Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой

Вайдерманн Фолькер

Почти два года они были самой экстравагантной парой среди эмигрантов: молодой старик и мудрая светская львица, безнадежный пьяница и веселая пьяница, два воина, противостоящие гибели – гибели мира и, очень скоро, собственной. Водоворот катастрофы все глубже затягивал Ирмгард Койн. Киш оказался прав. Рот победил, она пила все больше и скоро ни в чем не уступала ему, мастеру выпивки. При этом они не упускали возможности показать, что они прекрасная пара, заботящаяся друг о друге. Но все это давно позади. Он из последних сил цеплялся за нее, умоляя, как дитя. Никогда еще она не любила мужчину так сильно, как его, и никогда не полюбит. «Моя кожа сразу же сказала “да”». И ее душа, все, чем была Ирмгард Койн. Но в ее объятиях он исчез. Он становился все ничтожнее, бледнее, все зависимее от нее и превратился в блеклую тень. В Париже ей пришлось собрать в кулак всю волю; она давно боялась этого часа. Прощание было коротким, окончательным, беглым. Да, она бежала – она боялась, что умрет от жалости к нему. О прощании в Париже, их последней встрече она потом напишет: «Все было как всегда. Это был конец».

* * *

Но у Йозефа Рота еще остается последняя надежда. В эти месяцы он вместе с другими австрийскими легитимистами несколько раз навещал наследника австрийского престола, Отто фон Габсбурга, в его изгнании в Стиноккерзееле. Они придумали отчаянный план: предложить

австрийскому канцлеру Шушнигу уйти в отставку, передав власть наследнику императора, и тем самым предотвратить надвигающийся аншлюс с нацистской Германией и спасти отечество. Отто фон Габсбург изложил этот план в письме Шушнигу, но Роту этого мало. Рот настолько верит в идеальность плана, что готов сделать все возможное, лишь бы воплотить его в жизнь. От этого теперь зависит и вся его жизнь. Цвейг, которому он сообщает о плане, старается не остудить прекрасный порыв старого друга, хотя, конечно, считает план вздорным. Позволит ли Шушниг втянуть себя в эту затею, позволит ли Гитлер сорвать его планы? Цвейг тоже любит старую Австрию и мечтает о ней. Но он достаточно проницательный и понимает, что политика – это не сказка. Естественно, он встревожен, узнав, какую роль отвел себе в этом плане Рот. Однако он не останавливает его. Он не может ни спасти его, ни образумить. Рот окончательно покинул мир разума. Что остается делать Цвейгу?

Йозеф Рот ни много ни мало решил отправиться в Австрию и лично убедить Шушнига принять план кронпринца. Это безумие. Немецкие войска уже на границе, вторжение вот-вот совершится. И остановить его собирается пьяный писатель в узких офицерских брюках, которые он теперь снова носит?

Да, таков план Йозефа Рота. И таким бравым героем он предстает перед Стефаном Цвейгом в последний раз. Первый еврейский писатель, покинувший нацистскую Германию после прихода к власти Адольфа Гитлера, и последний, кто въехал в Австрию перед тем, как там узурпировал власть все тот же Гитлер. Он приезжает поездом и просит доложить о себе канцлеру. Но Шушнигу не до Рота. Принять его изволил только шеф венской полиции Михаэль Скубл. И Роту он может сказать лишь одно: как можно скорее покиньте страну. Ваша жизнь в величайшей опасности.

11 марта Йозеф Рот возвращается в Париж. 12 марта австрийский народ ликует, встречая на площади Героев своих новых правителей. Отечества Рота и Стефана Цвейга больше не существует.

* * *

Друзья больше не увидятся. Каждый идет своей дорогой до конца. И до него уже недалеко. Йозеф Рот заверил Цвейга в том, что не будет писать о нем некролог. Он уже догадывается: это искушение ему не придется испытать, хотя он и на десять лет моложе, – его путь закончится раньше, чем путь Цвейга. Однако незадолго до смерти в книге, которую Цвейг уже не мог ни подредактировать, ни финансово поддержать, ни опубликовать, Рот все же пишет нечто о них двоих, своеобразный некролог об их дружбе. Эта последняя книга Рота – «Легенда о святом пропойце». Удивительно беззаботный человек шатается по Парижу. Бездомный, выпивоха, он живет в непролазной нужде. Его зовут Андреас, он «квартирует» под мостами и знает, что газеты удерживают тепло и согревают в холодные ночи. Он совершенно опустился. И вот однажды вечером встречает на сво-ем пути прилично одетого господина, который просит по-дружески принять от него довольно крупную сумму денег. Он называет несчастного пропойцу «братом». Тот отвечает, мол, не знал, что у него есть брат, но деньги ему, конечно, не помешают. Странная пара – богач и бедняк. Они связаны друг с другом, ибо не только нищий Андреас рад чудесному избавлению от голода, но и его богатый «брат» тоже уверяет, что он очень доволен, коль может отдать часть своих денег бедняку. И еще кое-что связывает эту братскую пару: не только бесприютный, бездомный Андреас ночует под моста-ми; оказывается, богатый господин – тоже бродяга, живущий под мостами. Так, некоторое время в этой последней книге Йозефа Рота чудо сменяет чудо. Но чудеса кончаются.

* * *

В мае 1939 года в Париже Йозеф Рот получает известие о том, что Эрнст Толлер покончил с собой в гостиничном номере в Нью-Йорке, – и теряет сознание. Фридерика Цвейг, которая была с ним, отвезла его в больницу, где он умер через несколько дней. Стефан Цвейг узнает эту новость в Лондоне, когда пишет письмо Ромену Роллану. Он потрясен и заканчивает письмо словами «Мы, изгнанники, не состаримся» и «Я любил его, как брата».

Таинственный поезд

Остенде больше не существует. Есть другой, новый город, с тем же названием. Немецкие войска вошли в Остенде 29 мая 1940 года. Они не встретили никакого сопротивления. В 1944 году авиация союзников подвергла город массированным бомбардировкам и почти полностью его разрушила. Сохранились жалкие остатки фасада вокзала. Набережная вдоль пляжа застроена белыми безликими домами, бульвар по-прежнему широкий, вымощен красным камнем. Повсюду бетонные скамейки, на которых никто не сидит. Сейчас ноябрь 2012 года, серое небо, безлюдно. Hotel de la Couronne исчез, на его месте высится темный многоквартирный дом, именуемый «Ривьерой». Рядом – пустырь, в соседнем доме обои на стенах с серыми цветочками. Парусники в гавани. На них никто не плавает. Дальше, у моря, где раньше был Maison Floreal, теперь желтое нежилое здание 60-х годов, на третьем этаже, на уровне бывшей лоджии, аляповатая вывеска «Сдается в аренду». На улице Лангестраат, где Альмондо угощал пастой двух своих знаменитых гостей, темная пивнушка Manuscript. Приветливый официант, уже подшофе, снимает пену с пивных бокалов на бельгийский манер с помощью деревянной палочки; фоном звучит «Crazy Mama» Дж. Дж. Кейла, «That’s All Right» Элвиса Пресли, «Sing, Sing, Sing» Луи Примы и «Mystery Train» Пола Баттерфилда. Четверо мужчин сидят за барной стойкой и молчат. Вид у них такой, будто они здесь живут. Море серое и гладкое, большие зеленые молы торчат в воде, пустынный широкий пляж. Ни одной пляжной кабинки, несколько ранних рождественских елок на ветру. В одном из закоулков, поднимающихся от набережной, стоит узкий старый дом. В витрине – маски, морские звезды на невидимых нитях, ракушки. Внутри, за прилавком из темного дерева, еще маски, старые фотографии на стенах. Лестница, красная ковровая дорожка ведет мимо крошечной кухни с красными эмалированными кастрюлями на плите наверх, в комнату, в ней пианино, картина с марширующими мертвецами во всю стену. Ваза с пыльными травами, еще ваза с черепом в дамской шляпке, снимок в фотоальбоме, на нем старый художник среди руин родного города. Дом Джеймса Энсора. Один из немногих домов той эпохи, сохранившихся до наших дней.

Ну а люди?

Эгона Эрвина Киша судьба занесла в Нью-Йорк, потом в Мексику, после войны он сначала вернулся в Нью-Йорк, затем в родную Прагу, где и умер 31 марта 1948

года после второго инфаркта. Шесть лошадей тащили катафалк с его гробом по улицам города, в то время как движение было остановлено. В конце панихиды спели «Интернационал». Артур Кёстлер добрался-таки до штаб-квартиры Франко, был арестован и угодил в камеру смертников, однако, протомившись три месяца, вышел живым и уехал в Лондон. Он отрекся от коммунизма, написал эпохальную ренегатскую книгу «Слепящая тьма» и 3 марта 1983 года добровольно ушел из жизни вместе с женой Синтией. Эмиль Верхарн 27 ноября 1916 года, садясь в уже отъезжающий поезд в Руане, где он выступал с антигерманскими лекциями о войне, сорвался с подножки вагона, попал под колеса и был задавлен. Семье предлагали упокоить его в Пантеоне, она отказалась, предпочтя похоронить на военном кладбище в Адинкерке, однако, опасаясь приближающихся немецких войск, его тело вскоре выкопали и перевезли в безопасную деревушку Вюльверингем, и только в 1927 году прах его окончательно упокоился в родном городе Синт-Амандс. Фридерику Рот, после того как ее родители эмигрировали в Палестину, перевели из психиатрической клиники Steinhoff в богадельню Mauer-Oehling, оттуда в 1940 году – в клинику под Линцем и там в июне того же года в рамках национал-социалистической программы эвтаназии ее умертвили. Ирмгард Койн после вторжения немецких войск в мае 1940 года скрывалась в Голландии. Она похудела на сорок килограммов, запойно пила, иногда ее видели на улице, иногда в пабе. Она хотела вернуться в Кельн. Ее брат писал другу: «Я не представляю, что с ней будет дальше, чисто в прагматическом смысле. Все, что ею написано, слишком враждебно, чтобы это ей простили. Страшно подумать, что делает судьба с жизнью, представляющей собой такую странную смесь легкомыслия и благородного стремления». Койн удалось вернуться, и помогла ей в этом новость о ее самоубийстве, которую с триумфом преподнес нацистский литературный журнал. Она тайно жила в Германии и на долгие годы была забыта читателями. В конце 1970-х годов ее творчество заново открыл журналист Юрген Серке. Последние три года жизни ее удивили: она пережила их как маленький литературный триумф. Скончалась она 5 мая 1982 года. Жизнь Кристианы Граутофф похожа на роман, у нее было много мужей, много любовников и много друзей. Она умерла 27 августа 1974 года в своей квартире в Мехико. Умерла так тихо, что скакавшая на ее кровати внучка Кристиана этого даже не заметила. Она описала свою жизнь. На ее смертном одре нашли записку, оборванную на полуслове: «Единственная причина, по которой я написала автобиографию всей своей кровью и потом…» Вилли Мюнценберг вышел из коммунистической партии в марте 1939 года, а в мае 1940-го оказался в лагере для интернированных, каковым стал парижский Stade de Colombe, где два года назад проводился чемпионат мира по футболу. Он надеялся, что его переведут на юг Франции. И надежды оправдались, в составе колонны, в которой находились также издатели Леопольд Шварцшильд, Курт Вольф и многие другие, он отправился в Шамбаран, недалеко от Лиона. Он отбился от колонны 21 июня. 17 октября его тело с веревкой на шее нашли в лесу близ Шарма. Он был мертв еще 21 или 22 июня. Отто Кац всю жизнь отдал партии, активно участвовал в создании Коммунистической партии Чехословакии, в 1952 году его вместе с другими руководителями, в основном еврейского происхождения, обвинили и казнили [81] . По легенде его прах смешали с зимней дорожной крошкой и развеяли на улицах Праги. Эткара Андре обезглавили 4 ноября 1936 года, несмотря на протесты международного сообщества. Пять тысяч заключенных тюрьмы Fuhlsbuttel объявили забастовку, а гестапо распорядилось, чтобы погребение прошло в строжайшей тайне. Стефан и Лотта Цвейг переехали в скромный домик в Петрополисе. Здесь Стефан Цвейг написал свою «Шахматную новеллу» и закончил «Вчерашний мир». 22 февраля 1942 года он пишет Declaracao, прощальное письмо миру. «Всем моим друзьям привет! Пусть они увидят рассвет после долгой ночи! У меня не хватило терпения, и я ухожу первым». О Лотте ни слова. Ее прощального письма не обнаружили. Герман Кестен прожил дольше всех. Он стал американским гражданином, жил в Нью-Йорке, потом в Риме и, наконец, в Базеле. Молодые немецкие писатели не проявляли к нему интереса. Однажды Ганс Вернер Рихтер, глава «Группы 47» [82] , не желавший видеть в своей группе эмигрантов, все же пригласил Кестена и поэта Ганса Заля. «Это была ошибка, – записал в дневнике бывший солдат вермахта Рихтер. – Оба не выносили критики, оба сентиментальны и нелепо тщеславны, оба ожидали [от нас] комплекса вины». Сам Кестен в обзоре немецкой литературы за 1965 год сетовал на «нетерпимость молодых немецких писателей к авторам-эмигрантам, которых они больше не считают частью немецкой литературы или помещают в своего рода гетто. Естественно, те немногие из бывших изгнанников, кто еще жив, несколько задеты этим». Кестен умер в 1996 году. Ему было девяносто шесть лет. Джеймс Энсор умер 19 ноября 1949 года в родном городе в возрасте восьмидесяти девяти лет. Он похоронен на кладбище в дюнах Остенде. Оттуда открывается чудесный вид на море.

81

Имеется в виду «дело Сланского», по которому были арестованы и обвинены в «троцкистско-сионистско-титовском заговоре» 14 высокопоставленных партийных деятелей (из них 11 евреи), в том числе генеральный секретарь КПЧ Рудольф Сланский. Отто Кац был повешен.

82

Литературный кружок в Федеративной Республике Германия, возникший в 1947 году и объединивший писателей послевоенного времени.

Благодарности

Прежде всего я благодарен Марселю Райх-Раницкому, с которым мы так много говорили о Йозефе Роте и Стефане Цвейге и который умер, когда я уже дописывал эту книгу.

Я признателен также Оливеру Матушеку за его энциклопедические знания о Стефане Цвейге, племяннице Лотты Альтманн Еве Альберман за беседу в лейпцигском кафе на фоне пурпурно-золотых обоев, Райнеру Иоахиму Зигелю за сведениями о Роте, которыми он так щедро делится, и Габриэле Крайс за прекрасную книгу об Ирм-гард Койн, Герхарду фон Хофе за семинар в Гейдельберге, посвященный Роту, и за то, что он быстро спровадил меня в Марбах, чтобы я прочитал письма Йозефа Рота, хранящиеся в зеленых коробках, Мику Лютцелеру за то, что во время суровой зимы он позвал меня на свой семинар, а значит, и на семинар Дэвида Бронсена, Альберту Остермайеру и Вернеру Фульду за их книгу о богине Толлера. И, конечно, я благодарен Юлии Циммерманн, Тобиасу Рютеру, Антонии Баум, Максиму Биллеру, Хельге Мальхов, Франку Ширмахеру, Улле Брюммер, Хорсту и Ренате Вайдерманн, Маттиасу Ландверу, Ангелике, Штефану, Георгу и Анике Лоф, Олафу Петерсену, Норе Халлер, Роберту Вентрупу, Флорентине Баркхаузен, Мартине Нагель, Луизе Шрайбер, Риверту Тоде, Рольфу и Биргит Вайдерман, всем воскресным критикам, литературным обозревателям. И отдельное спасибо Маше, Францу, Иде и Фрее.