Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой
Шрифт:
Именно это вдруг озарило Цвейга у берегов Генуи на борту парохода. Без книг мир остается закрытым. Его мир. Тот мир, какой он видит и какой описал во всех своих произведениях. Который сострадает, восхищается, живет, не причиняя вреда другим. Об этом он написал небольшой рассказ, но вряд ли кто-то обратил на него внимание. Он называется «Антон», это история о человеке, который просто живет в маленьком городке. Ремесленник, умеющий делать все, что полагается уметь в жизни, помогающий тем, кому нужна помощь, берущий ровно столько денег, сколько надо для жизни. Он всегда появляется, когда в нем нуждаются, и исчезает, когда нужды нет. Рассказ заканчивается так: «Много лет я не слышал об Антоне. Но с трудом могу себе представить кого-то, о ком можно меньше тревожиться: он никогда не будет оставлен Богом и, менее всего, людьми».
Стефан Цвейг всегда открыто исповедовал и защищал свое право оставаться в стороне. Даже перед теми, кто, как он знал, за это его презирает.
Еще находясь в Остенде, он писал своему старому другу Ромену Роллану, которого любил за книги о музыке и пацифизм и который между тем стал идейным коммунистом и сталинистом: «Мой враг – догматизм любого извода, изолированная идеология, стремящаяся уничтожить всякий иной образ мышления. Фанатизму
75
Перевод Н. Холодковского. Цитата из «Фауста» Гёте.
Да, гораздо проще примкнуть к какому-нибудь движению, идеологии, партии. Как безопасно, стоя на скале убеждений, подтрунивать над отчаявшимися и одинокими. Это очень легко, и никто так не облегчает труд идеологов, как Стефан Цвейг, который открыто заявляет о своем непонимании целой эпохи: «Может быть, это моя последняя большая поездка, кто знает?» – сообщает он в том же письме Роллану. Последняя поездка.
Это немного похоже на то, что было в 1914 году, когда он покинул Остенде на последнем поезде. Стефан Цвейг снова отправляется на войну. Правда, ненадолго и всего лишь транзитным пассажиром на корабле. Но в Европе снова война, и из всех политически ангажированных, воинственных коллег, собравшихся в Остенде, именно Стефан Цвейг первым делает остановку в Испании. 10 августа корабль подходит к испанскому порту Виго, перед входом в бухту стоит американский крейсер, сойти на берег можно, но только на свой страх и риск. Цвейг сходит на берег. Он видит «город, толпы ополченцев, одетых с иголочки, вымуштрованных почти как немцы, в синих матросках, в рубашках цвета хаки и шлемах. Тринадцатилетние мальчишки, вооруженные револьверами, живописно слоняются возле укреплений в ожидании, когда их сфотографируют, – но бросается в глаза и то, что многие жители не носят красные фашистские значки. Я вижу и фотографирую тяжелые камионы [76] , набитые отправляющимися на фронт солдатами в стальных касках – они выглядят так же дико, как и наши хеймеровцы [77] , и, как сказывают, во время боевых действий строго соблюдают сиесту». Фланёр из старой Европы на пороге войны. «Здесь можно бродить часами, не подозревая, что фронт в часе езды». И Цвейг бродит часами, видит сапожников за работой, видит свою «Марию Стюарт» в витрине книжного магазина в соседстве с опусами Гитлера, книгой Форда против евреев [78] и «тому подобной чепухой». Он видит потрясающе красивых людей, ослов, упряжки волов, юркие автомобили и «великолепные воплощения Гойи – старух с растрепанными, потными, пыльными волосами, грязными ногами, шествующих с царским достоинством». Цвейг околдован, изумлен, восхищен, он бродит по краю поля битвы, которое станет полигоном для грядущей великой войны, и находит все чудным и живописным. Два часа в Испании стоят целого года в Англии, восторженно записывает он в дневнике. И тут же фраза: «Как в свое время в Вене». Цвейг догадывается, что перед ним предвестники нового мира и окончательного крушения его мира, иначе он не упомянул бы о Вене былых времен, но в последний раз он не желает, чтобы это было правдой. В последний раз он хочет видеть только красоту, красивых людей, добро в мире. Испания перед бездной, счастливые люди, «кусочек волшебства».
76
Грузовой фургон.
77
Heimwehr (отряды самообороны) – националистическая военизированная организация, действовавшая в Австрии с 1919 по 1938 год.
78
Имеется в виду антисемитская книга «Международное еврейство», написанная и изданная в 1922 году автомобильным магнатом Генри Фордом.
Но снова открытое море, работа над романом, одиночество и, наконец, Бразилия.
Пожалуй, никогда еще Стефан Цвейг не был так ошеломлен, так счастлив, горд и уверен в себе. Как далеко от него старая Европа, как близка ему восторженность бразильцев. Солнце, свет, пляжи, сердечность людей. Страна его боготворит. Кажется, все, кого он встречает, читали его книги, и он не устает повторять в своем дневнике «чудно, чудно». Рио он воспринимает как счастливейшую смесь «Мадрида и Лиссабона, Нью-Йорка и Парижа». Куда бы он ни пришел, его окружает эйфория, он читает свои книги перед тысячными толпами, раздает сотни автографов каждый день, его принимают министр иностранных дел, президент, везде он получает подарки: огромную кофеварку, лучший в мире кофе, сигары. От этого человеческого тепла он, еще вчера видевший, как его работа поглощается тьмой ничтожности, мгновенно обретает новое мужество. Вихрь счастья. «Все чувствуют, что здесь готовится великое будущее». И Стефан Цвейг чувствует это вместе со всеми уже несколько дней.
И тогда он решает подняться высоко в горы [79] . Старый император Дом Педру проводил здесь лето, когда внизу, у моря, на Копакабане, было невыносимо жарко. Стефан Цвейг хочет увидеть этот другой город, Императорский дворец, ставший теперь музеем,
79
Речь идет о горном массиве Серра-дуз-Органс, где находится город Петрополис, бывшая летняя резиденция императора Бразилии Педру II.
Цвейг уже понимает, что не останется в большом городе, на побережье. Море людей, его обязательства перед ними, их права на него – нет, это не для него. Ни за какие коврижки. Конечно, огромное счастье, о котором можно только мечтать, – чувствовать, что тебя любят здесь, в этой стране будущего, любят так, как больше нигде. Но жить в этом танцующем мегаполисе? Исключено. Да и лето слишком жаркое, и не только для императора.
Путь наверх – тоже испытание. Идешь все время вверх, все выше и выше. И идет мелкий дождь. Внизу туман, сколько ни гляди. Природа непобедима; немыслимо вообразить, что люди когда-нибудь смогут вытеснить отсюда тропический лес. Верхний город тянется вдоль долины, зеленые горы справа и слева, посередине – бурая речушка, по краям дороги тропинки, люди прогуливаются под большими зонтами. Воздух бесподобный, ветра нет, но свежо, зелено и приятно веет прохладой. Стефан Цвейг сразу решил полюбить эту страну. Он приехал сюда с решимостью быть очарованным. Он не желает замечать темные стороны этого нового мира: диктаторский режим президента Жетулиу Варгаса, выдворение из страны еврейки-коммунистки Ольги Бенарио Престес [80] , антисемитскую литературу влиятельного фашистского движения «Бразильских интегралистов», законы, ограничивающие свободу иммигрантов. Ничего этого Цвейг видеть не хочет. Он хочет любить.
80
Власти Бразилии в 1936 году выдали Ольгу нацистской Германии, где она сначала находилась в тюрьме, потом в концлагере Равенсбрюк, а в 1942 году была удушена отравляющими газами в ходе одного из медицинских экспериментов над заключенными. Ей было 34 года.
Еще в декабре 1932 года он набросал со своим аргентинским переводчиком и литературным агентом Альфредо Каном план путешествия: две недели в Аргентине и затем на дирижабле в Бразилию – вот что вертелось у него в голове, когда он писал в эйфории: «Южная Америка – это маяк живой надежды для нас, культурно мы гораздо более тесно связаны с этими странами, чем с Северной Америкой, и духовная связь с ними мне кажется намного глубже, наконец, это terra incognita, иная сфера для нас».
Политические события в Европе того времени помешали его планам, но любовь к Бразилии и Южной Америке зародилась в нем задолго до того, как он ступил на этот континент.
И вот теперь он стоит под моросящим дождем в горах Бразилии. Нет, по правде говоря, здесь мало что напоминает о перевале Земмеринг на его старой родине. Но неискоренимо это желание помнить, желание открыть в новом мире свой мир, старую родину. Видит ли он сейчас маленький беленый домик, прижавшийся к горе? Маленький сад перед ним, террасу под выступающей крышей? «Мы будем просто жить». Утопия Остенде. Станет ли она реальностью здесь? Почему бы нет.
* * *
Как все изменилось для Йозефа Рота этой осенью. Едва уехал Стефан Цвейг, как на него посыпались несчастья. Сначала пришло письмо от американского издателя Бена Хюбша. Он извещал Рота о том, что более не намерен публиковать его книги. Тяжелый удар, ведь в финансовом отношении американский рынок – чуть ли не единственная надежда для потерявших родную аудиторию немецкоязычных писателей в изгнании. Лион Фейхтвангер, Эрих Мария Ремарк, Томас Манн и Стефан Цвейг – все они получали львиную долю доходов из США. И его, Рота, голландские издатели выдавали ему высокие авансы, тоже учитывая доходы от продаж лицензий в США и Англии. После письма Хюбша Йозеф Рот понял, что, пока он в изгнании, рассчитывать на приличный доход от своих книг не приходится, сколько бы он ни писал, сколько бы ни продавал идей для новых романов параллельно издательствам De Lange, Querido и De Gemeenschap.
В день отъезда Цвейга в Бразилию Рот отправляет ему письмо: «Я очень хотел написать вам что-то радостное, но, увы, пишу о грустном. Хюбш просто расторг со мной договор». Цвейг давно ожидал этого, он сам сообщил издателю о снижении качества книг Рота. Однако теперь он понял, что это означает лично для него: его ответственность, его финансовая ответственность за друга возросла. И похоже, что она слишком велика для него одного.
Панике Рота нет предела. Цвейг оставил ему достаточно денег, так что несколько недель он мог бы жить беззаботно. Кроме того, он не только закончил очередной роман, «Неправильный вес», но и начал новый, «Сказку 1002-й ночи». Правда, Querido и De Lange его отвергли, но зато De Gemeenschap готово заплатить солидный гонорар три тысячи гульденов, половину из которых Рот уже получил в качестве аванса. Но этот аванс тут же крадет у него в Амстердаме, куда он приехал вместе с Койн на переговоры с издателем, молодой голландец Андрис ван Америнген, который подвизался секретарем у Рота. Весь аванс пропал, вместе с деньгами Цвейга. В это же время за нарушение паспортного режима задерживают Ирмгард Койн, ей угрожают депортацией в Германию, а Рот, без гроша в кармане, больше не может оставаться в Голландии. Но благодаря случаю, а точнее, дружелюбному чиновнику Койн получает пятидневную визу в Бельгию и транзитную визу во Францию, и вдвоем они наконец отправляются в Вену через Брюссель и Париж. Австрия теперь единственная страна, в которой Койн разрешено находиться без визы. Они останавливаются в отеле Bristol, где у Рота по-прежнему настолько прочная репутация, что им не нужно сразу оплачивать счета. У обоих нет денег. Аллерт де Ланге по политическим соображениям и из страха перед гитлеровской Германией отказывается публиковать новый роман Койн «После полуночи». Они шлют во все концы письма, моля о помощи, и только старый, верный, очарованный Арнольд Штраус не скупится и посылает им из Америки деньги. На них-то они какое-то время и живут.