Остаться в живых…
Шрифт:
– Заводи. Я хочу чая. Горячего, – выдавил из себя Губатый, стараясь не клацать зубами. – Но сначала – правь к Кущу.
Кущ встретил их улыбкой сибарита. Тут же на корме обнаружился и Ельцов, спавший на диванчике, словно объевшийся сметаны дворовой кот, даже одна рука свисала вниз, к настилу, словно кошачья лапа.
Девицы продолжали плескаться, повиснув на складном трапе, опущенном в воду слева.
– М-да! – произнес Владимир Анатольевич, приспустив солнцезащитные очки на кончик носа. – Ну, и видок у тебя, Пима! Точно,
И почесал круглый волосатый животик.
В устах Кущенко подобная ремарка звучала, по крайней мере, не к месту, и у Губатого появилось огромное желание показать этому жирному пауку руку в локте через кулак – пусть сам трахается там внизу, чтобы знал, насколько недаром достаются деньги! Но толку от такого рода воспитания не предвиделось, и Леха с трудом, но сдержался.
– Я отдохну, – сказал он спокойно, но внутренне закаменев от злости, – и мы поднимем колокол.
– Ёксель-моксель! – Кущенко подмигнул. – Конечно, отдохни, Леха! Тебе сейчас не к штурвалу становиться, а выпить надо. Не хочешь? А зря! Враз бы полегчало! Согрелся бы! Для пользы ж дела предлагаю! Или пусть Ленок тебя согреет!
Он погрозил Изотовой пальцем и захихикал, как всегда, тоненько, противно.
– А ты шалунья, Изотова, ох, шалунья! Голос у тебя – ну, просто оперный!
– С хорошим партнером и поорать не грех, – отрезала Изотова и подмигнула Кущу в ответ. – И нам хорошо, и вам приятно слышать! А как мой? Лицом в грязь не ударил?
Владимир Анатольевич хохотнул, откидывая голову назад, отчего на шее обнаружились белые полосы незагорелой кожи.
– Насчет лица – не знаю, а остальным вроде не ударил. Правда слабоват он на выпивку, мать! Слабоват! Тут два варианта – или недотренирован, или перетренирован! Так что?
– У него спросишь… – Изотова кивнула в сторону спящего сладким сном Ельцова, и Пименову показалось, что взгляд ее стал неподвижен, и уперся в то место, где на шее мужа едва заметно билась полная пьяной кровью жила. – Когда очухается. У этого будущего миллионера слабостей, как у собаки блох. И на выпивку, и на передок… Замучаешься перечислять!
– Ну… – снисходительно протянул Кущ, – тебе виднее! Твой мужик, все-таки… Ты когда выбирала, куда смотрела?
– Жизнь выбирала… – сказала Ленка просто.
И очень нехорошо улыбнулась. Так, что Пименову в этот момент стало еще холоднее. Почти так, как на глубине.
– Дай мне полчаса, – попросил он, крепя один из фалиней к корме «Ласточки». – И я буду готов. Привяжешь понадежнее.
– Не боись! – Кущ сморщил нос и отхлебнул из запотевшего стакана. – Сейчас как выпьем! Как потянем!
– Первым потяну я, – предупредил Пименов. – Давай без самодеятельности и пижонства! Лежит эта штука не очень удобно и если мы напортачим, ничего хорошего не получится.
– Ты у нас командир! Надо же и тебе когда-то покомандовать!
– Я не шучу, – сказал Губатый. – И если ты не хочешь торчать здесь до осени,
– А я что – возражаю? – спросил Кущенко. – Ёксель-моксель, Пима! Ты капитан, а я у тебя хоть юнгой готов работать, только достань эту фигню со дна!
– Вот и хорошо, Володя! Считаем, что друг друга поняли… – Пименов опустился на банку и махнул рукой Изотовой – отваливай! – И не пей пока! – крикнул он уже с расстояния в десяток метров, перекрывая шум движка.
Владимир Анатольевич отсалютовал стаканом, а девицы весело помахали руками из воды.
На «Тайне» было жарко. Пока Губатый оттащил «спарку» на заправку и обтер себя ветошью, Ленка поставила чай и расстелила на юте, в тени, полотенце.
– Быстренько ложись, – приказала она Пименову, растирая руки кремом. – Помассирую. А то ты весь синий…
Леха сопротивляться не стал. Доски пола обжигали даже через махровую ткань, но сейчас это было даже приятно. И руки у Ленки были сильными. Боль из мышц уходила, и он стал ощущать дуновения теплого ветра на покрасневшей от нажатий коже.
– И чайку, – повторяла Ленка, как детскую считалку. – И чайку горяченького! И чайку сладенького! И чайку с лимончиком!
«Костыль, – подумал Пименов. – Костыль должен быть в порядке. Костылю сегодня еще нырять. Костыль для нас – нужный инструментарий. Массаж? Чай? Кофе? Потанцуем?»
Но мысли были отдельно, а ее руки, разминавшие мышцы, приносили ему облегчение, и Губатый начал проваливаться в негу, в легкий полусон, в сладкое, как кисель из варенья, небытие. Он бы так и задремал, но в рубке запищала рация, и Пименов вернулся.
– Погоди, – попросил он, поднимаясь.
Он не ожидал, что сможет встать так легко.
Изотова заулыбалась и он тоже улыбнулся в ответ.
– Спасибо.
– Да не за что. Обращайтесь.
Он шагнул в рубку и клацнул кнопкой приема «Моторолы».
Прослушав сообщение диспетчера, Губатый вышел на корму, под легкий, свежий ветерок, и посмотрел на открытое море. Небо было безупречно голубым, слегка украшенным рассыпанной пудрой легких облаков. И над горами туч не было, но это не значило ровным счетом ничего.
Хотелось выругаться.
– В чем дело? – спросила она. – Что-то не так?
Пименов поманил ее рукой, и они вместе подошли к висящему на переборке барометру.
Стрелка уже не стояла, как прежде в секторе «Ясно и сухо», а заметно отклонилась влево.
– Пока все так, – сказал Губатый. – Но завтра…
Он постучал пальцем по толстому выпуклому стеклу барометра, но стрелка и не шелохнулась.
– С часа на час могут объявить штормовое предупреждение. На нас двигается грозовой фронт, пока он далеко, и, вообще-то, его может пронести мимо, но синоптики говорят, что он может свернуть и сюда…