Острее клинка(Повесть)
Шрифт:
— Знаете, — Кеннан как будто и не заметил хмурой интонации Сергея, — если бы я был русским, я бы тоже стал нигилистом. Для честного человека иного пути в России, по-моему, нет.
— Не будьте слишком строги к тем, кто не уходит в подполье. Многие из них нам помогают.
— В Америке тоже найдутся люди, которые станут вам помогать. Надо поехать — американцы понятия не имеют, что происходит в России.
— Это не так просто, — сомневался Сергей, — я совершенно не знаю вашей страны.
— Но я вам помогу! В Америке мы создадим общество
— Я не отказываюсь. Но мне надо кончить книгу.
— Хорошо. Кончайте, — Кеннан, кажется, все уже решил. — Я уеду через неделю и все подготовлю: маршрут, помещения, где выступать. Убежден — мы соберем немало средств, а сторонников у вас родятся сотни. Американцы отзывчивы. В этом они похожи на русских. Я никогда не забуду тех встреч, которые были у меня в Сибири. Я там познакомился с вашим другом — Феликсом Волховским. Вы знаете, — Кеннан коснулся руки Сергея, стал говорить взволнованнее и тревожней, — я не могу понять вашу администрацию: за что они так преследуют этого человека? Его швыряют из одного острога в другой. Похоже, они решили сжить его со света. Но мы с ним кое-что изобрели!
— Вы с ним?!
— А что же вы думаете? — Лицо Кеннана приняло таинственную, насмешившую Сергея мину. — Я ни на что, кроме путешествий, не способен? Поверьте моему слову, через два-три месяца ваш друг будет в Лондоне.
— Но каким образом? Неужели он рискнет бежать через Сибирь и Европейскую Россию?
— На этот раз вы не отгадали, — торжествовал Кеннан, — он поедет на Дальний Восток, а оттуда ему помогут перебраться в Америку.
— Но вы все учли? Провал может кончиться для Феликса тюрьмой на долгие годы.
— Он сам со мной все рассчитывал. Все будет в порядке, не волнуйтесь, дорогой мой Степняк. Такого человека, как Волховский, надо вытащить из Сибири.
Кеннан ошибся, но только в сроках.
Роман об Андрее Кожухове под названием «Карьера нигилиста» был уже напечатан и Сергей готовился к поездке за океан, когда произошла его встреча с Волховским.
Был ветреный зимний день. За окном уныло раскачивались голые ветки деревьев. Сергей подбрасывал в камин дрова и перечитывал английские газеты.
В одной из них ему попалась на глаза статейка о его романе. Кто-то не слишком доброжелательный к русскому автору писал о том, что г-н Степняк «стоит высоко как романист, и поэтому очарование его таланта увеличивает опасность распространения идей, содержащихся в книге».
«Забеспокоились, — весело подумал Сергей. — Но идеи люди ловят не только из книг. Этого, кажется, мой почтенный критик не подозревает».
— Фанни! — крикнул он и, когда жена пришла к нему из кухни, прочитал мнение английского рецензента. — Видишь, он так и пишет: «Многие любопытные читатели могут усвоить нигилистические взгляды».
Фанни засмеялась:
— Еще два или три таких романа — и консерваторы потребуют, чтобы ты убрался из Англии.
— Ну, это будет не так уж скоро, если два-три романа.
— Я пойду, — с мягкой улыбкой сказала Фанни, — у меня там пригорит.
Она вышла, а он еще некоторое время читал газету.
Громкий лай снаружи заставил его подняться. Так, с захлебом, Паранька бросалась только на чужих.
Сергей открыл дверь на крыльцо.
Внизу, на дорожке, отбивалась от наскоков Параньки какая-то личность.
Не то она крутилась вокруг шустрой собачонки, не то Паранька ловчилась ухватить ее сзади за штаны. Личность совала в лохматую морду Параньки мешок и без особого, вроде, испуга урезонивала по-русски:
— Ну, чего ты, чего? Я же тебя не съем.
Но Паранька твердо знала свою службу: когда хозяин в доме, никто без спросу у нее не имел права переступить порог.
А Сергей, вглядываясь в незнакомца, уже узнавал его, и радость, безмерная радость, захлестывала Сергея.
— Феликс! — крикнул он, ринулся с крыльца и сгреб Волховского в объятья.
На крыльцо выбежала Фанни и не сразу разобралась, в чем дело, потому что муж и какой-то рыжебородый бродяга в непривычной для Англии ковбойской шляпе топтались, как два медведя, а вокруг них с лаем скакала Паранька.
Потом Фанни хлопотала у стола и, заражаясь их возбуждением, говорила:
— Как хорошо, что я пирог с утра поставила! Я ведь чувствовала — сегодня день будет особенный.
— А кроме пирога, еще кое-чего найдем в наших погребах? — весело спрашивал Сергей.
— Найдем, найдем, — спешила Фанни.
— Это не русская, — Сергей принял из рук жены бутылку, — но за встречу выпить сгодится.
Он разлил по стаканам шотландское виски.
Волховский, похоже, был смущен от такого бурного внимания к своей особе. Впрочем, дело было даже не в этом, хотя он и не привык за последние годы, чтобы вокруг него так хлопотали. Впервые после нескольких недель опасных приключений в Сибири, на Дальнем Востоке, в Японии, а затем в Америке, которую он пересек с востока на запад, Волховский находился среди своих, и одно чувство постепенно завладело им, вытесняя все остальное, — он в безопасности, в безопасности, он снова может жить и бороться!
Фанни с интересом рассматривала Волховского.
Он был уже немолод, да и пережитое в ссылке, наверняка, еще больше состарило его. Борода и усы скрывали нижнюю часть лица. Но характер этого человека все равно был щедро раскрыт — в голубых, по-молодому ясных глазах.
Одет он был в кожаную потрепанную куртку и брезентовые штаны, словно ковбой или золотоискатель; был у него вид человека, которому любы и по плечу всякие опасности и невзгоды.
Сергей поднял стакан:
— За твою звезду, Феликс!