Остаться в живых
Шрифт:
Ну, может, в это трудно поверить, однако все, что я чувствовал тогда в раненой ноге, — это странная слабость, будто она вдруг превратилась в желе и мышцы как-то ужасно медленно повиновались приказам. Поэтому мне приходилось из кожи вон лезть, заставляя эту ногу шевелиться.
Я нашел другую пару валунов в том месте, где ущелье снова немного сужалось, и только успел рухнуть между ними, как раскаленный нож боли вспорол мою спину. Да, вспорол — очень точное слово. Представьте себе, как раскаленный добела нож с зазубренным лезвием впивается в плоть, больше
Теперь я сидел скрючась за парой других валунов. И я не ошибся — они и в самом деле оказались значительно крупнее прежних, а между камнями лежало немного гравия — наверное, в несколько дюймов толщиной. Раскидав его кое-как ногой, я смог залечь еще ниже, почти закопавшись в землю.
Но бандиты знали, что мне конец, о, как прекрасно они это знали!
— Он готов! — завопил парень на скале слева от меня. — Окружай его, ребята! Я точно влепил в него пулю!
В такие минуты весь страх куда-то девается. По крайней мере, если уверен, что умираешь. А я ни на секунду не сомневался, что вот-вот испущу дух!
Нет, чего по-настоящему хочется — так это отомстить тем, кто потопил твой корабль. И вот, увидев, как этот бандит спрыгнул со скалы и заплясал между большим камнем и кустом, я левой, неповрежденной рукой установил бездействующую правую, сунул приклад под мышку и поставил непослушный палец на спусковой крючок.
Я мечтал сделать лишь еще один хороший выстрел, и тогда все остальное уже не имело бы значения.
Так что я самым тщательным образом прицелился и только тут почувствовал, как кровь стекает по груди, по спине и по ноге. Странно ощущать, что истекаешь кровью! Ну, как если бы ты вдруг стал источником, готовым вот-вот пересохнуть…
Но я все-таки навел прицел на этого скачущего как заяц бандита!
Я слышал крики и вопли радости других разбойников, движущихся в самом начале каньона, и краем глаза улавливал их тени, когда вся свора кинулась ко мне.
И все равно я был бы вполне доволен, достань моей правой руке силы спустить курок!
И мало-помалу мышцы стали сокращаться, а тот кролик на вершине скалы все скакал, прыгал и радостно вопил. Тогда моя винтовка вдруг взорвалась выстрелом, несказанно удивив и обрадовав меня, хоть отдача в раненое плечо отозвалась всплеском смертной муки во всем теле.
Скачущий кролик перестал плясать и подпрыгивать. Нет, словно ныряльщик, задумавший выполнить особо изящный и сложный прыжок с трамплина, он вытянулся с бровки скалы вперед и прянул вниз, войдя в глубокую черноту под скалой без ряби и всплеска.
Я немного посмеялся, глядя, как он падает. Теперь уж наверняка хотя бы одна жизнь, одна полновесная жизнь пойдет в уплату за мою. И я не испытывал никаких угрызений совести — лишь огромное облегчение. Смерть меня отныне не пугала — напротив, казалась самым простым делом на свете.
Я поглядел вперед, ожидая совсем близко увидеть окружавших меня бандитов и отлично понимая, что не смогу достаточно быстро взять прицел.
Но все мои противники поисчезали. Лишь одна пара ног
Я слышал, как перекликаются их удивленные и перепуганные голоса. Вдруг кто-то из разбойников с дикой злобой рявкнул:
— Так что, один проклятый щенок остановит тут всю банду? А ну, выволоките его оттуда и съешьте живьем!
И откуда-то снизу, от самой земли отозвался другой голос:
— Лопай сам! У меня что-то весь аппетит пропал…
Тут со всех сторон послышались смех, и крики, и улюлюканье, или все это мне померещилось? И только пару секунд спустя я сообразил, что это истерически хохочу я сам! Да, то был мой собственный голос!
Я взял себя в руки, но отголоски безумного хохота еще долго раскатывались вверх и вниз по всему ущелью.
На вершине скал по обе стороны от меня вновь заговорили винтовки, и еще одна пуля укусила меня, но я уже не мог определить, куда именно.
Я чувствовал, что засыпаю.
А это, я знал, предвещало близкую смерть. Так человек в снежной Арктике опасается сонного оцепенения, понимая, что это принесет ему погибель. А еще я смутно припоминал, что потеря крови вызывает головокружение и можно потерять рассудок.
О чем я думал в эти минуты?
Ну, главным образом о Дэне Порсоне, как ни стыдно в том признаваться. Думаю, на свете нашлись бы -герои, которые, попав в мое положение, были бы совершенно счастливы. Они с восторгом пожертвовали бы жизнью ради того, чтобы один законченный мерзавец угодил в руки правосудия, а двое хороших людей остались живы.
Но я не стану притворяться героем такого склада. В основном, как уже говорилось, я думал о Дэне Порсоне. Я жаждал, чтобы это он лежал здесь сейчас, чувствуя, как кровь струится по его телу, и корчился от боли, пронзающей каждую клеточку.
Но почему бандиты не накинулись на меня, когда я лежал там, беспомощный, почти потеряв сознание?
Ну, полагаю, у них перед глазами все еще явственно стоял тот малый, кувырнувшийся со скалы.
О, если бы каким-то чудом вышло так, что Дэн Порсон занял бы мое место, а я мог сидеть где-то под лучами настоящего, горячего солнца, наслаждаться теплом и непринужденно беседовать с Бобби Мид, рассказывая о самом ужасном моменте в моей жизни, когда я валялся на дне дикого ущелья, одна стена которого была совершенно белой от лунного света, а другую скрывала угольно-черная тень…
Мысли о Дэне Порсоне ушли.
Я вдруг понял, что сижу с Бобби Мид на веранде ее дома и рассказываю об этом самом, нынешнем своем лежании в ущелье. Я говорил, а где-то далеко грохотали винтовки, как будто неизвестные мне люди затеяли дурацкую стрельбу по мишеням.
И тут какой-то неясный, но куда более близкий шум ворвался в мое сознание.
Мгновенно меня оторвали от разговора с улыбающейся Бобби Мид, и я ощутил, что опять лежу на грубых камнях среди валунов, вокруг — эта проклятая долинка, зажатая меж высоких скал, из моего тела медленно сочится кровь и сам я становлюсь с каждой секундой все легче и невесомее.