжили самые приспособленные или везучие, а остальные, те которые мнили себя великими, уже под плитами. Спокойные такие и безо всяких претензий к окружающему миру. Кое-кого хоронили в дорогих гробах, кое-кого – в простых. А кое-кого не нашли вообще, или не соскребли с асфальта, и вместо них в полированных ящиках – пустота. Так вот, один из них, самый крупный паук в нашей банке, иногда любит со мной поговорить, так, на умняке, и есть у него фраза, прямо, как для тебя писанная: «Блатная жизнь интересная, но очень короткая!»
– Посмотри на «Ласточку», – отозвалась Ленка. – Посмотри внимательно, Пима! И на свое корыто глянь со стороны! И пойми – важен результат! Чего ты в жизни добился важно, а как – это твои подробности! Что толку было бы – будь Кущенко честным? Кому бы от этого стало лучше? Ему? Тебе? Державе? Что, оттого, что он зашибает настоящую деньгу, у нас шпионы и диверсанты пачками через границу лезут? Ни фига! И он при своем, и держава при своем! Так что уясни: я – это твое счастье, Леха! И не потому, что тебе нравится меня долбить! А потому, что я тебя расшевелю, если повезет. И даже если мы не найдем ни черта, тебе будет что вспомнить! А если ты по-настоящему умный, и если тебе попрет по-черному и когда-нибудь в твоей сраной жизни подвернется еще один хоть крохотный шансик, ты его, Пима, не пропустишь! Ты опять сыграешь, Пименов, потому, что это, как секс – стоит один раз кончить, и ты на крючке…
– Выиграть или умереть…
– Что-то вроде… У Аллы Борисовны была такая песенка: «Жить, гореть и не угасать! Жить, а не существовать!»
– Все, вроде, правильно, – произнес Губатый. – Только одно «но»… Веришь, не веришь, Ленка, но я не существую, я живу… И мне неплохо в моей шкурке. Конечно, владельцем туристического флота мне не стать, и денег всегда не хватает, но у меня есть все это…
Он обвел рукой вокруг – охватывая и прозрачную темень с горящими на ней звездами, и почти невидимый берег, и море, в котором светились огни покидающих землю судов.
И неожиданно для самого себя добавил:
– И не хватало мне только тебя…
Губатый сам почувствовал, что эта фраза прозвучала, как непристойность, и замолчал.
– Вот даже как… – сказала Изотова, скрывавшаяся в густой тени рубки, изменившимся голосом.
Щелкнула зажигалка. Ее лицо появилось и исчезло вновь. Замерцал огонек сигареты.
– Это, конечно, все усложняет, но сути не меняет… Зачем ты сказал мне это, Леша? Зачем, а? Я должна с рыданиями упасть тебе на грудь? Залить тебя соплями благодарности? Да? Ах, Пима! Какое счастье, что ты меня любишь! Мы будем жить с тобой долго и счастливо в маленьком домике на склоне у моря! Я рожу тебе детей! Мальчика и девочку! Или трех! И мы будем тихо стареть, знаешь, превращаться в таких благообразных старичков, седеньких, морщинистых… И иногда, на праздник военно-морского флота, ходить по набережной… Нам даже в отпуск, к морю, ездить будет не надо – вот оно море! Каждый божий день – загорай, купайся – не хочу! Только времени нет, да, Пима? Белая цементная пыль с заводов сплошным слоем на подоконниках. И каждый день, каждую ночь одно и то же? Огородик, работа эта ё…ная, дети сопливые, для которых из кожи вон лезешь, а они потом плевать на тебя хотели! Они высосут из тебя соки, а потом будут бухать, колоться, трахаться направо и налево, а ты уже старая, как твое корыто, будешь сидеть на лавочке с такими же, как ты сама, неудачницами и жаловаться, что детки не заходят даже на день рождения? Так, Лешенька? Так вот, могу тебя огорчить – со мной этот вариант не пройдет! Пустая я, Пименов! Давно пустая! А почему – спроси у Кузи, если не забудешь… Знаешь, когда забеременеешь, очень трудно зарабатывать бабки передком. Тошнит, первое время. А я еще пятнами шла…