Оставить на память
Шрифт:
— Вам идёт.
— Я тону, — с улыбкой Ника развела руки в стороны, показывая насколько всё плохо.
— Постараюсь это исправить. Надеюсь, вы такая тощая не из-за того, что питаетесь одной травой, потому что на ужин у нас стейк из говядины. Мясо едите?
Она кивнула.
— Отлично. Не знаю как вы, а я жутко проголодался.
— Где моя одежда? — она обернулась, ища глазами свою куртку.
— В стиральной машине. Остальную одежду тоже можете забросить. До утра всё высохнет.
— До утра? — девушка в удивлении раскрыла глаза.
Он посмотрел на неё как на умалишённую.
— Если вы думаете, что ночью
— Мы? — ей стало вдруг интересно, с кем так промок её сосед. Его девушка? Господи, она ведь даже не знает, есть ли она у него, и не ставит ли в неловкое положение Генри, оставшись с ним наедине. Хотя, если подумать, разве её не должно быть рядом?
Войт отвернулся к шкафу, чтобы достать тарелки, и тихо произнёс:
— Я и мой брат, — при этом его плечи опустились, а спина ссутулилась.
Нике показалось, что она затронула щепетильную тему, и не стала расспрашивать, решив сменить разговор.
— К говядине прекрасно подошло бы красное сухое вино. Но, думаю, здесь ему взяться негде.
— Ошибаетесь, — Генри развернулся к ней как ни в чём не бывало. — Дальше по коридору, в кладовой. В вине разбираетесь?
— И довольно неплохо, — она была приятно удивлена, обнаружив в кладовке небольшую коллекцию. Испанские, французские, калифорнийские. Такой коллекции можно было позавидовать. Ника брала в руки каждую бутылку и внимательно осматривала и спустя несколько минут остановила свой выбор на французском бордо 2010 года. Вернувшись, она обнаружила Генри уже за накрытым столом. Её ждали мясо, сыры, хлеб и свежие овощи.
— У вас неплохая коллекция, — присаживаясь, сказала девушка.
Генри достал штопор и откупорил бутылку.
— Да, но это не мой дом. Я снимаю его, — сказал он, разливая вино по бокалам.
— Тогда мне не следовало брать бутылку стоимостью в 300 евро, — Нике было и смешно и стыдно.
Генри поднёс свой бокал к её.
— Не беспокойтесь. Я угощаю, — заговорщицки прошептал он.
Они чокнулись и пригубили. Аромат вина был упоительным, отдающим цветочными сладкими нотками. Голова у Ники тут же закружилась — лучше бы вначале она попробовала мяса, чем пить на голодный желудок. Поначалу они ели в полной тишине. Мясо вышло у Генри отлично и таяло во рту. Постепенно, чувствуя, что голод уходит, Ника расслаблялась. Тепло и дурман проникали до самых кончиков ног и рук.
— Вкусно, — Генри посмотрел на багровую жидкость в своём бокале. — Не скажу, что я поклонник вин, но это мне нравится. Значит, вы неплохо разбираетесь в вине, рисуете, оформляете дома. Какие у вас ещё таланты? Поёте и танцуете?
— Нет, — Ника сделала ещё глоток, чувствуя как вино слегка вскружило голову и начало развязывать язык. — Родители пытались отдать меня и на танцы и в музыкальную школу. Я выросла в семье, тесно связанной с искусством — мой отец музыкант, а мама художница. Наш дом был всегда полон представителями
Генри заметил, как с последней фразой она заметно сникла.
— Была? — он замер в ожидании, что она продолжит.
— Отец умер от сердечного приступа, когда мне было двадцать. А мама последовала за ним через полгода — не выдержала разлуки с ним.
— Мне жаль, — тихо произнёс Генри.
Ника лишь слабо улыбнулась. Ей нравилось, как Генри смотрел на неё и каким внимательным слушателем оказался. Она так давно ни с кем не общалась, а в его компании чувствовала себя совершенно спокойно и безопасно. Будто оказалась не в гостях, а дома.
— Меня очень поддержали друзья, — продолжила она. — Они помогли мне пережить потерю, привели меня в чувство. Я тогда была на третьем курсе института. Думала взять академический отпуск, чтобы привести дела в порядок. Но друзья запретили мне, представляете? Сказали, что за год я упущу много возможностей и снова влиться в учебный процесс будет трудней. Я послушала, как смогла окончила год, а в следующем применила все свои силы, начала работать, оформила пару открывающихся заведений у знакомых, которые не могли позволить себе профессионала. Но дело так хорошо пошло, они стали рекомендовать меня другим, и к концу учёбы у меня было уже приличное портфолио.
— Так из рисования вы пришли к дизайну?
Ника кивнула.
— Это увлекло меня гораздо больше, чем работа с холстом.
Генри откинулся на спинку стула и обвёл рукой комнату.
— Как бы вы изменили интерьер здесь?
Ника оглянулась вокруг.
— Признаюсь, пока вас не было, я приходила к этому дому и рассматривала его через окна. Тут всё было укрыто тканью, так что я могла только догадываться, какая здесь мебель и убранство. Но я представляла себе что-то похожее на дом моей бабушки. Это также был крепкий деревянный дом, с кружевными салфетками на столах и комодах, деревянной мебелью и самодельными ковриками. И всё почти так как я себе и представляла — очень аутентично, но не лишено прагматичности. Правда, я бы хотела видеть здесь витраж. — Она показала на западное окно. — Солнце при закате волшебно бы отражалось сквозь цветное стекло.
Ника мечтательно смотрела в тёмное окно, ясно представляя как свет переливаясь отражался бы в комнате, и не замечала как Войт завороженно рассматривает её.
— А вы? — она повернулась к Генри, и он удивлённо вскинул брови. — Я рассказала свою историю. Баш на баш, — произнесла Ника на русском.
— Баш на баш? — повторил Генри. — Что это?
— Ты — мне, я — тебе. История за историю. Как вы стали актёром?
Он усмехнулся. Он так много раз отвечал на этот вопрос в многочисленных интервью, что не думал, что на свете есть ещё люди, которые не знают на него ответа. Тем не менее ему всегда было неловко рассказывать об этом, потому что каждый раз он раскрывал своё прошлое.