Осторожнее с огнем
Шрифт:
— Подумает, что я приветлива.
— А если это какой-нибудь повеса, который возмечтает…
— Ничего он возмечтать не может. Не так я его звала к себе. Наконец, бабушка, вы исправите мое приглашение и напишите ему от себя.
— Я, душа моя?
— Да, и сегодня же.
— Этого я не сделаю.
— Почему?
— Мне неудобно.
— Напротив, бабушка. Дарские бедны, а облегчить бедному первый трудный шаг для его самолюбия — право, всегда следует. Если бы он был богат, я не говорю.
—
— Для чего людям — люди? Нам тоже нужно общество.
— Молодой человек… пойдут толки…
— Пусть себе толкуют, не стоит обращать внимания…
— Только не женщине.
— Тем-то и губят себя женщины, что близко принимают каждую болтовню. Мало ли пищи для языков!
— Сама не знаешь, что говоришь.
— Но вы напишете, бабушка?
— Нет, дитя мое, это было бы что-то, не знаю, кажется мне неприличное. Как будто бы мы хотели поймать его.
— Поймать! Разве же кто-нибудь о нас подумает подобным образом? Разве же мы в этом нуждаемся?
— А наконец, дитя мое, есть еще одна важная причина, по которой я не решаюсь принять у себя молодого Дарского.
— Какая же?
— Это не тайна, и я расскажу тебе. Дарские всегда были честными людьми, но своими странностями потеряли уважение в соседстве и совершенно удалились от общества. Когда они были богаты, презирали других, а обеднев, гордились снизойти к людям. Один раз только старик Дарский имел неприятность с одним из близких наших родных, и встреча эта оставила по себе память и непримиримую ненависть.
— С кем же это, бабушка?
— С председателем.
— С председателем?..
— Он и Дарский сошлись в доме одного бедного шляхтича, дочь которого нравилась обоим. Председатель тогда еще не был так богат, как теперь, но молод и влюблен смертельно. Дарский осмелился переступить ему дорогу и женился на той, кого твой опекун уже считал своею.
— Ха, ха, ха! Влюбленный председатель! Я этого никак, никак себе не могу представить!
— Он до того был привязан к девушке, что после никогда не женился, и ненависть к Дарским осталась ему на всю жизнь. Говорили даже, что он во многом способствовал упадку Дарских, и, если бы не его преследованья, старик мог бы выйти из затруднительного положения.
— Я никогда не слыхала о этом.
— Теперь видишь, что приглашать к себе молодого Дарского, без согласия председателя, значит раздувать едва погасший пламень. И так уже, видит Бог, не могу не жаловаться на твоего опекуна, что же будет, если подадим какую-нибудь явную причину к неудовольствию?
— Что же может быть, бабушка? Председатель станет ворчать по обычаю, грызть губы, злиться, а мы сделаем свое.
— И за это заплатим не одной неприятностью.
— Вы всего пугаетесь.
— Оттого, милая моя, что стара и много испытала.
— А все-таки напишем
— Какая же ты упрямая!
— Как козленок? Не правда ли? Я пишу, бабушка подписывает, посылаем и дело кончено.
И Юлия так умела упросить старушку, что прежде чем стемнело, отослано было письмо в Яровину.
На другой день Ян подъезжал к Домброве в то время, когда бабушка отдыхала после постного обеда, а девицы, сидя в маленькой гостиной, читали вполголоса. Топот лошади заставил Юлию вздрогнуть, а Мария только побледнела и наклонила к пяльцам голову.
— Он, — сказала Юлия, а в это время Ян, бледнее обыкновенного, отворял дверь в гостиную.
— Тише, — вместо обычного приветствия шепнула Юлия, — бабушка спит. Садитесь!
И она указала ему на кресло возле себя.
— Вы приехали верхом?
— Как всегда.
— В такой жар?
— Я ко всему привык.
— В самом деле так должны бы ездить все мужчины. В мягкой коляске — им не к лицу. Благодарю вас от имени бабушки за посещение. Мы живем здесь уединенно, околоток наш пустынен.
— А мне напротив казалось, что здесь большое соседство.
— О, очень большое; но вы знаете, что значит соседство в деревне: одни не желают нас, других мы не желаем, третьим некогда, иных бы мы и хотели принимать, да боимся.
— К которой же из этих категорий вы причисляете меня?
— Ни к одной, потому что вы не из числа наших соседей.
— И очень жалею, что лишен этого удовольствия.
— Пустая вежливость, за которую благодарю. Я не люблю комплиментов. Люди угощают ими друг друга словно детей конфетами, но это не накормит. Однако, я слышу, бабушка пробуждается, побегу предупредить ее и пойдем к ней. Marie, занимай господина Дарского.
Бледная Мария подняла свою голову.
Юлии уж не было, и Ян не знал как начать разговор с молчаливой, грустной девушкой. К счастью, везде было множество цветов и, естественно, они могли служить темой для разговора.
— Домброва настоящий рассадник цветов, — сказал он. — Какое их изобилие и какие все прекрасные!
— Бабушка и Юлия страстно любят цветы, — тихо отвечала Мария.
— А вы?
— И я люблю; но Юлия до безумия привязана к своим питомцам. Для нее цветок имеет больше значения, нежели для всех нас.
— Я предпочитаю собственно цветы нашего края.
— И она их пересаживает, лелеет и предпочитает заграничным, за которыми надо смотреть, чтобы их не повредил ни ветер, ни холод, ни малейшее изменение погоды.
— Видно, что в Домброве их очень любят. Вся она в цветах, как в венке.
Закончился ничего не значащий разговор, сопровождаемый взорами, имевшими гораздо большее значение, и, опираясь на Юлию, с кроткой улыбкой вошла Старостина.
— Господин Дарский? — спросила она.