Оставленные
Шрифт:
Ну и вот, ничего страшного, думала Нора. Просто болтаешь и болтаешь, наслаивая одну пустую реплику на другую. Главное – притворяться, чтоб в тоне слышалась заинтересованность, даже если тебе неинтересно. Вот за этим, да, нужно следить.
– Я сегодня с мамой разговаривала, – доложила Карен. – Возможно, она не будет готовить индейку в этом году. Говорит, может, ростбиф или ногу ягненка. Я напомнила ей, что Чак не любит ягненка, но ты же знаешь, какая она. В одно ухо влетает, в другое вылетает.
– Да уж.
– Хотя, должна сказать, насчет индейки я полностью с ней согласна. Мы ведь индейку только-только готовили, на День благодарения, а потом доесть никак
Нора кивнула, хотя ей было все равно: она вообще теперь никакое мясо не ела, птицу и рыбу тоже. Не столько из этических соображений, сколько из принципа. У нее в корне поменялось отношение к еде: пищу и животных она перестала воспринимать как взаимосвязанные категории. Тем не менее, она обрадовалась, что рождественский ужин, возможно, обойдется без индейки. Карен приготовила огромную индейку на День благодарения, вся семья собралась вокруг нее и бог знает сколько времени восхваляла ее золотистую зажаристую кожицу и сочное нутро. «Какая прекрасная птица!» – снова и снова повторяли они, что слышать было, по крайней мере, странно – о мертвой-то индейке! А потом ее кузен Джерри заставил всех позировать для группового снимка, с «прекрасной птицей» на почетном месте. С ростбифом, надеялась Нора, ни у кого не возникнет желания фотографироваться.
– Как это здорово! – с жаром произнесла Карен, пока они ждали на светофоре перед въездом на стоянку торгового центра. Она стиснула ногу Норы, чуть выше колена. – Даже не верится, что мы на это решились.
Честно говоря, Нора и сама с трудом в это верила. Она ставила эксперимент над собой, приняв спонтанное решение остаться в этом году на праздники дома, а не сбежать на неделю куда-нибудь во Флориду или в Мексику, где она жарилась бы на солнце, притворяясь, что никакого Рождества нет и в помине. И все равно она удивилась самой себе, когда приняла приглашение Карен съездить в магазин – эпицентр сумасшествия.
А все из-за Кевина Гарви, думала Нора. Месяц прошел с тех пор, как она танцевала с ним на вечеринке, но пока еще не сделала на его счет никаких выводов. Одно она знала: любое занятие – даже поездка в торговый центр с сестрой – это лучше, чем сидеть дома еще один вечер и ждать, как сопливая девчонка, его звонка. Теперь уже было ясно, что он не позвонит, но часть ее мозга отказывалась признать очевидное. Каждые пять минут она проверяла свою электронную почту, всюду носила с собой телефон, – на тот случай, если он решит связаться с ней как раз в тот момент, когда она будет находиться в душе или в прачечной.
Конечно, никто ей не мешает самой снять трубку или послать ему письмо по электронке. В конце концов, он – мэр; она, если б захотела, могла бы просто прийти к нему на прием и, например, пожаловаться на парковочные счетчики или еще на что-то. В молодости, когда она еще не была замужем, у нее не возникало проблем с тем, чтобы взять на себя инициативу, пригласив парня на свидание или хотя бы помочь ему самому сделать первый шаг. Теперь она так не могла. К тому же Кевин сказал, что позвонит ей, а он производил впечатление человека, который держит свое слово. Если он не из таких людей, тогда черт с ним – все равно у них ничего не выйдет.
Она понимала, что в каком-то смысле Кевин пошел танцевать с ней из жалости. Она охотно готова была признать, что начиналось именно так – филантроп и убогая, – но закончилось-то по-другому: ее голова на его плече, он крепко обнимает ее, между ними пробегает искра, и она чувствует себя, как труп, который ударом тока возвращают к жизни. Эту перемену ощутила не она одна. Нора видела выражение его
Поначалу, когда он не звонил, ей было тяжело, очень тяжело, но месяц – большой срок, и она постепенно смирилась с тем, что это была ложная тревога. Пока на прошлой неделе не увидела его, проезжая мимо на велосипеде. И в ней все снова всколыхнулось. Он просто стоял на Мейн-стрит со своей дочерью, похожей на оторву. Норе всего-то нужно было притормозить, плавно подъехав прямо к ним и сказать: «Привет, как дела?». Тогда хотя бы она имела возможность рассмотреть его лицо и получить более четкое представление о том, что происходит. Но она струсила – оцепенела, забыла нажать на тормоз, пронеслась мимо них стрелой, будто торопилась на какую-то встречу, будто ей было куда спешить, кроме собственного дома, где никогда не звонит телефон и никто не приходит в гости.
– Ой, смотри! – воскликнула Карен. Они кружили по парковке, пытаясь найти свободное место не в полумиле от входа. Сестра показывала на женщину с девочкой. Мать была примерно возраста Норы, ее дочка – восьми-девяти лет. Головы обеих украшали ворсистые оленьи рога, которые на девочке еще и переливались мигающими огнями. – Прелесть, да?
У входа в «Мейсис» стояли два Наблюдателя в белом и седеющий мужчина, представлявший «Армию Спасения». Из вежливости Нора взяла брошюрку, что протянул ей один из «Виноватых» – «Вы уже забыли?», вопрошала надпись на обложке, – и выбросила ее в урну, удобно установленную с внутренней стороны входа, сразу же за дверью. Когда они проходили мимо парфюмерного отдела, она почувствовала, что у нее начинается нечто похожее на приступ паники, словно она – маленький зверек, учуявший опасность. Отчасти это была реакция на смесь ароматов десятка разных духов, распыленных в воздухе молодыми женщинами с ярким макияжем, которые как будто считали, что этим они выполняют свой долг перед обществом. Отчасти – на более типичное ощущение сенсорной перегрузки, возникшее в результате внезапной атаки на все ее чувства восприятия ослепляющих огней, задорной музыки и толп нетерпеливых покупателей. Да еще всюду стояли манекены с непроницаемыми лицами и парализованными фигурами в нарядах из последних коллекций.
Когда они вошли в центральный зал, дышать стало легче. Над головой – высокий стеклянный свод – торговый центр поднимался на три этажа, по периметру двух последних тянулись балконы; под ногами – белый пол. Помещение чем-то напоминало Норе старинный железнодорожный вокзал. В центре зала журчал фонтан. За ним высилась огромная елка, у которой стояли в ряд ожидающие Санта-Клауса дети. Увенчанная ангелом макушка елки находилась где-то на уровне между первым и вторым ярусами. Само дерево напоминало корабль в бутылке, столь огромный, что оставалось только удивляться тому, как его туда засунули.
Карен была крайне целеустремленной покупательницей, из тех людей, кто всегда точно знает, что они ищут и где это найти. Она решительно шла по залу с видом глубокой сосредоточенности на лице – смотрела строго вперед, не скользила бесцельно взглядом по витринам, ничего не покупала спонтанно. Так же она вела себя и в супермаркете, красной ручкой зачеркивая в списке каждый положенный в тележку продукт, никогда не проходя мимо одной и той же полки дважды.
– Что скажешь? – спросила она в отделе мужской одежды, держа на вытянутой руке галстук в оранжево-синюю полоску. – Слишком броский?