Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой

Volker Weidermann

Ostende. 1936, Sommer der Freundschaft

ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024

Иностранка®

Здесь, у моря, лето, на солнце блестят разноцветные пляжные кабинки. В лоджии третьего этажа белого дома на широком бульваре в Остенде сидит Стефан Цвейг. Его взгляд устремлен к морю. Он всегда мечтал об этом – писать и видеть перед собой великолепие лета, пустоту. Лотта Альтманн, его секретарь и уже два года как любовница, живет этажом выше. Через несколько минут она возьмет пишущую машинку и спустится к нему, и он будет диктовать ей свою легенду, снова и снова кружа вокруг одного и того же места, запинаясь и не зная, что же дальше. И так уже несколько недель кряду.

Возможно, Йозеф Рот знает. Старый друг, с ним он позже встретится

в бистро, как и почти всякий вечер этим летом. Один из их компании насмешников, борцов, циников, влюбленных, атлетов, выпивох, болтунов и молчаливых наблюдателей. Один из тех, кто сидит здесь, на бульваре в Остенде, ожидая дня, когда сможет вернуться на родину. Кто день-деньской ломает голову, придумывая, что бы еще сделать, чтобы мир поскорее пришел в себя. Чтобы вновь очутиться дома, в стране, где родился, а потом – почему бы и нет – однажды вернуться сюда. На этот безмятежный пляж. Гостем. А пока в этом отдохновенном уголке мира они изгнанники. И этот вечный весельчак Герман Кестен, и проповедник Эгон Эрвин Киш, и медведь Вилли Мюнценберг, и королева шампанского Ирмгард Койн, и могучий пловец Эрнст Толлер, и стратег Артур Кёстлер, друзья и враги – рассказчики, которых забросила в этом июле сюда, на пляж, прихотливая мировая политика. Вестники гибели.

Лето 1936 года. Стефан Цвейг смотрит сквозь широкое окно на море, а мысли его, то умиленные, то робкие, то радостные, о компании беглецов, к которой он вот-вот присоединится. Еще совсем недавно его жизнь представлялась ему сплошным восхождением, им восхищались, ему завидовали. Теперь ему страшно, он чувствует себя связанным сотнями обязательств, сотнями невидимых оков. И не выпутаться, и не на что опереться. Но есть это лето, и все еще, может быть, перемелется. Здесь, на этом просторнейшем бульваре с роскошными белыми домами, огромным казино, этим дивным дворцом счастья. И атмосферой праздника, озорства, с мороженым, зонтиками, негой, ветром и пестрыми лавчонками. Много воды утекло с тех пор, как он в 1914 году впервые оказался в Остенде, где началась катастрофа, с ее предвестниками, газетчиками на набережной, которые с каждым днем вопили все голосистей, радостнее, восторженнее, потому что им улыбалась удача.

Особенно рьяно вырывали из рук газеты немецкие купальщики. Мальчишки выкрикивали заголовки: «Россия бросает вызов Австрии», «Германия готовится к мобилизации». И Цвейг – бледный, импозантный, в очках с тонкой оправой – приехал на трамвае, чтобы тоже быть поближе к новостям. Заголовки его возбуждали, он чувствовал приятное волнение и воодушевление. Конечно, он понимал, что скоро этот раж сменится великой тишиной. Но тогда ему хотелось просто насладиться этим ожиданием большого события. Ожиданием войны. Грандиозного будущего, меняющегося мира. Особенно забавно было смотреть на лица бельгийских друзей. За последние несколько дней они побледнели. Они не желали играть в эту игру и происходящее, похоже, воспринимали чрезвычайно серьезно. Стефана Цвейга это смешило. Он смеялся над тщедушными бельгийскими солдатами на набережной. Смеялся над собачонкой, тащившей на маленькой тележке пулемет. Смеялся над всей этой непомерной озабоченностью своих друзей.

Он знал, что им нечего бояться. Знал, что Бельгия сохраняет нейтралитет, знал, что Германия и Австрия никогда не вторгнутся в нейтральную страну. «Повесьте меня на этом самом фонаре, если Германия когда-нибудь вторгнется в Бельгию!» [1] – кричал он своим друзьям. Они не верили. И лица их все более и более мрачнели.

Куда вдруг канула его Бельгия? Стойкая, сильная, энергичная страна и ее напряженная, особенная жизнь. То, что он так полюбил в ней, у ее моря. И почему его навсегда пленил ее величайший поэт.

В жизни Цвейга Эмиль Верхарн – первая агапэ [2] . Еще гимназистом он нашел в нем объект безоговорочного преклонения. Стихи Верхарна потрясли Стефана Цвейга, ничего прекраснее ни до, ни после он не встречал. Сначала подражая им, потом ученически перелагая, а позднее и переводя стихотворение за стихотворением на немецкий, он отточил на них собственный стиль. Именно он сделал Эмиля Верхарна известным в Германии и Австрии, опубликовав в 1913 году в Insel-Verlag восторженную книгу о нем. В ней он писал: «И посему самое время сегодня вспомнить

об Эмиле Верхарне, величайшем, а может быть, и единственном из современников, кто в поэтической форме выразил чувства и дух нашего времени, кто первым с беспримерным воодушевлением и беспримерным искусством превратил наш век в поэзию».

Собственно, за этим воодушевлением Верхарна, его жизнелюбием и доверием к миру Стефан Цвейг приехал в конце июня в Бельгию, к морю. Чтобы вдохновиться его вдохновением. И увидеть человека, написавшего то, что Стефан Цвейг перевел на немецкий. Например, его стихотворение «Восторг», которое начинается так:

Когда мы восхищаемся друг другом неустанно, Всем пылом нашей веры и сердец, Тогда поэт, мыслитель, мастер — Ты века нового становишься творец [3] .

Это – гимн жизни, окоем мечты. Чистый пристальный взгляд, от которого мир сам начинает сиять тем же светом, какой излучает славящее его стихотворение. И эта любовь к миру, и это восхищение дались большим трудом. Они отвоеваны в борьбе у мрачной действительности.

Люблю свой острый мозг, огонь своих очей, Стук сердца своего и кровь своих артерий, Люблю себя и мир, хочу природе всей И человечеству отдаться в полной мере! Жить: это, взяв, отдать с весельем жизнь свою! Со мною равны те, кто миром так же пьяны! С бессонной жадностью пред жизнью я стою, Стремлюсь в ее самум, в ее поток багряный! [4]

Два тоскующих дикаря нашли друг друга. Эмиль Верхарн и Стефан Цвейг. Как радовался молодой австриец беседам с восторженным хозяином.

Покушение на наследника австрийского престола не перечеркнуло его планов и поездок. Надежный мир, казалось, останется надежным на веки вечные. Стефан Цвейг пережил не один кризис, и этот ничем не отличался от предыдущих. Он тоже пройдет, не оставив следа. Как и все в его жизни до сих пор.

Они условились встретиться второго августа [5] , но совершенно случайно увиделись раньше, в июле, когда Цвейг был проездом в Брюсселе и навестил художника Констана Монталя, у которого тогда как раз гостил Верхарн. Они обрадовались друг другу и несколько часов сердечно проговорили. Бородатому бельгийцу бросилась в глаза некоторая взвинченность Цвейга, но он с пониманием отнесся к этому. Им обоим хотелось снова поскорее увидеться, чтобы продолжить увлекательный разговор о новых стихах и драмах и, конечно, о любви и новых дамах. Извечная тема Цвейга.

Видя огонь в глазах молодого австрийца, Верхарн предложил Цвейгу прежде заглянуть в Остенде к его другу. Друг, предупредил он, не без причуд. Любит фотографироваться на крышах родного города, играя на флейте; кроме того, он художник, а еще мастер масок и карикатурист, правда, не очень преуспевает, а точнее, совсем не преуспевает. Его первая выставка состоялась в ковровой лавке знакомого. Раз в год он устраивает со своими приятелями маскарадное шествие по городу, которое называет «Балом мертвых крыс». И с каждым годом участников становится все больше. Этого человека звали Джеймс Энсор. Верхарн дал Цвейгу адрес и рекомендательное письмо.